«Припадок», — прошептала Алиса. «Состояние ухудшилось», — прошептал Терра.
— Дайте мне метательный снаряд, чтобы пробить их круги. Изобрети же его ты, действительный тайный! — хрипел действительный тайный советник. — Что ты видишь?
Он что-то увидел, что-то засветилось вокруг него, чего он, как ни старался, не мог охватить.
— Синее море! На нем белый корабль! Мой огнедышащий истукан с орлом на каске. Вы еще посмотрите! — И старик поднял окостенелую ногу, словно приготовился к танцу дервишей. — Он замер. — Пальба! — пронзительно зашипел он. — Толлебен, вы слышите пальбу?
Толлебен оставался глух; сгорбленный Губиц проковылял к нему и повернул его к себе лицом.
— Вы ничего не слышите в саду? — спросил Толлебен.
— Вы слышите пальбу? — спросил Губиц. — Я выпускаю мину, как же не быть пальбе?
Они глядели друг на друга, и один не понимал другого… Алиса кивнула Терра, и оба поспешно скрылись. Она тихо притворила за собой дверь.
— Вы поняли? — спросила она строго, даже взволнованно.
— Что я мог понять? Ведь это безумие.
— Мировая сенсация.
— Будь я проклят…
— Пожалуйста, без комедий! — сказала она нетерпеливо. — Мы узнали сейчас средство уладить дела в Марокко. Кто знает, что знаем мы, тот ведет бег.
— Что же, действуйте против своего отца! — сказал он кратко и ясно.
Она побледнела. Отсутствующий взгляд. Потом спросила:
— Вы действительно посоветовали ему вмешаться в марокканские дела?
— Во всяком случае, я был скромным свидетелем того, как он искал способ проявить себя. Искал чего-либо помпезного для императора и увлекательного для публики. Именно того, что изобрел сию минуту при нас этот канцелярский демон. Поспешите, графиня, перехватить этот план у князя.
Тут он увидел слезы у нее на глазах. Не успел он опомниться, как она уже выбежала из подъезда. Он — за ней. Издали показался Ланна. Дочь устремилась к нему и подойдя вплотную:
— Ни слова, папа, немедленно к императору. Пусть император едет в Марокко. Пойдем, я велю подать твой автомобиль. Поспеши, а то кто-нибудь опередит тебя.
— Значит, ты все-таки думаешь обо мне, мое дитя! — Отец взял дочь под руку. Терра скрылся за углом министерства иностранных дел. Он шел медленно, и все же голос Ланна едва долетал к нему. — Я ценю, что ты говоришь это мне, а не своему мужу. За это я обещаю вам Министерский пост. Если я, будем надеяться, выйду из этого дела с упроченным положением, господину фон Толлебену обеспечено место статс-секретаря.
— Только бы ты стал князем, папа!
— Не плачь, моя любимая! Тебя ввели в соблазн, это со всеми нами бывало. Честолюбие проникает во все человеческие отношения, даже и наши нам следует тщательно оберегать от него. Но нас оно не разлучит. Как! Ты против меня в союзе с глупостью? Это было бы тяжким грехом — не только против дочерней любви, но и против твоего честолюбия.
— Каким образом, папа? Ведь я могу им руководить!
— Ты так полагаешь? Многие думают, что можно подчинить себе глупость. Но она всегда оказывается сильнее. Это познание приобретено долголетним опытом. Верь твоему отцу, который черпает познания из опасностей. — Ее молчание, его сочный вздох; затем: — Игра не стоит свеч! Постоянная зависимость, щелчки и необходимость изо дня в день заново отстаивать мираж власти. Нам бы следовало уехать от всего; вместе — в Либвальде или в кругосветное путешествие… Но сперва устроить дело с Марокко! — Отходя и уже на расстоянии. — А это под силу только мне!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава I Система Ланна. Ее торжество и крушение
Леа Терра, наконец, появилась, граф Эрвин Ланна прождал полных два часа.
— Вы чересчур терпеливы, граф Ланна. За это время перебывало бог весть сколько народу, и все потеряли терпение. Вы один всегда пережидаете всех.
Она повела сверкающими плечами, желая выразить недоумение или попросту сдвинуть ниже переливчатый капот. Он соскользнул до плеч, а руки, словно сказочные белые пестики цветка, выступили из раскрывшихся лепестками рукавов.
— Вот сейчас вы скажете: этот жест, сударыня, вознаграждает меня за двухчасовое ожидание. Вы скромны, граф Ланна. — При этом она расхаживала по комнате взад и вперед.
