Убитого окружила толпа колонистов. Из столовой выбежала одна из наших воспитательниц и начала кричать: «Коля, сынок мой! Что с тобой сделали?» Ее успокоили, сказали, что это не ее сын, а другой мальчик.
Джон, между тем, взял карабин за дуло и, волоча его по земле, зашагал как пьяный к караульному помещению. А мы двинулись за ним. По дороге он пытался выхватить короткий тесак, висевший у него на поясе. Но не получилось — тесак застрял в ножнах. Похоже, застежка мешала. Позже, при допросе, он сказал, что в отчаянии хотел себя зарезать.
Джону не позволили покончить жизнь самоубийством выбежавшие на выстрел офицеры и солдаты.
Солдата увели, а мы вернулись к месту, где лежал наш убитый товарищ. Вскоре пришла машина. Санитары завернули тело в брезент и увезли в морг.
Колонисты не расходились. Никто не мог поверить в происшедшее. Казалось, это сон, если бы не кровь на траве. Самое ужасное, что Павел погиб в свой день рождения. Наша колония понесла в Нью-Йорке вторую потерю — после смерти Леночки, моей сестры.
Газета «Русское слово».
Сентябрь 1920 г.
Около 9 утра из форта Водсворт к нам в редакцию донеслась ужасающая весть. 14-летний Павел Николаев, один из членов Петроградской детской колонии, был убит случайным выстрелом.
Павел Николаев был убит в 7 . 30 утра из винтовки в висок только что сменившимся с караула часовым Джоном Беренгаймом. Разряжая свое ружье после сдачи поста, солдат недосмотрел застрявшую в винтовке пулю. Когда он вскинул винтовку на плечо, курок зацепился за висевшую через плечо сумку, и произошел выстрел. Пуля угодила бедному Павлуше прямо в висок. И он тут же на месте скончался.
Когда солдат Беренгайм понял, что случилось, он обезумел от ужаса и хотел покончить жизнь самоубийством, но был обезоружен подоспевшей стражей.
Военные власти приступили к расследованию.
Павла Николаева похоронили на следующий день. Тело предали земле днем. А отпевание состоялось утром в военной часовне форта.
Часовня была небольшой, а проститься с мальчиком пришли сотни людей. Не только дети и воспитатели, офицеры и чиновники Красного Креста, но и обыкновенные горожане, прослышавшие о шальной пуле и беде, постигшей колонию.
Пришли генерал Буллард со свитой, капитан Каяхара и его старший помощник, пришла Варвара — многодетная мама, пришел хозяин ресторана Яцек и его жена Ванда, а вместе с ними и другая супружеская пара — полицейский Казимеж и Вероника.
Не прошло еще и двух дней, как они сидели за столом, смеялись и шалили, лакомились горячими булочками, которые пахли ванилью… Павлик гасил свечи, а Моржов и Александров спели наскоро сочиненную в честь дня рождения песенку… А сейчас за стенами часовни горят другие свечи и звучат другие песнопения…
— Пан Яцек, — сказал Петя. Он подошел вместе с Кузовковым. — Мы должны вам кое-что отдать. Точнее, вернуть.
— О чем вы?
— Павлику уже не нужны часы. Мы их нашли в кармане его сорочки. Они шли как ни в чем не бывало. Только были чуть запачканы кровью. Она даже не успела засохнуть.
Яцек поднес часы к лицу.
Машинально нажал крышку, и она послушно открылась, выпустив из плена веселую и беспечную музыку.
Услышав вальс, Ванда вздрогнула.
Их очередь уже приблизилась к распахнутой двери часовни, откуда доносился чистый голос дьякона, певшего псалмы.
— Хочу попросить вас, — сказал Яцек перед тем, как войти в часовню. — Когда вернетесь в Петроград, передайте эти часы семье Павла Николаева… И напишите мне. Хорошо?
— Обязательно.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ТИШИНА
Газета «Американские известия».
Сентябрь 1920 г.
Из форта Водсворт гроб с останками покойного мальчика был доставлен на русское православное кладбище.
В процессии приняло участие 130 детей. Погребение состоялось около 2 часов дня. Гроб усыпали цветами. На одном венке из роскошных хризантем была надпись: «Безвременно погибшему Павлуше Николаеву от Объединенного комитета русских организаций Америки».
Спи мирно, наш бедный маленький странник.
Уже сидя в автомобиле, Райли Аллен и Ханна Кемпбелл бросили прощальный взгляд на маленький холмик, усыпанный цветами. Вскоре они вернутся в город, на шумную улицу, окунутся в ее живой поток. А мальчик останется в этом царстве печали и вечной тишины.
— Всю жизнь буду казнить себя, — сказал Райли с болью в сердце.
— Это чувство не покидает и меня, — вздохнула миссис Кемпбелл. — С того дня, как мы похоронили на острове Русском маленькую девочку.
— Настю Альбрехт…
— Да. А в Петрограде все еще не знают о ее смерти. Старшая сестра не решилась написать родителям.
— Петя Александров поступил точно так же, — сказал, чуть помолчав, Райли. — Вчера он отправил письмо отцу. И передал привет от сестры Лены. А ведь уже неделя, как она умерла.
К автомобилю подошел воспитатель Симонов:
— Мистер Аллен, дети на своих местах в автобусах. Мы готовы к отъезду.
— Хорошо, Георгий Иванович. Можете ехать. Только еще раз напомните шоферам, пусть строго следуют за полицейской машиной.
Симонов продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу.
— Что-то еще?
— Не могли бы вы, мистер Аллен, взять к себе девочку? С ней истерика. Врач советует отделить ее на время от остальных детей.
Ханна вышла из автомобиля:
— Я сама ее приведу.
Девочку трясло как в ознобе. Дрожали плечи, губы. Она плакала тихо и безутешно.
— Как тебя зовут?
— Зоя Яковлева.
— Успокойся, Зоя.
— Мне жалко Павлушу.
Ханна прижала ее к себе:
— Я тоже плакала. Всю ночь. Думала о бедном мальчике. Но взяла себя в руки.
— И я держалась. А когда Павлушу стали опускать в могилку… Там так тесно…
— Ты впервые на похоронах?
— Когда была маленькой, умерла моя сестра Оля. Мы ее похоронили на Преображенском кладбище.
— Почему она умерла?
— От кори.
— Ты была маленькая, а все помнишь…
— Мне и тогда было страшно. Но мама сказала, что Оленьку забрал к себе Господь. И душа ее уже на небесах.
— Вот видишь… Наверно, и Павлуша смотрит сейчас на нас со стороны. Так что вытри слезы.
Ханна взяла девочку за руку и проводила в автомобиль, посадив между собой и Райли. Зоя припала к ее плечу.
— Тебе уже лучше?
— Да, миссис Кемпбелл. Вы как настоящая мама.
— Мамаша Кемпбелл, моя Мария тоже нуждается в вашем внимании, — сказал Аллен.
— Я хотела бы ее увидеть. Как она?
— Вчера был врач. Советует лечь в госпиталь.
— И что же?
— Мария и слушать не хочет.
— А вы сами как думаете?
— Ее не следует оставлять наедине с ее болезнью. Я же занят. То Вашингтон, то Нью-Йорк… А вот сегодня — кладбище.
— Жизнь и смерть не только следуют друг за другом. Но и находятся бок о бок.
— Мария говорит точно так же. Она утверждает, что у нее плохие предчувствия.
— Она слишком молода, чтобы так рассуждать.
— Смерть родителей и жизнь в сиротском доме сделали ее слишком ранимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202