во имя Господа люди рассекают себе подобных на части, подвергают пыткам, изобретают все более жестокие и изощренные способы причинить боль и смерть. В каком-то смысле родных и близких Али можно даже почесть счастливцами они были изнасилованы, избиты и буквально разрублены на куски, но все это произошло очень быстро. Не сравнить с теми нескончаемыми страданиями, которым подвергают друг друга приверженцы различных христианских сект, когда им попадется в руки кто-нибудь из еретиков.
В тот день, перевернувший его жизнь, когда он словно вторично явился на свет, на глазах у Али его отец и мать, другие жены отца, родные и сводные братья и сестры были изувечены и убиты. Вернее, это произошло бы у него на глазах, но он сразу же крепко зажмурился, чтобы ничего не видеть.
— Сколько лет тебе было? — переспросил я.
— Мне было всего шесть лет, я убежал и попытался спрятаться.
— Только что ты говорил, что тебе было восемь.
— Разве? Только что? Нет, ты ошибаешься. Конечно же шесть. Уж я-то знаю. Я бросился в самое надежное убежище, какое только знал: укрылся под бабушкиными юбками. В восемь лет я бы этого не сделал.
Что ж, подобные неточности встречаются у любого рассказчика.
По словам Али, воин-суннит отрубил бабушке голову одним ударом острого, как бритва, ятагана. Старуха резко наклонилась вперед, из обрубка, оставшегося на месте ее шеи, фонтаном брызнула кровь, заливая ее одежду и подушки, среди которых она сидела, а в следующее мгновение она повалилась на пол (голова так и лежала у нее на коленях), и воин вновь взмахнул ятаганом, на этот раз нацелив удар в Али — бабушкины юбки больше не скрывали мальчика. Этот удар должен был перерубить мальчика пополам наискосок, справа налево, но в последний момент Али отклонился, и лезвие ятагана прошло мимо, только самый кончик задел его. «Задел», — деликатно говорит Али; на самом деле острие вонзилось в тело примерно на дюйм, повредило правый глаз, вырвало ноздрю, обезобразило рот заячьей губой, разрубило ему правую ключицу, вдавило грудину, вырвало слева четыре ребра и обнажило плоть на левом боку. Царапина, да и только.
Отшатнувшись назад в момент удара, Али упал навзничь и потерял сознание. Рана оказалась столь тяжкой, что мальчик впал в некое подобие транса, который вызывают у себя индусские йоги: все телесные функции замедлились, но не прекратились, сердце билось, быть может, только раз в минуту, и потому кровь, хлынувшая было из раны, тут же начала сворачиваться и остановилась, прежде чем он истек кровью. Он потерял примерно два кувшина крови, не более.
Стояла зима, дело было в горах, так что ночь выдалась холодная, и мальчик очнулся только на следующее утро. Убийцы, желавшие, чтобы деревня навеки осталась необитаемой, засыпали поля солью, ограбили свои жертвы и стащили тела всех родных и соседей Али к колодцам. Они сбросили трупы в воду, рассчитывая таким образом отравить ее трупным ядом.
Следовало ли Али воздать хвалу Аллаху за то, что его бросили в колодец последним и потому он оказался на самом верху этой груды тел? Возможно, и следовало, если только забыть, что и само насилие творилось во имя Аллаха.
Он пришел в себя, когда солнце коснулось его обнаженной спины и начало припекать. В запекшейся крови, и своей, и чужой, страдая от жестокой боли — все тело онемело, — Али сполз с груды трупов на край колодца и огляделся по сторонам. Он был здесь единственным живым существом, не считая потихоньку собиравшихся мух и крыс. Овец и коз угнали, собак уничтожили столь же безжалостно, как и их хозяев. Али обратился в бегство. Он задержался в своей деревне лишь для того, чтобы подобрать какие-то лохмотья, все еще украшавшие огородное пугало, а затем, прихватив межевой шест вместо посоха, Али поспешил прочь.
