буфет был в зале заседаний, позолоченном гигантском помещении в два света. И оно было полно! Ланна широко раскрыл свои двери, даже высшие слои буржуазии получили доступ. Не принятые при дворе промышленные круги могли здесь соприкоснуться с миром узаконенной власти. Их представители расхаживали, принимали кушанья и напитки от лакеев в напудренных париках и собственными ушами слышали, как господа в мундирах задают вопрос, прибудет ли император. Это, как ни странно, было под сомнением.
Его величество сказал послу (интересно какому?): «Войны я не потерплю». А вдруг Ланна не возьмет верх в поединке с Россией? Вся ставка была на его врожденное везение, но «слишком много счастья даже непозволительно», — говорили скептики. Депутаты возражали:
— Он все-таки прорвал блокаду, Англия осталась ни при чем.
— А куда он денет Губица? — спросил Бербериц из недр своей черной бороды. — Большую часть мыслей ему подсказывает Губиц, а ведь Губиц только и живет блокадой.
— Не беспокойтесь, никуда мы от нее не уйдем, если Ланна иногда и случится перескочить через нее.
Пошли шутки.
Настроение было приподнятое. Какой-то генерал обратился к одному из адмиралов:
— Ну, а теперь вперед, против Англии!
— Как вы, ваше превосходительство, мыслите себе это?
— Переправим туда дивизию.
— Только попробуйте!
— Ну, тогда с Россией в поход на Индию!
Настроение, созданное шампанским, множеством цветов, разгоряченных дам, кружило головы мужчинам; раскрасневшись, они пускали клубы дыма в золотистый туман парадных апартаментов итальянского стиля. Причудливый свет струился из хрустальных гирлянд, из высоких резных канделябров, свет, какой обычно озаряет мадонн. Эти мадонны — Алиса, Альтгот и множество других — сливались со стенами, а мужчины склонялись перед ними. Алиса не спускала глаз с отца.
Она думала: «Дорогой мой отец!» — и брови ее сдвигались от тревоги о нем посреди его удачи, от скорби над своей судьбой, приказывающей предать его… Только бы он держал себя в руках. Не дал бы им представления, над которым они посмеются завтра, когда он будет повержен. О нет! Выдержки у него хватит, но одна дочь могла оценить ее. Оценить достоинство того, кто рассчитывает лишь на собственные силы! «Я улыбаюсь, несмотря ни на что. Мне не суждено уверенным шагом перейти в историю. Если все еще не пошло прахом, причиной мое величие». Как гордилась им Алиса!
Между тем отец проследовал из желтой в зеленую гостиную, она могла бы слышать его слова. Но позади нее раздалась музыка… Отец проходил мимо группы Фишера, те задержали его. Обер-адмирал, как всегда, изображал морского волка, будучи на деле интриганом и чинушей, но так ему удобнее было проявлять свою грубую агрессивность. Его зычного рева не заглушала даже музыка. «Я рассчитываю еще долго пробыть на своем посту, — сказал мне старина Пейцтер, — до тех самых пор, пока ваш флот не очутится на дне моря». А я ему на это: «До свидания там, внизу!» — зычно ревел обер-адмирал.
Сказал ли отец, что блокада прорвана? Нет, в ответ на это грубиян не мог бы зареветь: «Только за недостатком храбрости!» Вот он даже сделал вид, будто нетвердо стоит на ногах, схватился за руку отца и заорал: «Будьте здоровы, ваша светлость, вы вместе со всеми только способствуете успеху моего дела!» Отец, правда, предугадал его выходку и отстранился. Фишер растянулся бы во весь рост, если бы друзья не подхватили его. Из широкого низкого кресла по соседству с трудом поднялся труп: Кнак, тайный советник фон Кнак; при слове «дело» он поднялся. Разве оно не было его делом еще больше, чем фишеровским?
Отец отвернулся; но теперь господин фон Ганнеман, начальник его канцелярии, пересек ему путь, поскользнулся с разбегу, потом все-таки удержался и доложил о чем-то. Он делал вид, что ужасно запыхался, желая подчеркнуть, сколь важны принесенные им сообщения. Однако отец небрежно махнул рукой. Он стоял, повернувшись лицом к красной гостиной, и не глядел на Ганнемана. Но тут Алиса уронила веер, чтобы господин, занимавший ее, наклонился и ничего не увидел. Взгляд отца застыл, словно смерть коснулась его, меж тем как щеки и рот продолжали улыбаться.
