– Вот,– сказал он, съезжая к нам по склону.– Я залез в ящик лекаря.
Это была мазь из мирры. Щепотка, завернутая в зеленые рябиновые листья. Он шагнул к нам в речку.
– Что это ты приложил к его спине? – спросил Александр у Петуха, который в полном изумлении отступил в сторону.
Мирру Равные прикладывали к полученным в бою ранам, когда могли достать ее, что случалось крайне редко. Они бы забили Александра до полусмерти, если бы узнали, что он стащил эту драгоценную щепотку.
– Помажь этим, когда снимешь мох,– велел он Петуху,– а к рассвету хорошенько смой. Если кто-нибудь унюхает, от наших спин мало что останется.
Александр вложил свернутые листья Петуху в руки.
–Я должен вернуться до переклички,– сказал он и через мгновение уже растворился в темноте на берегу, послышались лишь его удаляющиеся шаги, когда он бежал обратно к ночлегу юношей вокруг Площади.
– Ну-ка, наклонись ко мне и поддержи меня, а то я лишусь чувств,– сказал Петух, качая головой.– у этого маленького шалопая духу больше, чем я думал.
На рассвете, когда мы построились на жертвоприношение, Самоубийца, скиф-оруженосец Диэнека, вызвал нас с Петухом из строя. Мы побелели от страха, что-то за нами подсмотрел, и теперь, несомненно, нам мало не покажется.
– Вы, маленькие комочки дерьма, похоже, плывете под счастливой звездой,– только и сказал Самоубийца.
Он отвел нас за строй. Там, в предрассветных сумерках, один, молча, стоял Диэнек. Мы заняли почтительные места слева, и со стороны щита я от него. Зазвучали свирели, и строй двинулся прочь. Диэнек сделал знак, чтобы Петух и я остались.
– Я наводил справки о тебе,– обратился ко мне Диэнек. Это были его первые прямые слова ко мне, не считая приказа две ночи назад следовать за слугой к нему домой. Илоты сообщили, что для полевых работ ты не годишься. Я наблюдал за тобой на жертвенных упражнениях – ты даже не можешь перерезать горло козе, как положено. А по твоему поведению с Александром ясно, что ты подчинишься любому приказу, самому безумному и абсурдному.– Он сделал мне знак повернуться, чтобы осмотреть мою спину. Кажется, твой единственный талант – быстро залечивать раны.
Он нагнулся, понюхал мою спину и пробормотал:
– Если бы не знал, я бы поклялся, что эти рубцы смазали миррой.
Самоубийца пинком повернул меня обратно, лицом к Диэнеку.
– Ты оказываешь нехорошее влияние на Александра, обратился ко мне Равный.– Мальчишке не нужен другой мальчишка, и уж определенно не такой искатель неприятностей, как ты. Ему нужен взрослый мужчина, кто-нибудь достаточно авторитетный, чтобы остановить его, когда ему в голову взбредет какое-нибудь новое сумасбродство вроде похода вслед за войском. Поэтому я вверяю его своему человеку.– Он кивнул на Самоубийцу.– А ты больше не служишь у Александра.
О боги! Обратно в навоз!.. Диэнек повернулся к Петуху:
– И ты – тоже. Сын героя-спартиата, а не можешь даже принести жертвенного петуха, не задушив его в руках. Ты жалок. Твой рот распущеннее, чем коринфская задница, и ведет предательские речи каждый раз, когда ты его разеваешь. Я бы сделал тебе любезность, перерезав твою глотку, чтобы не беспокоить криптею.
Он напомнил Петуху про оруженосца Олимпия Мериона, так благородно павшего на прошлой неделе под Антирионом. Никто из нас не мог взять в толк, к чему он клонит.
– Олимпию за пятьдесят, он обладает большим благоразумием и осмотрительностью. Его новый оруженосец должен уравновесить это своей молодостью. Новым оруженосцем должен стать кто-то зеленый, сильный и безрассудный.– Диэнек с насмешливым презрением посмотрел на Петуха.– Одни боги знают, какое безумие обуяло его, но Олимпий выбрал тебя. Ты займешь место Мериона. Будешь служить Олимпию. Иди представься Олимпию сейчас же. Теперь ты его первый оруженосец.
Я видел, как хлопает глазами Петух. Несомненно, это шутка.
– Это не шутка,– сказал Диэнек,– и тебе лучше не превращать это в шутку. Ты будешь ходить по пятам за человеком, который лучше половины Равных во всей море. Только поморщись, и я лично зажарю тебя на вертеле.
– Я не морщусь, господин.
Диэнек смотрел на него несколько долгих, нелегких секунд.
– 3аткнись и уматывай отсюда.
Петух бегом бросился за строем. Признаюсь, я до тошноты завидовал ему. Первый оруженосец Равного, да еще птолемарха и товарища царя по шатру. Я возненавидел Петуха за его тупое, слепое везение.
А слепое ли это везение? Когда я обернулся, онемев от зависти, в уме у меня промелькнул образ госпожи Ареты. 3а всем этим стояла она. Мне стало еще хуже, и я горько сожалел, что признался ей в явлении мне Стреловержца Аполлона.
– Дай-ка посмотреть на твою спину,– велел Диэнек.
Я снова повернулся, и он одобрительно присвистнул. – Клянусь Зевсом, если бы полосование спин включили в Олимпийские игры, ты бы был фаворитом.
Диэнек развернул меня к себе лицом, и я вытянулся перед ним. Он задумчиво посмотрел на меня, и его взгляд словно проникал сквозь меня до самого позвоночника.
– Требования к хорошему боевому оруженосцу довольно просты. Он должен быть туп, как мул, бесчувствен, как столб, и послушен, как дурак. Я заявляю, что в этих качествах ты, Ксеон из Астака, безупречен.
Самоубийца мрачно хмыкнул и что-то вытащил из колчана у себя на спине.
– Ну-ка, посмотри,– велел Диэнек. Я поднял глаза.
В руке у скифа был лук. Мой лук. Диэнек велел мне взять его.
– Ты еще недостаточно силен, чтобы быть моим первым оруженосцем, но если будешь думать головой, а не задницей, то сможешь стать каким-никаким вторым.
Самоубийца вложил мне в руку лук – большой лук, оружие фессалийского конника, который у меня отобрали, когда мне было двенадцать и я впервые оказался в пределах Лакедемона.
Я не смог сдержать дрожь в руках. Я почувствовал теплую ясеневую дугу, и из ладони по всей моей руке до плеча протек живой ток.
– Соберешь мой паек, постель и медицинский набор, велел мне Диэнек.– Будешь готовить пищу для других оруженосцев и охотиться для меня во время учений в Лакедемоне и в походе за его пределами. Согласен?
– Да, господин.
– Можешь охотиться на зайцев для себя, но не щеголяй своей удачей.
– Не буду, господин.
Он посмотрел на меня с тем же насмешливым удивлением, которое я раньше видел на его лице издали и которое еще много раз мне предстояло увидеть вблизи.
– Кто знает,– сказал мой новый хозяин,– если повезет, ты сможешь даже издали выстрелить по врагу.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
АРЕТА
Глава пятнадцатая
В следующие пять лет лакедемонское войско двадцать один раз отправлялось в поход, и всегда против других греческих городов. Тот заряд воинственности, что Леонид приобрел после Антириона, чтобы сфокусироваться на персе, теперь нашел выход в необходимости направить силы на более непосредственные цели – на те города Эллады, которые вероломно склонялись к предательству, заключая союз с захватчиками, чтобы спасти свои собственные шкуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106