И в этом причина твоего смеха? Ты ведь до одурения счастлив, что не тебя поставили перед строем!
– Нет, господин.
– Что? Ты меня не боишься?
Полиник потребовал объяснения. Поскольку если Аристон боится его, то он трус. А если не боится, то он безрассудный невежа, что еще хуже.
– Что – «нет», ты, жалкий комок дерьма? Тебе бы следовало бояться меня! Я вставлю тебе член в правое ухо, чтобы вышел из левого, и сам наполню этот ночной горшок!
Полиник велел другим юношам помочь Александру. Пока их жалкие капли мочи брызгали на дерево щита и его кожаную обивку, на талисманы, сделанные матерью и сестрами Александра и повешенные на внутреннюю сторону, Полиник вернулся к самому Александру, спросив у него, как подобает обращаться со щитом. Мальчик знал это с трехлетнего возраста.
– Щит должен всегда находиться в вертикальном положении,– во весь голос объявил Александр,– и лямка и рукоять щита должны быть в полной готовности. Если воин отдыхает стоя, то должен прислонить щит к коленям. Если он сел или лег, то должен прислонить щит к трипоус базис – легкой треноге, которую носят с внутренней стороны гоплона в специальном гнезде…
Другие юноши по приказу Полиника прекратили свои потуги помочиться в щит Александра. Я взглянул на Диэнека. Его лицо не выдавало никаких эмоций, хотя я знал, как он любил Александра и, несомненно, больше всего на свете ему хотелось броситься вниз и убить Полиника.
Но Полиник был прав. А Александр виноват. Мальчика следовало проучить.
Теперь Полиник взял в руку трипоус базис Александра. Маленькая тренога состояла из трех штырей, соединенных с одного конца кожаным ремешком. Штыри были толщиной с палец, а длиной около полутора футов.
– Построиться к бою! – проревел Полиник.
Подразделение выстроилось. Полиник велел всем положить щиты – позорным образом, лицевой стороной в грязь, как раньше сделал Александр.
Теперь тысяча двести спартиатов вместе с таким же числом оруженосцев и слуг-илотов смотрели со склона на спектакль.
– Взять щиты!
Юноши бросились к своим тяжелым лежащим на земле гоплонам , и в это время Полиник ударил Александра треногой по лицу. Брызнула кровь. Он ударил следующего, а затем следующего, пока пятый наконец не поднял свой двадцатифунтовый громоздкий щит, чтобы защититься.
Полиник проделал это же снова и снова.
Начиная с одного края строя, потом с другого, потом с середины. Как я уже говорил, Полиник был Агиад – один из трехсот Всадников – и, кроме того, олимпийский победитель Он мог делать все, что захочет. Учителя, простого ирена , он поставил в сторону, и тот мог только смиренно взирать на все это.
– Весело, правда? – спросил мальчиков Полиник. Я вне себя от веселья, верно? Не могу дождаться боя, тогда будет еще забавнее.
Мальчики знали, что последует за этим.
Дрюченье деревьев.
Когда Полинику надоест мучить их самому, он велит учителю прогнать их маршем за край равнины, к самому толстому дубу, чтобы там они, построившись, толкали дерево щитами, как при атаке на противника.
Мальчики встанут в восемь шеренг, упираясь щитом в спину товарища впереди, а стоящие в первом ряду вложат весь их совокупный вес в толкание дуба. А потом последует муштровка в офисмосе .
Они будут толкать.
Они будут пыжиться.
Они будут дрючить это дерево изо всех сил.
Подошвы их босых ног будут месить грязь, увязая и упираясь, пока не вытопчут борозду по лодыжку, а сами они все будут выдавливать друг другу кишки, горбясь и надрываясь, долбя этот неподвижный ствол.
Через два часа Полиник невзначай вернется, возможно, с несколькими другими молодыми воинами, которые сами не раз проходили через подобное во время своего пребывания в агоге, и они изобразят изумление, увидев, что дерево все еще стоит.
– О боги! Эти щенки пыхтят уже половину смены, а жалкое деревце все там же, где и было!
И к перечню прочих грехов добавится еще и недостойная мужчины изнеженность Немыслимо, чтобы им позволили вернуться в город, пока это дерево не поддастся им, такая неудача опозорит их отцов и матерей, сестер, братьев, теток, дядек и более отдаленную родню, всех богов и героев в их роду, не говоря уж об их собаках, кошках, овцах и козах и даже крысах в хлеву у илотов, которые, понурив голову, поплетутся в Афины или какой-нибудь другой занюханный полис, где мужчины все же отличаются от женщин и умеют должным образом дрючить.
Это дерево – противник!
Долбай врага!