Алиса бросилась было ему на помощь, но он тем временем успел удалиться. Она на ходу изменила свое намерение. Смеясь и веером приветствуя знакомых, она как будто бежала навстречу долгожданной подруге. Шлейф грациозно подобран, голова откинута, стройная фигура стремится вперед. «Молода и резва по-прежнему, что за прелестная женщина! — говорили дамы господину фон Толлебену. — Муза двух государственных деятелей!» — говорили они.
Миновав гостиные, Алиса свернула к мемориальной комнате Бисмарка. К счастью, никто не заметил ее в гигантском зале заседаний, и она осторожно приотворила дверь. Да, кто-то ждал там в одиночестве. Она сперва не узнала его, он сидел в кресле Бисмарка, рука его шарила по столу. Но вот он вскочил, словно застигнутый врасплох; это был Мангольф.
Войдя с противоположной стороны, Ланна торопливо приблизился к Мангольфу. Помощник статс-секретаря открыл какую-то папку. Ланна слушал его, читал то, на что Мангольф указывал, а сам вспоминал ту минуту, когда появился Ганнеман и он, ничего еще не зная, на лету почуял несчастье. Музыка тогда играла баркаролу из «Сказок Гофмана», он никогда не забудет той минуты, чувствовал Ланна, читая, слушая и напряженно думая.
Он заглянул в глаза Мангольфу.
— У вас превосходно налажена связь, — сказал он, — вы первый приносите мне эту весть. Вы могли бы принести ее даже час назад. — Прямо в глаза, но взгляд Мангольфа не дрогнул. Ланна пожал плечами.
— Тяжелый удар, но надо спасать то, что еще возможно. Одна из английских газет печатает вдруг тщательно охраняемые нами тайны. А выболтал их наш высочайший повелитель. Как быть? Щадить его, как всегда? По-прежнему покрывать его? Ничего не выйдет. Придется поступиться им.
— Императором?.. — подавленный выкрик Мангольфа.
— А лучше интересами государства? — спросил Ланна.
Олимпийский взгляд поднят к портрету Бисмарка над письменным столом. Так продиктовал он Мангольфу нужные распоряжения. Ночью, как только ему удастся покинуть празднество, он сам приедет в министерство иностранных дел… И продолжал стоять в позе олимпийца, даже когда Мангольф скрылся.
Он с первого взгляда увидел все в глазах этого человека, который черпал свои сведения отнюдь не из английских источников. Этот человек хочет занять пост Толлебена, когда Толлебен станет канцлером вместо Ланна. Его они просто-напросто решили сместить; понятно, хотя и преступно. Но метод? Содействовать императору, этому опасному безумцу, в его самых сумасбродных выходках. «Я бы на это не пошел даже ради власти».
Смехотворные уловки, — их махинации видны как на ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Его величество сказал послу (интересно какому?): «Войны я не потерплю». А вдруг Ланна не возьмет верх в поединке с Россией? Вся ставка была на его врожденное везение, но «слишком много счастья даже непозволительно», — говорили скептики. Депутаты возражали:
— Он все-таки прорвал блокаду, Англия осталась ни при чем.
— А куда он денет Губица? — спросил Бербериц из недр своей черной бороды. — Большую часть мыслей ему подсказывает Губиц, а ведь Губиц только и живет блокадой.
— Не беспокойтесь, никуда мы от нее не уйдем, если Ланна иногда и случится перескочить через нее.
Пошли шутки.
Настроение было приподнятое. Какой-то генерал обратился к одному из адмиралов:
— Ну, а теперь вперед, против Англии!
— Как вы, ваше превосходительство, мыслите себе это?
— Переправим туда дивизию.
— Только попробуйте!
— Ну, тогда с Россией в поход на Индию!
Настроение, созданное шампанским, множеством цветов, разгоряченных дам, кружило головы мужчинам; раскрасневшись, они пускали клубы дыма в золотистый туман парадных апартаментов итальянского стиля. Причудливый свет струился из хрустальных гирлянд, из высоких резных канделябров, свет, какой обычно озаряет мадонн. Эти мадонны — Алиса, Альтгот и множество других — сливались со стенами, а мужчины склонялись перед ними. Алиса не спускала глаз с отца.
Она думала: «Дорогой мой отец!» — и брови ее сдвигались от тревоги о нем посреди его удачи, от скорби над своей судьбой, приказывающей предать его… Только бы он держал себя в руках. Не дал бы им представления, над которым они посмеются завтра, когда он будет повержен. О нет! Выдержки у него хватит, но одна дочь могла оценить ее. Оценить достоинство того, кто рассчитывает лишь на собственные силы! «Я улыбаюсь, несмотря ни на что. Мне не суждено уверенным шагом перейти в историю. Если все еще не пошло прахом, причиной мое величие». Как гордилась им Алиса!
