Менее тысячи греков сохраняли способность сопротивляться. Что можно противопоставить десятикратно превосходящему противнику в незащищенном тылу, когда тысячекратно превосходящие силы нападут с фронта?
И все же последнее чудо породило такое упоение, что греки просто не слушали предостережений и ничего не принимали в расчет. 3десь собрались скептики и агностики, те, кто признавался в своем сомнении и даже презрении к богам,– и эти же самые люди теперь клялись, что небесная молния и сопровождавший ее неземной рокот были не чем иным, как воинственным кличем самого 3евса.
Более ободряющие вести пришли от флота. В предыдущую ночь разыгрался шторм, нехарактерный для этого времени года. Он разбил двести вражеских кораблей на дальнем побережье Эвбеи. Пятая часть флота Великого Царя, восторженно докладывал капитан афинской галеры Габроник, погибла вместе с экипажами – он видел крушение собственными глазами. Разве это не благодеяние богов эллинам?
Вперед вышел Леонтиад, начальник фиванцев, и еще более распалил расстройство умов. Разве какая-то человеческая сила, спросил он, может устоять перед гневом богов?
– Держите в уме, братья и соратники, что девять десятых персидского войска – это покоренные народы, посланные против собственной воли, под угрозой оружия. Разве Ксеркс удержит их в строю? Сумеет погнать их вперед кнутом, подобно скотине? Поверьте мне, персидские союзники дрогнули. Недовольство и ропот, как чума, расползаются по их лагерю, там зреют измена и мятеж, они страшатся еще одного разгрома? Если мы продержимся завтра, братья, положение Ксеркса заставит его попытать счастья на море. Колебатель земли Посейдон уже сбил однажды персидскую спесь. Возможно, этот бог сумеет умерить честолюбие перса и второй раз.
Греки, распаленные страстью фиванского военачальника, набросились на Тиррастиада Кимейского с гневными речами и клялись, что теперь не они находятся в опасности, а сам Ксеркс, который глупой самонадеянностью вызывает на свою голову гнев богов.
Мне не требовалось смотреть на моего хозяина, чтобы прочесть его сердце. Это расстройство ума союзников являлось каталепсисом – одержимостью, безумием. Конечно же, понимали это и сами ораторы, понимали, даже изрыгая свою порождённую горем и страхом ярость на удобную цель – кимейского вельможу.
Леонид распустил собрание, велев уделить максимум внимания починке оружия. Он отправил афинского капитана Габроника обратно на море с приказом сообщить флотоводцам Эврибиаду и Фемистоклу обо всем, что тот слышал и видел сегодня ночью.
Греки разошлись. У костра командующего остались одни спартанцы и благородный Тиррастиад.
– Очень впечатляющее испытание веры, господин мой, спустя недолгое время проговорил принц.– Такие благочестивые речи не могут не поддержать мужество в ваших воинах. На час. Пока темнота и усталость не сотрут страсть данного момента, а страх за себя и свою семью снова не заговорит в их сердцах.
Вельможа убедительно повторил свое сообщение о горной тропе и десяти тысячах Бессмертных. Он объявил, что если рука богов и присутствовала в событиях нынешнего дня, то это была не их благосклонность, имевшая целью спасти эллинских защитников, а их извращенная и непостижимая воля, стремившаяся лишить эллинов разума. Конечно, такой проницательный военачальник, как Леонид, видит это не менее ясно, чем следы других случайных ударов молний, что десятилетиями и веками во время прибережных гроз попадали в этот высокий, самый заметный на побережье утес.
Тиррастиад снова стал убеждать Леонида и военачальников поверить его сообщению. Пусть демос на собрании предпочел не поверить ему. Его могли обвинить в соглядатайстве и даже казнить. Ведь разум народа может ночью затуманиться, а к утру обрести должное видение ситуации. Однако царь и командующий не имеют права позволить себе подобной роскоши.
– Скажи,– настаивал перс,– что я участник интриги. Поверь, что меня послал Ксеркс. Скажи, что мое намерение соответствует его интересам – обманом и хитростью заставить тебя освободить проход. Скажи так и сам поверь во все это. И все равно мое сообщение останется правдивым. Бессмертные идут. Они появятся к утру, все десять тысяч, они появятся в тылу союзников.