И так будет продолжаться всю ночь до середины второй стражи, пока у провинившихся не начнется отрыжка и недержание; они будут блевать и дристать, тело будет разрываться от изнеможения, а потом, после того как утреннее жертвоприношение наконец принесет милость и передышку, юношам предстоит целый день учений без минуты сна.
И стоящие перед Полиником мальчики знали, что их ждет эта пытка. Они уже предвкушали ее.
К тому времени уже у всех в строю нос был расквашен. Лица всем заливала кровь. Полиник как раз сделал передышку (у него устала рука лупить), когда Александр, не подумав, вытер рукой свое окровавленное лицо.
– Что ты, по-твоему, делаешь, козел? – моментально повернулся к нему Полиник.
– Вытираю кровь, господин. – И зачем ты это делаешь? – Чтобы видеть, господин.
– Кто это тебе сказал, что ты имеешь право видеть?
Полиник продолжал свои издевательства. Для чего, по мнению Александра, их всех вывели сюда на ночные учения? Разве не для того, чтобы научиться сражаться вслепую? Он думает, что в бою ему дадут передышку, чтобы он мог осмотреться? Видимо, так. Александр попросит противника, и они вежливо приостановятся, чтобы мальчик вынул козявку из носа или подтер свою задницу.
– Я еще раз тебя спрашиваю: это ночной горшок? – Нет, господин. Это мой щит.
И снова штыри треноги ударили его по лицу.
– « Мой»? – в ярости переспросил Полиник.– « Мой»?
Диэнек, еле сдерживаясь, смотрел на происходящее со своего места на краю верхнего лагеря. Александра терзала мысль, что его ментор наблюдает за всем этим; мальчик, казалось, призвал все свое хладнокровие, подавил все чувства, а потом он шагнул вперед, подняв щит, вытянулся перед Полиником по стойке «смирно» и громким, чистым голосом продекламировал:
Мой щит в битву с собой я несу.
Не одного лишь меня, но и брата он защитит.
Город родной он укроет собой под моею рукой,
Брат мой и город мой вечно под тенью его да
пребудут,
Щит пред собою держа, я в сраженье с врагами
погибну,
Щит пред собою держа, к недругу встану лицом.
Александр закончил. Последние слова он выкрикнул во весь голос, и несколько мгновений они эхом разносились по долине. Две с половиной тысячи человек слушали и смотрели.
Они видели, как Полиник удовлетворенно кивнул. И рявкнул что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Нет, господин.
– Что? Ты меня не боишься?
Полиник потребовал объяснения. Поскольку если Аристон боится его, то он трус. А если не боится, то он безрассудный невежа, что еще хуже.
– Что – «нет», ты, жалкий комок дерьма? Тебе бы следовало бояться меня! Я вставлю тебе член в правое ухо, чтобы вышел из левого, и сам наполню этот ночной горшок!
Полиник велел другим юношам помочь Александру. Пока их жалкие капли мочи брызгали на дерево щита и его кожаную обивку, на талисманы, сделанные матерью и сестрами Александра и повешенные на внутреннюю сторону, Полиник вернулся к самому Александру, спросив у него, как подобает обращаться со щитом. Мальчик знал это с трехлетнего возраста.
– Щит должен всегда находиться в вертикальном положении,– во весь голос объявил Александр,– и лямка и рукоять щита должны быть в полной готовности. Если воин отдыхает стоя, то должен прислонить щит к коленям. Если он сел или лег, то должен прислонить щит к трипоус базис – легкой треноге, которую носят с внутренней стороны гоплона в специальном гнезде…
Другие юноши по приказу Полиника прекратили свои потуги помочиться в щит Александра. Я взглянул на Диэнека. Его лицо не выдавало никаких эмоций, хотя я знал, как он любил Александра и, несомненно, больше всего на свете ему хотелось броситься вниз и убить Полиника.
Но Полиник был прав. А Александр виноват. Мальчика следовало проучить.
Теперь Полиник взял в руку трипоус базис Александра. Маленькая тренога состояла из трех штырей, соединенных с одного конца кожаным ремешком. Штыри были толщиной с палец, а длиной около полутора футов.
– Построиться к бою! – проревел Полиник.
Подразделение выстроилось. Полиник велел всем положить щиты – позорным образом, лицевой стороной в грязь, как раньше сделал Александр.
Теперь тысяча двести спартиатов вместе с таким же числом оруженосцев и слуг-илотов смотрели со склона на спектакль.
– Взять щиты!
Юноши бросились к своим тяжелым лежащим на земле гоплонам , и в это время Полиник ударил Александра треногой по лицу. Брызнула кровь. Он ударил следующего, а затем следующего, пока пятый наконец не поднял свой двадцатифунтовый громоздкий щит, чтобы защититься.
