Достаточно сказать, что все предсказанное человеком по имени Ксеон сбылось. Наши воины снова увидели ряд букв «лямбда» на лакедемонских щитах, но на этот раз ряд составляли не пятьдесят или шестьдесят щитов, как в ущелье у Горячих Ворот, а десять тысяч в ряд и восемь вглубь. Неколебимый вал бронзы и алых плащей, как и описывал Ксеон. И снова мужество персидских воинов не устояло против доблести и великолепной дисциплины лакедемонских бойцов. По моему мнению, никакое войско под небесами, как бы многочисленно оно ни было, не могло противостоять их атаке в тот день.
Когда побоище уже завершалось, место историка за персидским частоколом захватили две сотни илотов. По приказу спартанского главнокомандующего Павсания они не брали пленных и начали беспощадно резать всех уроженцев Азии, кто попадал им под руку. В этом критическом положении я бросился вперед и стал кричать по-гречески, умоляя захватчиков пощадить наших людей.
Однако греки хранили такой страх перед многочисленностью Востока, даже смятого и разбитого, что никто не прислушался и не остановился. Набросились и на меня и над моим горлом занесли клинок. Вдохновленный, наверное, богом Ахурой-Маздой, а может быть, одним только ужасом, я стал по памяти выкрикивать имена спартанцев, о которых говорил человек по имени Ксеон. Леонид. Диэнек. Александр. Полиник. Петух. И вдруг воины-илоты убрали свои мечи.
Резня прекратилась.
Появившиеся командиры-спартиаты восстановили порядок в толпе вооруженных илотов. Меня поволокли вперед, связали руки и швырнули на землю перед одним спартанцем, великолепного вида воином. Его плоть еще дымилась от крови и пламени побоища. Илоты сообщили ему имена, которые я выкрикивал. Воин навис над моей согбенной, коленопреклоненной фигурой и сурово посмотрел на меня.
– 3наешь, кто я? – спросил он. Я ответил, что не знаю.
– Я Дектон, сын Идотихида. Это мое имя ты назвал, когда крикнул «Петух».
3десь справедливость вынуждает меня заявить, что скромное описание Петуха пленником Ксеоном ни в коей мере не отразила истинной внешности этого человека. Стоявший надо мной воин представлял собою великолепный образец мужчины в расцвете молодости и силы. Высоченный и статный, он обладал огромным человеческим обаянием, а благородство его черт говорило о высоком происхождении. Просто диво, что он происходил из самых низов.
Теперь я стоял на коленях, отданный во власть этого человека, и умолял его о пощаде. Я рассказал ему о Ксеоне, чудесно спасшемся после сражения при Фермопилах, о его возвращении к жизни трудами службы Царского лекаря и о его рассказе, благодаря которому я, записывающий его, узнал имена спартанцев, которые выкрикивал.
Вокруг моей коленопреклоненной фигуры уже собралось с дюжину других спартиатов. Все они как один с презрением поносили не виденную ими рукопись и назвали меня лжецом.
– Какую выдумку о персидском героизме ты состряпал из своих фантазий, писец? – спросил один из них. Сплел ковер лжи, чтобы польстить своему царю?
Другие заявили, что хорошо знали человека по имени Ксеон, оруженосца Диэнека. Как я посмел упоминать его имя и имя его благородного хозяина в подлой попытке спасти собственную шкуру?
Все это время Дектон по прозвищу Петух молчал. Когда ярость остальных иссякла сама по себе, он со спартанской краткостью задал мне лишь один вопрос: где последний раз видели человека по имени Ксеон?
– Его тело персидский командир Оронт с почетом отправил в афинский храм, называемый эллинами храмом Персефоны Окутанной.
Тут спартанец Дектон милосердно поднял руку: – Этот чужак говорит правду.
Он подтвердил, что прах его товарища Ксеона доставила в Спарту жрица того самого храма за несколько месяцев до нынешнего сражения.
Когда я услышал это, сила покинула мои колени. Я осел на землю. Итак, все кончено – мысль о нашем крушении подкосила меня. Какая ирония богов! Теперь я стою на коленях перед спартанцами, побежденный и покоренный, как некогда стоял тот человек, Ксеон, перед персидскими воинами.
Полководец Мардоний погиб в сражении при Платеях, погиб и Оронт.
Но спартанцы поверили мне, и моя жизнь была спасена. Почти месяц меня держали при Платеях под охраной эллинских союзников, обращались со мной предупредительно и вежливо, а потом послали в качестве пленного переводчика в Союзный Совет.