Вельможа шагнул вперед и встал перед спартанским царем, чтобы страстно обратиться к нему лично:
– Эта битва при Горячих Воротах – не решающая, мой господин. Решающее сражение состоится позже, в глубине Греции,– возможно, у стен Афин, возможно, на Истме, возможно, на Пелопоннесе, под самой Спартой. Тебе это известно. Любой военачальник, знающий местность, понимает это. Твоя страна нуждается в тебе, господин. Ты – душа ее войска. Ты можешь сказать, что лакедемонские цари никогда не отступают. Но отвага должна согласоваться с мудростью – иначе она становится безрассудством. Подумай о том, что ты со своими воинами уже свершил у Горячих Ворот. Добытая тобою за эти шесть дней слава будет жить вечно. Вы прибыли сюда, построили Стену и двое суток сражались. Не ищи смерти ради смерти или во имя исполнения пустого пророчества. Останься жить, господин, и сразись в другой день. В другой день, когда за тобой будет все твое войско. В другой день, когда сможешь одержать победу – решающую победу.
Перс указал на собравшихся у костра военачальников – на полемарха Деркилида, на Всадников Полиника и Дориона, на эномотархов и воинов, на Алфея и Марона и на моего хозяина.
– Прошу тебя, господин. Сохрани их, цвет Лакедемона, чтобы они отдали свои жизни в другой день. И сохрани себя самого для этого часа. Ты доказал свою отвагу, господин. А теперь, умоляю тебя, прояви свою мудрость. Отступи. Уйди сам и уведи своих воинов, пока еще можешь.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Глава тридцатая
Отряд для налета на шатер Великого Царя состоял из одиннадцати человек. Леонид отказался рисковать большим числом. Он жалел даже одиннадцать из ста восьми воинов, оставшихся от Трехсот, кто еще мог сражаться.
Старшим он назначил Диэнека – самого опытного из начальников малых подразделений. Всадников Полиника и Дориона включили в отряд за их быстроту и отвагу, а Александра, несмотря на возражения Леонида, который старался сберечь его,– чтобы сражался бок о бок с моим хозяином как диас . Шли скириты Собака и Лахид. Они были горцами и умели карабкаться по отвесным скалам. Разбойник Сферей должен был стать проводником на каменную стену Каллидрома, а Петуху следовало провести отряд по вражескому лагерю. Самоубийце и мне надлежало усиливать мощь отряда дротиками и луком.
Еще одним спартиатом был Теламоний, кулачный боец из лоха Дикой Оливы. После Полиника и Дориона он был самым быстроногим из Трехсот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
И все же последнее чудо породило такое упоение, что греки просто не слушали предостережений и ничего не принимали в расчет. 3десь собрались скептики и агностики, те, кто признавался в своем сомнении и даже презрении к богам,– и эти же самые люди теперь клялись, что небесная молния и сопровождавший ее неземной рокот были не чем иным, как воинственным кличем самого 3евса.
Более ободряющие вести пришли от флота. В предыдущую ночь разыгрался шторм, нехарактерный для этого времени года. Он разбил двести вражеских кораблей на дальнем побережье Эвбеи. Пятая часть флота Великого Царя, восторженно докладывал капитан афинской галеры Габроник, погибла вместе с экипажами – он видел крушение собственными глазами. Разве это не благодеяние богов эллинам?
Вперед вышел Леонтиад, начальник фиванцев, и еще более распалил расстройство умов. Разве какая-то человеческая сила, спросил он, может устоять перед гневом богов?
– Держите в уме, братья и соратники, что девять десятых персидского войска – это покоренные народы, посланные против собственной воли, под угрозой оружия. Разве Ксеркс удержит их в строю? Сумеет погнать их вперед кнутом, подобно скотине? Поверьте мне, персидские союзники дрогнули. Недовольство и ропот, как чума, расползаются по их лагерю, там зреют измена и мятеж, они страшатся еще одного разгрома? Если мы продержимся завтра, братья, положение Ксеркса заставит его попытать счастья на море. Колебатель земли Посейдон уже сбил однажды персидскую спесь. Возможно, этот бог сумеет умерить честолюбие перса и второй раз.
Греки, распаленные страстью фиванского военачальника, набросились на Тиррастиада Кимейского с гневными речами и клялись, что теперь не они находятся в опасности, а сам Ксеркс, который глупой самонадеянностью вызывает на свою голову гнев богов.
Мне не требовалось смотреть на моего хозяина, чтобы прочесть его сердце. Это расстройство ума союзников являлось каталепсисом – одержимостью, безумием. Конечно же, понимали это и сами ораторы, понимали, даже изрыгая свою порождённую горем и страхом ярость на удобную цель – кимейского вельможу.