Полиник проделал это же снова и снова.
Начиная с одного края строя, потом с другого, потом с середины. Как я уже говорил, Полиник был Агиад – один из трехсот Всадников – и, кроме того, олимпийский победитель Он мог делать все, что захочет. Учителя, простого ирена , он поставил в сторону, и тот мог только смиренно взирать на все это.
– Весело, правда? – спросил мальчиков Полиник. Я вне себя от веселья, верно? Не могу дождаться боя, тогда будет еще забавнее.
Мальчики знали, что последует за этим.
Дрюченье деревьев.
Когда Полинику надоест мучить их самому, он велит учителю прогнать их маршем за край равнины, к самому толстому дубу, чтобы там они, построившись, толкали дерево щитами, как при атаке на противника.
Мальчики встанут в восемь шеренг, упираясь щитом в спину товарища впереди, а стоящие в первом ряду вложат весь их совокупный вес в толкание дуба. А потом последует муштровка в офисмосе .
Они будут толкать.
Они будут пыжиться.
Они будут дрючить это дерево изо всех сил.
Подошвы их босых ног будут месить грязь, увязая и упираясь, пока не вытопчут борозду по лодыжку, а сами они все будут выдавливать друг другу кишки, горбясь и надрываясь, долбя этот неподвижный ствол.
Через два часа Полиник невзначай вернется, возможно, с несколькими другими молодыми воинами, которые сами не раз проходили через подобное во время своего пребывания в агоге, и они изобразят изумление, увидев, что дерево все еще стоит.
– О боги! Эти щенки пыхтят уже половину смены, а жалкое деревце все там же, где и было!
И к перечню прочих грехов добавится еще и недостойная мужчины изнеженность Немыслимо, чтобы им позволили вернуться в город, пока это дерево не поддастся им, такая неудача опозорит их отцов и матерей, сестер, братьев, теток, дядек и более отдаленную родню, всех богов и героев в их роду, не говоря уж об их собаках, кошках, овцах и козах и даже крысах в хлеву у илотов, которые, понурив голову, поплетутся в Афины или какой-нибудь другой занюханный полис, где мужчины все же отличаются от женщин и умеют должным образом дрючить.
Это дерево – противник!
Долбай врага!
И так будет продолжаться всю ночь до середины второй стражи, пока у провинившихся не начнется отрыжка и недержание; они будут блевать и дристать, тело будет разрываться от изнеможения, а потом, после того как утреннее жертвоприношение наконец принесет милость и передышку, юношам предстоит целый день учений без минуты сна.
И стоящие перед Полиником мальчики знали, что их ждет эта пытка. Они уже предвкушали ее.
К тому времени уже у всех в строю нос был расквашен. Лица всем заливала кровь. Полиник как раз сделал передышку (у него устала рука лупить), когда Александр, не подумав, вытер рукой свое окровавленное лицо.
– Что ты, по-твоему, делаешь, козел? – моментально повернулся к нему Полиник.
– Вытираю кровь, господин. – И зачем ты это делаешь? – Чтобы видеть, господин.
– Кто это тебе сказал, что ты имеешь право видеть?
Полиник продолжал свои издевательства. Для чего, по мнению Александра, их всех вывели сюда на ночные учения? Разве не для того, чтобы научиться сражаться вслепую? Он думает, что в бою ему дадут передышку, чтобы он мог осмотреться? Видимо, так. Александр попросит противника, и они вежливо приостановятся, чтобы мальчик вынул козявку из носа или подтер свою задницу.
– Я еще раз тебя спрашиваю: это ночной горшок? – Нет, господин. Это мой щит.
И снова штыри треноги ударили его по лицу.
– « Мой»? – в ярости переспросил Полиник.– « Мой»?
Диэнек, еле сдерживаясь, смотрел на происходящее со своего места на краю верхнего лагеря. Александра терзала мысль, что его ментор наблюдает за всем этим; мальчик, казалось, призвал все свое хладнокровие, подавил все чувства, а потом он шагнул вперед, подняв щит, вытянулся перед Полиником по стойке «смирно» и громким, чистым голосом продекламировал:
Мой щит в битву с собой я несу.
Не одного лишь меня, но и брата он защитит.
Город родной он укроет собой под моею рукой,
Брат мой и город мой вечно под тенью его да
пребудут,
Щит пред собою держа, я в сраженье с врагами
погибну,
Щит пред собою держа, к недругу встану лицом.
Александр закончил. Последние слова он выкрикнул во весь голос, и несколько мгновений они эхом разносились по долине. Две с половиной тысячи человек слушали и смотрели.
Они видели, как Полиник удовлетворенно кивнул. И рявкнул что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106