Стройные ноги при каждом шаге натягивали переливчатую ткань, бедра покачивались, как колыбель самых радужных грез. Он видел: она изображает перед ним скаковую лошадь, породистое животное, блаженство и упование людских толп. Сама же она словно глядела на все со стороны. Неправдоподобно стройная линия груди и шеи, но лицо над ними несколько жесткое и усталое в своем великолепии. Глаза были подведены и оттого казались еще более испытующими и алчущими. Из-за чересчур красных губ бледные линии у рта были еще неуместнее. И вокруг такого лица золотистый ореол волос.
— Вы должны требовать большего, граф Ланна. — Резковатый актерский голос. — Вы должны добиться, чтобы актриса перед вами одним гарцевала по всем правилам высшей школы. Вам не пристало торчать здесь по шесть часов в день безвозмездной рекламой.
— Иногда у вас появляется та же манера выражаться, что у вашего брата, — сказал он.
— Ну, хорошо, — подхватила она. — Значит, для вас я не должна быть актрисой. И к чему? Вы старый друг, мне незачем все время быть на ходулях. — Она опустилась, по привычке плавно, как для зрителей, в ближайшее кресло. Превосходное, обитое гобеленом кресло; ее безукоризненно вылепленные пальцы тотчас картинно расположились на позолоченных поручнях. — За это, друг мой, вы целый вечер должны читать мне вслух. Я никого не принимаю. У меня болит голова, ваш голос меня успокаивает. В театр я сообщила, что не приеду, как только узнала, что мы будем одни.
— Я у ваших ног, — сказал он вежливо. — Но разве можно было сообщать в театр так поздно! Через полтора часа ваш выход.
— Через час и три четверти. Но меня это не касается. — У нее был очень утомленный вид, он не стал возражать. — Лучше скажите, мой друг, какую фотографию вы так спешно пытались сунуть за остальные. Вам это не удалось, вон она еще валяется. — Леа потянулась за ней. — Ах, да! — со вздохом, который был бы виден и слышен в партере.
— Вероятно, коллега из тех времен, когда вы только поступили на сцену, — сказал он, превосходно зная, что это Мангольф в молодости.
Она же, не сомневаясь, что он знает:
— Да. Глухая провинция. Неужели я сама была когда-то такой молодой? Совершенно неправдоподобно.
— Скажите мне откровенно…
Услышав этот голос, она подняла глаза; в нем появилась звучность и даже страстность.
— Что с вами, Эрвин?
— Если бы господин Мангольф пожелал тогда на вас жениться, были бы вы теперь счастливы? — договорил он.
Леа глухо:
— Да, вы всегда многое видели. Созерцатель, который проходит именно в ту минуту, когда другие плачут или смеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
— Дайте мне метательный снаряд, чтобы пробить их круги. Изобрети же его ты, действительный тайный! — хрипел действительный тайный советник. — Что ты видишь?
Он что-то увидел, что-то засветилось вокруг него, чего он, как ни старался, не мог охватить.
— Синее море! На нем белый корабль! Мой огнедышащий истукан с орлом на каске. Вы еще посмотрите! — И старик поднял окостенелую ногу, словно приготовился к танцу дервишей. — Он замер. — Пальба! — пронзительно зашипел он. — Толлебен, вы слышите пальбу?
Толлебен оставался глух; сгорбленный Губиц проковылял к нему и повернул его к себе лицом.
— Вы ничего не слышите в саду? — спросил Толлебен.
— Вы слышите пальбу? — спросил Губиц. — Я выпускаю мину, как же не быть пальбе?
Они глядели друг на друга, и один не понимал другого… Алиса кивнула Терра, и оба поспешно скрылись. Она тихо притворила за собой дверь.
— Вы поняли? — спросила она строго, даже взволнованно.
— Что я мог понять? Ведь это безумие.
— Мировая сенсация.
— Будь я проклят…
— Пожалуйста, без комедий! — сказала она нетерпеливо. — Мы узнали сейчас средство уладить дела в Марокко. Кто знает, что знаем мы, тот ведет бег.
— Что же, действуйте против своего отца! — сказал он кратко и ясно.
Она побледнела. Отсутствующий взгляд. Потом спросила:
— Вы действительно посоветовали ему вмешаться в марокканские дела?
— Во всяком случае, я был скромным свидетелем того, как он искал способ проявить себя. Искал чего-либо помпезного для императора и увлекательного для публики. Именно того, что изобрел сию минуту при нас этот канцелярский демон. Поспешите, графиня, перехватить этот план у князя.
Тут он увидел слезы у нее на глазах. Не успел он опомниться, как она уже выбежала из подъезда. Он — за ней. Издали показался Ланна. Дочь устремилась к нему и подойдя вплотную:
— Ни слова, папа, немедленно к императору. Пусть император едет в Марокко. Пойдем, я велю подать твой автомобиль. Поспеши, а то кто-нибудь опередит тебя.