В конечном счете, рассказ пленника Ксеона сохранил мне жизнь.
Хочу сказать еще несколько слов о сражении. Великий Царь, может быть, помнит имя Аристодем. Человек по имени Ксеон несколько раз упоминал этого спартанского командира как посла, а потом – в числе Трехсот у Горячих Ворот. Среди Равных уцелел лишь он один. Он почти не видел, и его отправили в тыл.
По возвращении Аристодема живым в Спарту ему пришлось немало вытерпеть от своих сограждан за трусость. С ним обращались, как с трезанте – «убоявшимся». Теперь, при Платеях, перед ним открылась возможность реабилитировать себя, и он проявил выдающийся героизм, превзойдя всех на поле боя, словно стремился навсегда искоренить свой прошлый позор.
Спартанцы, однако, с презрением отказали Аристодему в награде за отвагу и отличили троих других воинов – Посидония, Филокиона и Амомфарета. Военачальники сочли героизм Аристодема безрассудным и ложным, когда он, охваченный кровавым безумием, сражался впереди строя. Он слишком очевидно искал смерти на глазах у товарищей, желая искупить свой позор. А отвагу Посидония, Филокиона и Амомфарета они сочли наивысшей – отвагой воинов, которые хотят остаться в живых и тем не менее сражаются великолепно.
Возвращаюсь к моей собственной судьбе. Меня продержали в Афинах два лета. Я служил по мере сил переводчиком и писцом, что позволило мне стать непосредственным свидетелем имевших место необычайных и беспрецедентных преобразований.
Разрушенный город восстал из пепла. С удивительной быстротой были вновь отстроены стены и порт, здания собраний и торговые дома, суды и правительственные учреждения, и жилые дома, и лавки, и рынки, и ремесленные мастерские. Теперь иной пожар пожирал всю Элладу и, в частности, город Афины – огонь дерзости и самоуверенности. Казалось, сама рука небес возложила благословение на плечи каждого, навеки изгнав из людей робость и нерешительность: В одночасье греки захватили подмостки судьбы. Они разбили самое могучее войско, какое когда-либо существовало под небесами. Неужели какое-то меньшее предприятие теперь устрашит их? На что они решатся теперь?
Афинский флот прогнал корабли Великого Царя обратно в Азию, очистив Эгейское море. Торговля расцвела. Сокровища и торговцы со всего мира наводнили Афины.
И это грандиозное возрождение затмило для простолюдинов саму великую победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Когда побоище уже завершалось, место историка за персидским частоколом захватили две сотни илотов. По приказу спартанского главнокомандующего Павсания они не брали пленных и начали беспощадно резать всех уроженцев Азии, кто попадал им под руку. В этом критическом положении я бросился вперед и стал кричать по-гречески, умоляя захватчиков пощадить наших людей.
Однако греки хранили такой страх перед многочисленностью Востока, даже смятого и разбитого, что никто не прислушался и не остановился. Набросились и на меня и над моим горлом занесли клинок. Вдохновленный, наверное, богом Ахурой-Маздой, а может быть, одним только ужасом, я стал по памяти выкрикивать имена спартанцев, о которых говорил человек по имени Ксеон. Леонид. Диэнек. Александр. Полиник. Петух. И вдруг воины-илоты убрали свои мечи.
Резня прекратилась.
Появившиеся командиры-спартиаты восстановили порядок в толпе вооруженных илотов. Меня поволокли вперед, связали руки и швырнули на землю перед одним спартанцем, великолепного вида воином. Его плоть еще дымилась от крови и пламени побоища. Илоты сообщили ему имена, которые я выкрикивал. Воин навис над моей согбенной, коленопреклоненной фигурой и сурово посмотрел на меня.
– 3наешь, кто я? – спросил он. Я ответил, что не знаю.
– Я Дектон, сын Идотихида. Это мое имя ты назвал, когда крикнул «Петух».
3десь справедливость вынуждает меня заявить, что скромное описание Петуха пленником Ксеоном ни в коей мере не отразила истинной внешности этого человека. Стоявший надо мной воин представлял собою великолепный образец мужчины в расцвете молодости и силы. Высоченный и статный, он обладал огромным человеческим обаянием, а благородство его черт говорило о высоком происхождении. Просто диво, что он происходил из самых низов.
