Ее голос стал серьезным в почтении перед этой тайной, перед явлением Эроса и непостижимым велением сердца.
– Помню, как я ждала, когда он обернется, чтобы я могла увидеть его лицо. Это было так странно! В некотором роде это напоминало встречу с суженым, когда с трепещущим сердцем ждешь – каким окажется лицо, которое суждено полюбить. Наконец он повернулся. Он боролся с другим юношей. Даже тогда, Ксео, Диэнек был не очень красив. Не верилось, что он брат своего брата. Но в моих глазах он казался эвдейдестатос , душой красоты. Боги не могли создать лицо более открытое, которое сильнее тронуло бы мое сердце. Ему тогда было тринадцать. Мне – девять.
Госпожа ненадолго умолкла, задумчиво глядя на то место, о котором говорила. Случай так и не представился, заявила она, и сквозь всю свою юность она пронесла мечту поговорить с Диэнеком наедине. Она часто следила за ним на беговых дорожках и на упражнениях в агоге . Но никогда не делилась этим. Ни с кем. Девушка даже не представляла, знает ли он ее хоть по имени.
Однако она знала, что его брат выбрал ее и говорил об этом со старшими в ее семье.
– Я заплакала, когда отец сказал, что меня отдают за Ятрокла. Я кляла себя за свою бессердечность и неблагодарность. Чего еще может просить девушка, когда ее отдают за благородного доблестного мужа? Но я не могла совладать со своим сердцем. Я любила брата этого человека, брата этого прекрасного доблестного мужа. Когда Ятрокл погиб, я была безутешна. Но причина моего горя была не та, что думали все. Я боялась, что этой смертью боги ответили на эгоистичные молитвы моего сердца. Я ожидала, что Диэнек выберет для меня нового мужа, как велел ему закон, а когда он так и не сделал этого, я бесстыдно пошла к нему в пыльную палестру и сама вынудила его взять меня в жены. Мой муж принял мою любовь и ответил на нее всем сердцем над еще теплыми костями своего брата.
Счастье между нами, наш тайный восторг на брачном ложе были такими острыми, что сама эта любовь стала для нас проклятием. Я смогла искупить свою вину – это нетрудно для женщины, когда она чувствует, как внутри растет новая жизнь, посеянная мужем. Но когда родились наши дети и все оказались девочками, четыре дочери, а я потеряла способность к зачатию, я почувствовала, что это проклятие богов за нашу страсть. Мой муж чувствует это тоже.
Госпожа помолчала и снова взглянула на склон. Мальчишки, в том числе и мой сын и маленький Идотихид, выбежали со двора и теперь беззаботно играли прямо под тем местом, где мы сидели.
– А потом наступил день призыва для Фермопил. Наконец, подумалось мне, я постигла всю изощренность замысла богов. Моего мужа не могут призвать, потому что у него нет сына. Ему откажут в этой величайшей чести. Но в глубине сердца мне не было до этого дела. Существенно было лишь одно – что он останется жить. Возможно, всего лишь еще одну неделю или месяц – до следующей битвы.
Но все же останется жить. Я буду по-прежнему с ним. Он по-прежнему будет мой.
Теперь сам Диэнек, закончив свои дела в доме, появился на площадке внизу. Веселясь, он присоединился к резвящимся ребятишкам, которые уже подчинялись своим врожденным воинственным инстинктам.
– Боги заставляют нас любить не тех, кого должно, заключила госпожа,– и мстят тем, кого любим. Они убивают тех, кто должен жить, и спасают тех, кто должен умереть. Они одной рукой дают, а другой отнимают, ответственные только перед своими непостижимыми законами.
3аметив смотрящую на него сверху Арету, Диэнек поднял маленького Идотихида и заставил его помахать ручкой. Арета махнула в ответ.
– Повинуясь слепому импульсу,– сказала она мне,– я спасла жизнь этому мальчику, сыну незаконнорожденого сына моего брата, и тем самым погубила жизнь мужа.
Она проговорила эти слова так тихо и с такой печалью, что у меня сжало горло и защипало глаза.
– Жены из других городов дивятся на женщин Лакедемона,– сказала госпожа.– Как могут, спрашивают они, эти спартанские жены стоять прямо, не мигая, когда изувеченные тела их мужей приносят домой, чтобы похоронить, или, еще хуже, закапывают в чужую землю и ничего, кроме холодных воспоминаний, не остается их сердцу? Те женщины думают, что мы сделаны из более твердого материала, чем они сами. А я скажу тебе правду, Ксео: из того же самого. Неужели они думают, что мы любим своих мужей меньше, а наши сердца сделаны из камня и стали? Неужели они вообразили, что наше горе меньше, поскольку мы подавляем его в груди?
Она моргнула сухими глазами, потом посмотрела на меня.
– И с тобой тоже боги играют свои шутки, Ксео. Но, может быть, еще не поздно подправить катящиеся игральные кости. Вот зачем я дала тебе ту горстку «сов».
Я уже понял замысел ее сердца.
– Ты не спартанец. Зачем связывать себя жестокими законами Спарты? Разве боги недостаточно уже украли у тебя?
Я попросил ее больше не говорить об этом.
– Эта девушка, которую ты любишь,– я бы могла привезти ее сюда. Только попроси.
– Нет! Пожалуйста.
– Тогда сбеги. Сегодня же вечером. Дай деру. Я сразу же ответил, что не могу.
– Мой муж найдет другого оруженосца. Пусть другой умрет вместо тебя.
– Прошу тебя, госпожа. Это было бы бесчестно. Ощутив, как горит моя щека, я понял, что госпожа ударила меня.
– Бесчестно? – Она произнесла это слово с отвращением и презрением.
Внизу к мальчишкам и Диэнеку присоединились другие крестьянские дети. Началась игра в мяч. Дети кричали в агоне, азарте соперничества, и их голоса весело летели к нам вверх по склону.
Могло вызывать одну только благодарность то, что госпожа так благородно донесла до меня из самого сердца, желание даровать мне милосердие, в котором, она чувствовала, мойры – богини судьбы – самой ей отказали. Даровать мне и той, кого я любил, случай ускользнуть из тяжких уз предопределенности, наложенных, как она ощущала, на нее саму и ее мужа.
Но я не мог предложить ей ничего, кроме того, что она уже знала. Я не мог уйти.
– И все равно, боги уже будут ждать меня там. Как всегда, на шаг впереди.
Я видел, как напряглись ее плечи, как ее воля подчинила благородный, но неосуществимый импульс сердца.
– Твоя двоюродная сестра узнает, где лежит твое тело и с какой честью ты погиб. Клянусь Еленой и Близнецами.
Госпожа встала со своей скамьи под дубами. Разговор закончился. Она снова была спартанкой.
И вот теперь, когда мы выступали в поход, я заметил на ее лице ту же суровую маску. Госпожа высвободилась из объятий мужа и собрала вокруг себя детей. Она вновь обрела прежнюю осанку, прямую и торжественную, как и другие спартанские жены, стоявшие под дубами.
Я видел, как Леонид обнял свою жену Горго, «Яркие Очи», своих дочерей и сына Плистарха, которому когда-нибудь предстояло занять его место царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106