Сперва он смог уйти совсем недалеко, но, по мере того как его рана заживала, он уходил все дальше и дальше. Возможно, вся его жизнь была бегством, во всяком случае, пока он не нашел себе приют в Мангалоре. В те годы он спал мало, урывками, и ему снилось, как он бежит. Он добрался до Багдада, до Тавриза, до Кабула. Он шел пешком, ехал верхом, плыл по морю.
Нищим странником Али добрался до Золотого пути, ведущего в Самарканд, присоединился к каравану — погонщики, носильщики и конюхи лучше своих господ помнили завет Пророка об обязанностях верующего по отношению к бедным. Вместе с караваном он добрался до Шелкового пути, а по нему — до Каракумов и Крыши мира. Он проходил по этому маршруту несколько раз, совершенствуясь в искусстве клянчить, а затем и в искусстве торговать. Он знал уже все приемы, с помощью которых нечестные купцы надувают своих партнеров, и, когда тот же караван в пятый раз снаряжался в путь с грузом шелка, ляпис-лазури и золота, Али сделался ближайшим помощником купца-парса, склонявшегося к шиизму и доброжелательно относившегося к бедному юноше.
Нельзя сказать, что с этого началось процветание Али, но, по крайней мере, он получил средства к жизни. Десять лет он работал на парса в качестве мальчика на побегушках, посредника, секретаря. Он научился читать и писать, складывать и вычитать, вести бухгалтерию. Состарившись, парс ленился покидать свой дом и склад товаров, и Али стал его доверенным лицом, торговым агентом. Ему легко давались языки — эта способность пригодилась Али еще в детстве, когда он просил милостыню и как-то уживался с людьми разных наречий. Но, занятый по горло делами, Али находил время для глубокого изучения тайн шиизма и даже, оставив на время работу, посвятил год, а то и два общению с мудрецами, жившими в горной общине к северу от Гиндукуша.
Приняв посвящение, Али возвратился к своему парсу — тот был тогда примерно в том же возрасте, какого ныне достиг сам Али. Али рассчитывал, что парс сделает его своим партнером и предоставит ему заем, который позволил бы Али вести торговлю от имени этого купца, но парс предпочел полностью устраниться от дел. Дочери, мечтавшие выйти замуж за знатных людей той страны, побудили парса распродать весь товар, выкопать припрятанное на черный день золото и купить плантации фисташковых деревьев и абрикосов таким образом, он сравнялся с землевладельцами. Али продолжал служить ему посредником, продавая за пределами страны сушеные абрикосы и зеленые орешки, и искал себе нового покровителя, поскольку, за отсутствием капитала, не мог начать собственное дело.
Как появился на свет Гарей? Суннитский фанатик изувечил Али, а разбогатеть ему так и не удалось, так что казалось маловероятным, чтобы Али не то что вступил в брак, а хотя бы завел сколько-нибудь прочные отношения, помимо покупных и кратковременных развлечений. Красив он отнюдь не был, а с возрастом становился еще непригляднее. Левая сторона тела постепенно съеживалась, левая рука сохла (по-видимому, был задет жизненно важный нерв), однако он мог пользоваться тремя пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
В тот день, перевернувший его жизнь, когда он словно вторично явился на свет, на глазах у Али его отец и мать, другие жены отца, родные и сводные братья и сестры были изувечены и убиты. Вернее, это произошло бы у него на глазах, но он сразу же крепко зажмурился, чтобы ничего не видеть.
— Сколько лет тебе было? — переспросил я.
— Мне было всего шесть лет, я убежал и попытался спрятаться.
— Только что ты говорил, что тебе было восемь.
— Разве? Только что? Нет, ты ошибаешься. Конечно же шесть. Уж я-то знаю. Я бросился в самое надежное убежище, какое только знал: укрылся под бабушкиными юбками. В восемь лет я бы этого не сделал.
Что ж, подобные неточности встречаются у любого рассказчика.