Теперь я стоял на коленях, отданный во власть этого человека, и умолял его о пощаде. Я рассказал ему о Ксеоне, чудесно спасшемся после сражения при Фермопилах, о его возвращении к жизни трудами службы Царского лекаря и о его рассказе, благодаря которому я, записывающий его, узнал имена спартанцев, которые выкрикивал.
Вокруг моей коленопреклоненной фигуры уже собралось с дюжину других спартиатов. Все они как один с презрением поносили не виденную ими рукопись и назвали меня лжецом.
– Какую выдумку о персидском героизме ты состряпал из своих фантазий, писец? – спросил один из них. Сплел ковер лжи, чтобы польстить своему царю?
Другие заявили, что хорошо знали человека по имени Ксеон, оруженосца Диэнека. Как я посмел упоминать его имя и имя его благородного хозяина в подлой попытке спасти собственную шкуру?
Все это время Дектон по прозвищу Петух молчал. Когда ярость остальных иссякла сама по себе, он со спартанской краткостью задал мне лишь один вопрос: где последний раз видели человека по имени Ксеон?
– Его тело персидский командир Оронт с почетом отправил в афинский храм, называемый эллинами храмом Персефоны Окутанной.
Тут спартанец Дектон милосердно поднял руку: – Этот чужак говорит правду.
Он подтвердил, что прах его товарища Ксеона доставила в Спарту жрица того самого храма за несколько месяцев до нынешнего сражения.
Когда я услышал это, сила покинула мои колени. Я осел на землю. Итак, все кончено – мысль о нашем крушении подкосила меня. Какая ирония богов! Теперь я стою на коленях перед спартанцами, побежденный и покоренный, как некогда стоял тот человек, Ксеон, перед персидскими воинами.
Полководец Мардоний погиб в сражении при Платеях, погиб и Оронт.
Но спартанцы поверили мне, и моя жизнь была спасена. Почти месяц меня держали при Платеях под охраной эллинских союзников, обращались со мной предупредительно и вежливо, а потом послали в качестве пленного переводчика в Союзный Совет.
В конечном счете, рассказ пленника Ксеона сохранил мне жизнь.
Хочу сказать еще несколько слов о сражении. Великий Царь, может быть, помнит имя Аристодем. Человек по имени Ксеон несколько раз упоминал этого спартанского командира как посла, а потом – в числе Трехсот у Горячих Ворот. Среди Равных уцелел лишь он один. Он почти не видел, и его отправили в тыл.
По возвращении Аристодема живым в Спарту ему пришлось немало вытерпеть от своих сограждан за трусость. С ним обращались, как с трезанте – «убоявшимся». Теперь, при Платеях, перед ним открылась возможность реабилитировать себя, и он проявил выдающийся героизм, превзойдя всех на поле боя, словно стремился навсегда искоренить свой прошлый позор.
Спартанцы, однако, с презрением отказали Аристодему в награде за отвагу и отличили троих других воинов – Посидония, Филокиона и Амомфарета. Военачальники сочли героизм Аристодема безрассудным и ложным, когда он, охваченный кровавым безумием, сражался впереди строя. Он слишком очевидно искал смерти на глазах у товарищей, желая искупить свой позор. А отвагу Посидония, Филокиона и Амомфарета они сочли наивысшей – отвагой воинов, которые хотят остаться в живых и тем не менее сражаются великолепно.
Возвращаюсь к моей собственной судьбе. Меня продержали в Афинах два лета. Я служил по мере сил переводчиком и писцом, что позволило мне стать непосредственным свидетелем имевших место необычайных и беспрецедентных преобразований.
Разрушенный город восстал из пепла. С удивительной быстротой были вновь отстроены стены и порт, здания собраний и торговые дома, суды и правительственные учреждения, и жилые дома, и лавки, и рынки, и ремесленные мастерские. Теперь иной пожар пожирал всю Элладу и, в частности, город Афины – огонь дерзости и самоуверенности. Казалось, сама рука небес возложила благословение на плечи каждого, навеки изгнав из людей робость и нерешительность: В одночасье греки захватили подмостки судьбы. Они разбили самое могучее войско, какое когда-либо существовало под небесами. Неужели какое-то меньшее предприятие теперь устрашит их? На что они решатся теперь?
Афинский флот прогнал корабли Великого Царя обратно в Азию, очистив Эгейское море. Торговля расцвела. Сокровища и торговцы со всего мира наводнили Афины.
И это грандиозное возрождение затмило для простолюдинов саму великую победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106