— Значит, ты все-таки думаешь обо мне, мое дитя! — Отец взял дочь под руку. Терра скрылся за углом министерства иностранных дел. Он шел медленно, и все же голос Ланна едва долетал к нему. — Я ценю, что ты говоришь это мне, а не своему мужу. За это я обещаю вам Министерский пост. Если я, будем надеяться, выйду из этого дела с упроченным положением, господину фон Толлебену обеспечено место статс-секретаря.
— Только бы ты стал князем, папа!
— Не плачь, моя любимая! Тебя ввели в соблазн, это со всеми нами бывало. Честолюбие проникает во все человеческие отношения, даже и наши нам следует тщательно оберегать от него. Но нас оно не разлучит. Как! Ты против меня в союзе с глупостью? Это было бы тяжким грехом — не только против дочерней любви, но и против твоего честолюбия.
— Каким образом, папа? Ведь я могу им руководить!
— Ты так полагаешь? Многие думают, что можно подчинить себе глупость. Но она всегда оказывается сильнее. Это познание приобретено долголетним опытом. Верь твоему отцу, который черпает познания из опасностей. — Ее молчание, его сочный вздох; затем: — Игра не стоит свеч! Постоянная зависимость, щелчки и необходимость изо дня в день заново отстаивать мираж власти. Нам бы следовало уехать от всего; вместе — в Либвальде или в кругосветное путешествие… Но сперва устроить дело с Марокко! — Отходя и уже на расстоянии. — А это под силу только мне!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава I Система Ланна. Ее торжество и крушение
Леа Терра, наконец, появилась, граф Эрвин Ланна прождал полных два часа.
— Вы чересчур терпеливы, граф Ланна. За это время перебывало бог весть сколько народу, и все потеряли терпение. Вы один всегда пережидаете всех.
Она повела сверкающими плечами, желая выразить недоумение или попросту сдвинуть ниже переливчатый капот. Он соскользнул до плеч, а руки, словно сказочные белые пестики цветка, выступили из раскрывшихся лепестками рукавов.
— Вот сейчас вы скажете: этот жест, сударыня, вознаграждает меня за двухчасовое ожидание. Вы скромны, граф Ланна. — При этом она расхаживала по комнате взад и вперед.
Стройные ноги при каждом шаге натягивали переливчатую ткань, бедра покачивались, как колыбель самых радужных грез. Он видел: она изображает перед ним скаковую лошадь, породистое животное, блаженство и упование людских толп. Сама же она словно глядела на все со стороны. Неправдоподобно стройная линия груди и шеи, но лицо над ними несколько жесткое и усталое в своем великолепии. Глаза были подведены и оттого казались еще более испытующими и алчущими. Из-за чересчур красных губ бледные линии у рта были еще неуместнее. И вокруг такого лица золотистый ореол волос.
— Вы должны требовать большего, граф Ланна. — Резковатый актерский голос. — Вы должны добиться, чтобы актриса перед вами одним гарцевала по всем правилам высшей школы. Вам не пристало торчать здесь по шесть часов в день безвозмездной рекламой.
— Иногда у вас появляется та же манера выражаться, что у вашего брата, — сказал он.
— Ну, хорошо, — подхватила она. — Значит, для вас я не должна быть актрисой. И к чему? Вы старый друг, мне незачем все время быть на ходулях. — Она опустилась, по привычке плавно, как для зрителей, в ближайшее кресло. Превосходное, обитое гобеленом кресло; ее безукоризненно вылепленные пальцы тотчас картинно расположились на позолоченных поручнях. — За это, друг мой, вы целый вечер должны читать мне вслух. Я никого не принимаю. У меня болит голова, ваш голос меня успокаивает. В театр я сообщила, что не приеду, как только узнала, что мы будем одни.
— Я у ваших ног, — сказал он вежливо. — Но разве можно было сообщать в театр так поздно! Через полтора часа ваш выход.
— Через час и три четверти. Но меня это не касается. — У нее был очень утомленный вид, он не стал возражать. — Лучше скажите, мой друг, какую фотографию вы так спешно пытались сунуть за остальные. Вам это не удалось, вон она еще валяется. — Леа потянулась за ней. — Ах, да! — со вздохом, который был бы виден и слышен в партере.
— Вероятно, коллега из тех времен, когда вы только поступили на сцену, — сказал он, превосходно зная, что это Мангольф в молодости.
Она же, не сомневаясь, что он знает:
— Да. Глухая провинция. Неужели я сама была когда-то такой молодой? Совершенно неправдоподобно.
— Скажите мне откровенно…
Услышав этот голос, она подняла глаза; в нем появилась звучность и даже страстность.
— Что с вами, Эрвин?
— Если бы господин Мангольф пожелал тогда на вас жениться, были бы вы теперь счастливы? — договорил он.
Леа глухо:
— Да, вы всегда многое видели. Созерцатель, который проходит именно в ту минуту, когда другие плачут или смеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158