Леонид распустил собрание, велев уделить максимум внимания починке оружия. Он отправил афинского капитана Габроника обратно на море с приказом сообщить флотоводцам Эврибиаду и Фемистоклу обо всем, что тот слышал и видел сегодня ночью.
Греки разошлись. У костра командующего остались одни спартанцы и благородный Тиррастиад.
– Очень впечатляющее испытание веры, господин мой, спустя недолгое время проговорил принц.– Такие благочестивые речи не могут не поддержать мужество в ваших воинах. На час. Пока темнота и усталость не сотрут страсть данного момента, а страх за себя и свою семью снова не заговорит в их сердцах.
Вельможа убедительно повторил свое сообщение о горной тропе и десяти тысячах Бессмертных. Он объявил, что если рука богов и присутствовала в событиях нынешнего дня, то это была не их благосклонность, имевшая целью спасти эллинских защитников, а их извращенная и непостижимая воля, стремившаяся лишить эллинов разума. Конечно, такой проницательный военачальник, как Леонид, видит это не менее ясно, чем следы других случайных ударов молний, что десятилетиями и веками во время прибережных гроз попадали в этот высокий, самый заметный на побережье утес.
Тиррастиад снова стал убеждать Леонида и военачальников поверить его сообщению. Пусть демос на собрании предпочел не поверить ему. Его могли обвинить в соглядатайстве и даже казнить. Ведь разум народа может ночью затуманиться, а к утру обрести должное видение ситуации. Однако царь и командующий не имеют права позволить себе подобной роскоши.
– Скажи,– настаивал перс,– что я участник интриги. Поверь, что меня послал Ксеркс. Скажи, что мое намерение соответствует его интересам – обманом и хитростью заставить тебя освободить проход. Скажи так и сам поверь во все это. И все равно мое сообщение останется правдивым. Бессмертные идут. Они появятся к утру, все десять тысяч, они появятся в тылу союзников.
Вельможа шагнул вперед и встал перед спартанским царем, чтобы страстно обратиться к нему лично:
– Эта битва при Горячих Воротах – не решающая, мой господин. Решающее сражение состоится позже, в глубине Греции,– возможно, у стен Афин, возможно, на Истме, возможно, на Пелопоннесе, под самой Спартой. Тебе это известно. Любой военачальник, знающий местность, понимает это. Твоя страна нуждается в тебе, господин. Ты – душа ее войска. Ты можешь сказать, что лакедемонские цари никогда не отступают. Но отвага должна согласоваться с мудростью – иначе она становится безрассудством. Подумай о том, что ты со своими воинами уже свершил у Горячих Ворот. Добытая тобою за эти шесть дней слава будет жить вечно. Вы прибыли сюда, построили Стену и двое суток сражались. Не ищи смерти ради смерти или во имя исполнения пустого пророчества. Останься жить, господин, и сразись в другой день. В другой день, когда за тобой будет все твое войско. В другой день, когда сможешь одержать победу – решающую победу.
Перс указал на собравшихся у костра военачальников – на полемарха Деркилида, на Всадников Полиника и Дориона, на эномотархов и воинов, на Алфея и Марона и на моего хозяина.
– Прошу тебя, господин. Сохрани их, цвет Лакедемона, чтобы они отдали свои жизни в другой день. И сохрани себя самого для этого часа. Ты доказал свою отвагу, господин. А теперь, умоляю тебя, прояви свою мудрость. Отступи. Уйди сам и уведи своих воинов, пока еще можешь.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Глава тридцатая
Отряд для налета на шатер Великого Царя состоял из одиннадцати человек. Леонид отказался рисковать большим числом. Он жалел даже одиннадцать из ста восьми воинов, оставшихся от Трехсот, кто еще мог сражаться.
Старшим он назначил Диэнека – самого опытного из начальников малых подразделений. Всадников Полиника и Дориона включили в отряд за их быстроту и отвагу, а Александра, несмотря на возражения Леонида, который старался сберечь его,– чтобы сражался бок о бок с моим хозяином как диас . Шли скириты Собака и Лахид. Они были горцами и умели карабкаться по отвесным скалам. Разбойник Сферей должен был стать проводником на каменную стену Каллидрома, а Петуху следовало провести отряд по вражескому лагерю. Самоубийце и мне надлежало усиливать мощь отряда дротиками и луком.
Еще одним спартиатом был Теламоний, кулачный боец из лоха Дикой Оливы. После Полиника и Дориона он был самым быстроногим из Трехсот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106