Между тем отец проследовал из желтой в зеленую гостиную, она могла бы слышать его слова. Но позади нее раздалась музыка… Отец проходил мимо группы Фишера, те задержали его. Обер-адмирал, как всегда, изображал морского волка, будучи на деле интриганом и чинушей, но так ему удобнее было проявлять свою грубую агрессивность. Его зычного рева не заглушала даже музыка. «Я рассчитываю еще долго пробыть на своем посту, — сказал мне старина Пейцтер, — до тех самых пор, пока ваш флот не очутится на дне моря». А я ему на это: «До свидания там, внизу!» — зычно ревел обер-адмирал.
Сказал ли отец, что блокада прорвана? Нет, в ответ на это грубиян не мог бы зареветь: «Только за недостатком храбрости!» Вот он даже сделал вид, будто нетвердо стоит на ногах, схватился за руку отца и заорал: «Будьте здоровы, ваша светлость, вы вместе со всеми только способствуете успеху моего дела!» Отец, правда, предугадал его выходку и отстранился. Фишер растянулся бы во весь рост, если бы друзья не подхватили его. Из широкого низкого кресла по соседству с трудом поднялся труп: Кнак, тайный советник фон Кнак; при слове «дело» он поднялся. Разве оно не было его делом еще больше, чем фишеровским?
Отец отвернулся; но теперь господин фон Ганнеман, начальник его канцелярии, пересек ему путь, поскользнулся с разбегу, потом все-таки удержался и доложил о чем-то. Он делал вид, что ужасно запыхался, желая подчеркнуть, сколь важны принесенные им сообщения. Однако отец небрежно махнул рукой. Он стоял, повернувшись лицом к красной гостиной, и не глядел на Ганнемана. Но тут Алиса уронила веер, чтобы господин, занимавший ее, наклонился и ничего не увидел. Взгляд отца застыл, словно смерть коснулась его, меж тем как щеки и рот продолжали улыбаться.
Алиса бросилась было ему на помощь, но он тем временем успел удалиться. Она на ходу изменила свое намерение. Смеясь и веером приветствуя знакомых, она как будто бежала навстречу долгожданной подруге. Шлейф грациозно подобран, голова откинута, стройная фигура стремится вперед. «Молода и резва по-прежнему, что за прелестная женщина! — говорили дамы господину фон Толлебену. — Муза двух государственных деятелей!» — говорили они.
Миновав гостиные, Алиса свернула к мемориальной комнате Бисмарка. К счастью, никто не заметил ее в гигантском зале заседаний, и она осторожно приотворила дверь. Да, кто-то ждал там в одиночестве. Она сперва не узнала его, он сидел в кресле Бисмарка, рука его шарила по столу. Но вот он вскочил, словно застигнутый врасплох; это был Мангольф.
Войдя с противоположной стороны, Ланна торопливо приблизился к Мангольфу. Помощник статс-секретаря открыл какую-то папку. Ланна слушал его, читал то, на что Мангольф указывал, а сам вспоминал ту минуту, когда появился Ганнеман и он, ничего еще не зная, на лету почуял несчастье. Музыка тогда играла баркаролу из «Сказок Гофмана», он никогда не забудет той минуты, чувствовал Ланна, читая, слушая и напряженно думая.
Он заглянул в глаза Мангольфу.
— У вас превосходно налажена связь, — сказал он, — вы первый приносите мне эту весть. Вы могли бы принести ее даже час назад. — Прямо в глаза, но взгляд Мангольфа не дрогнул. Ланна пожал плечами.
— Тяжелый удар, но надо спасать то, что еще возможно. Одна из английских газет печатает вдруг тщательно охраняемые нами тайны. А выболтал их наш высочайший повелитель. Как быть? Щадить его, как всегда? По-прежнему покрывать его? Ничего не выйдет. Придется поступиться им.
— Императором?.. — подавленный выкрик Мангольфа.
— А лучше интересами государства? — спросил Ланна.
Олимпийский взгляд поднят к портрету Бисмарка над письменным столом. Так продиктовал он Мангольфу нужные распоряжения. Ночью, как только ему удастся покинуть празднество, он сам приедет в министерство иностранных дел… И продолжал стоять в позе олимпийца, даже когда Мангольф скрылся.
Он с первого взгляда увидел все в глазах этого человека, который черпал свои сведения отнюдь не из английских источников. Этот человек хочет занять пост Толлебена, когда Толлебен станет канцлером вместо Ланна. Его они просто-напросто решили сместить; понятно, хотя и преступно. Но метод? Содействовать императору, этому опасному безумцу, в его самых сумасбродных выходках. «Я бы на это не пошел даже ради власти».
Смехотворные уловки, — их махинации видны как на ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158