Требовали крови предателей.
Диэнек подождал, когда шум уляжется.
– У нас в Лакедемоне есть слово для такого состояния духа, что охватило вас сейчас, братья. Мы называем его « одержимостью». Оно обозначает подчинение страху или злобе, которое разрушает дисциплинированное войско и превращает его в толпу.
Он отступил назад и мечом указал на сидящих на земле пленников.
– Да, вчера ночью эти люди сбежали. А что делали вы? Я скажу. Все вы лежали без сна. И каковы были сокро­венные мольбы вашего сердца? Те же самые.– Клинок его ксифоса указал на жалких бедняг, что корчились у его ног.– Как и они, вы тосковали по женам и детям. Как и они, вы горели желанием спасти свою шкуру. Как и они, вы строили планы, как бы вам сбежать и остаться в живых!
Раздались было протестующие вопли, но они заглохли перед яростным взглядом Диэнека. Казалось, он был вопло­щением чистейшей правды.
– Меня тоже посещали подобные мысли. Всю ночь я мечтал о побеге. Как и все военачальники, и все лакедемоняне, включая Леонида.
На толпу снизошло отрезвление, все затихли.
– Да! – раздался чей-то голос.– Но мы не сделали этого!
Снова поднялся согласный ропот.
– Верно,– тихо проговорил Диэнек, и теперь его взгляд обратился не к войску, а, твердый как кремень, уставился на тройку пойманных.– Мы не сделали этого.
Какой-то момент он безжалостно рассматривал бегле­цов, потом отступил, чтобы все войско могло видеть их, связанных и безоружных среди вооруженных воинов.
– Пусть эти люди доживут свой век, проклятые созна­нием сделанного ими. Пусть они просыпаются каждое утро с этим позором и засыпают каждой ночью с этим бесче­стьем. Это и будет их смертным приговором – угасание живьем, которое куда тяжелее, чем тот пустяк, что встре­тим мы, прежде чем завтра взойдет солнце.
Он отошел за спину преступников, к краю толпы, откуда открывался путь к безопасности.
– Освободить проход!
Беглецы взмолились. Первый, безбородый юноша, едва переваливший за двадцать, заявил, что его бедное хозяйство находится менее чем в половине недели ходьбы и он бо­ялся за свою молодую жену и малолетнюю дочку, за своих немощных отца и мать. Темнота лишила его мужества, признался он, но теперь он раскаивается. Сцепив в мольбе руки, он обратил взор к Диэнеку и феспийцу. Прошу вас, мое преступление было мгновенной слабостью! Это мгнове­ние прошло. Сегодня я буду сражаться, и никто не упрек­нет меня в недостатке мужества.
Теперь заговорили остальные двое, оба зрелые мужчины на пятом десятке; они давали самые страшные клятвы, что тоже будут сражаться с честью.
Диэнек возвышался над ними.
– Освободить проход!
Толпа расступилась, образуя коридор, по которому трое могли безопасно покинуть лагерь.
– Кто-нибудь еще? – вызывающе прогремел голос Ди­фирамба.– Кто еще хочет прогуляться? Пусть воспользу­ется черным ходом или отныне навсегда заткнется.
Несомненно, ни одно зрелище под небесами не могло быть более мрачным и позорным – так жалко выглядели несчастные. Сутулясь, они проходили по коридору позора сквозь строй молчащих соратников.
Я посмотрел на лица воинов. Своекорыстная злоба, якобы праведно требующая крови, покинула их. Теперь на прояс­нившихся лицах запечатлелся безжалостный стыд. Деше­вая и лицемерная ярость, искавшая выхода на беглецах, теперь, вмешательством Диэнека, обратилась внутрь. И эта ярость, разожжённая в тайном горниле сердца каждого воина, теперь затвердела и превратилась в решимость повергнуть малодушных такому наказанию, что самая смерть показалась бы рядом с ней пустяком.
Диэнек повернулся и направился на пригорок. Когда он проходил мимо меня и Александра, его перехватил один скирит и двумя руками пожал ему руку.
– Блестяще, Диэнек! Ты пристыдил все войско. Теперь никто не посмеет двинуться из этой грязи.
На лице моего хозяина не было и тени удовлетворения. Теперь оно помрачнело, как маска скорби. Он оглянулся на троих подлецов, жалко уносящих свои жизни.
– Эти несчастные ублюдки вчера весь день держали строй, когда приходил их черед. Мне жаль их от всего сердца.
Преступники уже почти прошли сквозь строй своего позора. Тот из них, что унижался бесстыднее других, обер­нулся и крикнул войску:
– Дураки! Вы все умрете! Плевал я на вас, и будьте вы прокляты!
Под осуждающий гогот он скрылся за холмом, а за ним вприпрыжку и его товарищи, оглядываясь через плечо, как шавки.
Леонид отдал приказ полемарху Деркилиду, который передал его старшему над дозором: отныне в тылу часовых не ставить и не принимать никаких мер по предотвраще­нию дезертирства.
С шумом воины разошлись по своим местам.
Диэнек уже дошел до места, где держали военноплен­ных и где его ждали Александр, я и Петух. Начальником скиритов был человек по имени Лахид, брат разведчика по прозвищу Собака.
– Отдай этого негодяя мне, друг! – Усталым жестом Диэнек указал на Петуха.– Этот ублюдок – мой племян­ник. Я сам перережу ему горло.
Глава двадцать девятая
Великий Царь гораздо лучше меня знает все подробности той интриги, в результате кото­рой защитники прохода оказались окончательно преданы. Предателем был фракиец, при­шедший сообщить военачальникам Великого Царя о существовании горной тропы в обход Горячих Ворот. Ведомо ему и о том, какое вознаграждение было выплачено из персидской сокровищницы этому преступнику.
Греки получали некоторые намеки об этом злополучном событии – сначала из знамений, замеченных в то утро перед вторым днем сражения, потом в течение всего дня сведения подкреплялись слухами и донесениями перебежчиков, а в конце концов, к вечеру шестого дня нахождения союзников в Фермопильском проходе, подозрения подтвердило свидетельство очевидца.
Во время первой смены часовых, примерно через два часа после прекращения дневной брани, сквозь греческие ряды прошел один персидский вельможа. Он назвал себя Тиррастиадом Кимским, начальником тысячи государственного призыва. Этот принц был самым высоким, красивым и великолепно наряженным врагом из всех, кто до сих пор перешел на нашу сторону. Он обратился к собранию на безупреч­ном греческом языке и сказал, что его женой была Елена из Галикарнаса и что это обстоятельство и веление чести заставили его перейти на сторону союзников. Он сообщил спартанскому царю, что сам находился перед шатром Ксеркса в тот самый вечер, когда предатель, чье имя я знаю, но ни здесь, ни где-либо не стану повторять, пришел потребо­вать обещанную Великим Царем награду и предложил свои услуги, обещая провести персидские силы по тайной тропе.
Благородный Тиррастиад рассказал, что лично видел, как Великий Царь отдал персидским отрядам приказ пройти по ней и занять позиции в тылу союзников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106