— Господин адвокат, я должен вас предостеречь, вы сами себе вредите, — промолвил он, наконец, сухо и многозначительно. — Пусть бы ваши коллеги социалисты избавляли от тюрьмы рабочих, подстрекавших других рабочих к забастовке, а вам незачем в это вмешиваться.
— Ваше сиятельство, покорнейше прошу разрешения заметить…
Но Ланна перебил его:
— Заметьте себе прежде всего, что мы этим законом обязаны самоличной инициативе его величества.
— Ваше сиятельство, покорнейше прошу разрешения заметить, — повторил Терра, не смущаясь, — что я почел своим долгом принять на себя защиту рабочих именно как верный слуга своего короля. Совесть подсказывает мне, что эти простодушные рабочие, готовые во всякое время умереть за своего короля и императора, ничем не оскорбили закона.
— Так уж они готовы умереть? Впрочем, им в этом помогут. — Ланна отбросил очки, теперь ему стало труднее сохранять маску многоопытной мудрости, которую он надел, как для себя самого, так и для гостя. Показался намек на ямочку, осанка сделалась непринужденнее, а также и речь.
— Чем вы руководствовались, милый друг, когда защищали «товарищей»? Впрочем, может быть, вы ничем и не руководствовались. В нашей власти придать делу другую окраску. Все зависит от вас… Господи! — выкрикнул он фистулой. Обо всем позабыв, он вскочил на кресло и нетерпеливо потянулся к стенным часам. Правда, им место было скорей на кухне, они тикали, совсем как будильник. Рейхсканцлер силился их открыть. — Каждый раз одно и то же, — ворчал он. — Из преклонения перед великой эпохой Бисмарка, которую видели эти часы, я иногда завожу их, но у меня не хватает сил слушать их тиканье. — Возясь с часами, он продолжал повествовать: — Я храню здесь реликвии великого человека. Вот его письменный стол, отчаянно исцарапанный, — все семидесятые годы запечатлелись на нем. Но когда вы к нему прикасаетесь, вас словно пронизывает электрический ток.
— Да, в самом деле, — подтвердил Терра.
— С глубоким благоговением перенес я сюда всю эту невзрачную обстановку, в которой протекала его титаническая деятельность, вплоть до папок и спичечниц! У меня хранится даже немного собственной почтовой бумаги великого мужа. — Наконец ему удалось остановить часы; он слез на пол. — Милый друг! — Теперь он двигался по комнате много свободнее, чем раньше. Кто-то постучал, и он сам взял у чиновника принесенную бумагу. — Ну, вот она, у нас в руках, — сказал он вне всякой связи с предыдущим разговором. — Дело слажено, вы можете немедленно отправляться в избирательный округ.
— В избирательный округ? — переспросил Терра.
— Я решил предоставить вам освободившийся мандат в рейхстаг. Пока что подождите противоречить или соглашаться.
— Какая партия избирает меня?
— Имперская партия, именуемая также партией свободных консерваторов. Фракция нуждается в интеллектуальных силах. Кое-кто вспомнил о вас. Не я, — добавил он в ответ на глубокий поклон Терра. Он остановился у письменного стола под портретом Бисмарка во весь рост, работы Ленбаха, и принял осанку государственного мужа: — Рейхсканцлер не занимается личным составом парламента, он стоит над партиями. — И так как Терра изобразил глубочайшее благоговение, он продолжал: — Теперь вы думаете: оно и видно; недаром он разглагольствует здесь и вербует в свою любимую партию удобных ему людей. Но это неверно, в данном случае я забочусь только о вашем благе.
— Ваше сиятельство, — сказал Терра, прижав руку к сердцу, — вы всегда осыпали меня незаслуженными благодеяниями. Вряд ли найдется сердце, которое билось бы с такой горячей признательностью навстречу своему высокопоставленному другу и благодетелю, как мое.
— Вам не придется ничем поступаться, если вы в равной мере будете и свободным и консервативным, — по-прежнему деловым тоном сказал Ланна.
— А если бы и понадобилось поступиться! — воскликнул Терра в порыве преданности.
— Я признаю за вами право на внутренние оговорки. Чем чаще мы будем работать вместе, тем меньше их останется. — Ланна обошел вокруг стола и сел рядом с Терра на диван, так что их колени соприкасались.
— Поймите меня, милый друг, у меня должны быть друзья в отдельных фракциях, иначе я потеряю почву под ногами.
— Ваше сиятельство, вы возвышаетесь над партиями и над той почвой, на которой они стоят, — заметил Терра с холодной почтительностью.
— Но они должны голосовать за меня. Ни один депутат не станет добровольно голосовать за министра, которого не знает, который не хочет быть с ним на равной ноге и вдобавок ничем ему не импонирует. — Потом в крайнем раздражении, тем неприятным голосом, каким он говорил, когда бывал раздражен, рейхсканцлер добавил: — Не всякому дано, облачившись в мундир с желтым воротником, нагонять страх на оппозицию и пинать ее своими смазными сапогами. — При этом он бросил взгляд на портрет Бисмарка в натуральную величину, висевший над письменным столом.
Молчание.
— Несомненно, только в силу ограниченной сообразительности, — осторожно начал Терра, — я из всего изложенного здесь вашим сиятельством выношу впечатление, что при подобных обстоятельствах министр должен приветствовать неограниченный парламентаризм, как величайший дар небес.
— Кому вы это говорите! — Ланна вздохнул, но не слишком глубоко и продолжительно. И тут же снова перешел к фактам: — Мне нужны друзья, так как противников у меня довольно даже и в имперской партии! — Новый вздох, уже несколько глубже, а затем: — Вы, господин адвокат Терра, интеллигент ультрасовременной складки. Духовные устремления интересуют вас не меньше, чем реальная действительность. Я не раз беседовал с вами с самых восприимчивых лет вашей юности и льщу себя надеждой, что мое влияние играло некоторую роль в вашем незаурядном развитии.
Взгляд. Терра поклонился.
— Тогда в Либвальде вы необдуманно заняли позицию идеалистического анархизма. Теперь вы знаете, что именно идеалисту особенно важно быть в то же время и деловым человеком.
— Да, это верно, — удивленно сказал Терра. Он широко раскрыл глаза и сосредоточенно ожидал, что последует дальше. А дальше последовало:
— Возьмем ваших подстрекателей. Социал-демократ обсуждает в рейхстаге этот случай, никакого впечатления! Но вы? Допустим, накануне вы произнесли длинную речь, в которой дали безоговорочно положительную оценку моей политике. Вы, как и я, в социальных вопросах чрезвычайно осторожны, зато в вопросах культуры вы мыслите свободно. Всем ясно, что мы с вами действуем заодно. Если же вы после этого станете на защиту подстрекателей, какой получится эффект?
Взгляд. Терра застыл с открытым ртом.
— Эффект будет тот, что принадлежащие к вашей фракции представители тяжелой индустрии будут приперты к стенке, — подчеркнул Ланна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158