По словам Али, воин-суннит отрубил бабушке голову одним ударом острого, как бритва, ятагана. Старуха резко наклонилась вперед, из обрубка, оставшегося на месте ее шеи, фонтаном брызнула кровь, заливая ее одежду и подушки, среди которых она сидела, а в следующее мгновение она повалилась на пол (голова так и лежала у нее на коленях), и воин вновь взмахнул ятаганом, на этот раз нацелив удар в Али — бабушкины юбки больше не скрывали мальчика. Этот удар должен был перерубить мальчика пополам наискосок, справа налево, но в последний момент Али отклонился, и лезвие ятагана прошло мимо, только самый кончик задел его. «Задел», — деликатно говорит Али; на самом деле острие вонзилось в тело примерно на дюйм, повредило правый глаз, вырвало ноздрю, обезобразило рот заячьей губой, разрубило ему правую ключицу, вдавило грудину, вырвало слева четыре ребра и обнажило плоть на левом боку. Царапина, да и только.
Отшатнувшись назад в момент удара, Али упал навзничь и потерял сознание. Рана оказалась столь тяжкой, что мальчик впал в некое подобие транса, который вызывают у себя индусские йоги: все телесные функции замедлились, но не прекратились, сердце билось, быть может, только раз в минуту, и потому кровь, хлынувшая было из раны, тут же начала сворачиваться и остановилась, прежде чем он истек кровью. Он потерял примерно два кувшина крови, не более.
Стояла зима, дело было в горах, так что ночь выдалась холодная, и мальчик очнулся только на следующее утро. Убийцы, желавшие, чтобы деревня навеки осталась необитаемой, засыпали поля солью, ограбили свои жертвы и стащили тела всех родных и соседей Али к колодцам. Они сбросили трупы в воду, рассчитывая таким образом отравить ее трупным ядом.
Следовало ли Али воздать хвалу Аллаху за то, что его бросили в колодец последним и потому он оказался на самом верху этой груды тел? Возможно, и следовало, если только забыть, что и само насилие творилось во имя Аллаха.
Он пришел в себя, когда солнце коснулось его обнаженной спины и начало припекать. В запекшейся крови, и своей, и чужой, страдая от жестокой боли — все тело онемело, — Али сполз с груды трупов на край колодца и огляделся по сторонам. Он был здесь единственным живым существом, не считая потихоньку собиравшихся мух и крыс. Овец и коз угнали, собак уничтожили столь же безжалостно, как и их хозяев. Али обратился в бегство. Он задержался в своей деревне лишь для того, чтобы подобрать какие-то лохмотья, все еще украшавшие огородное пугало, а затем, прихватив межевой шест вместо посоха, Али поспешил прочь.
Сперва он смог уйти совсем недалеко, но, по мере того как его рана заживала, он уходил все дальше и дальше. Возможно, вся его жизнь была бегством, во всяком случае, пока он не нашел себе приют в Мангалоре. В те годы он спал мало, урывками, и ему снилось, как он бежит. Он добрался до Багдада, до Тавриза, до Кабула. Он шел пешком, ехал верхом, плыл по морю.
Нищим странником Али добрался до Золотого пути, ведущего в Самарканд, присоединился к каравану — погонщики, носильщики и конюхи лучше своих господ помнили завет Пророка об обязанностях верующего по отношению к бедным. Вместе с караваном он добрался до Шелкового пути, а по нему — до Каракумов и Крыши мира. Он проходил по этому маршруту несколько раз, совершенствуясь в искусстве клянчить, а затем и в искусстве торговать. Он знал уже все приемы, с помощью которых нечестные купцы надувают своих партнеров, и, когда тот же караван в пятый раз снаряжался в путь с грузом шелка, ляпис-лазури и золота, Али сделался ближайшим помощником купца-парса, склонявшегося к шиизму и доброжелательно относившегося к бедному юноше.
Нельзя сказать, что с этого началось процветание Али, но, по крайней мере, он получил средства к жизни. Десять лет он работал на парса в качестве мальчика на побегушках, посредника, секретаря. Он научился читать и писать, складывать и вычитать, вести бухгалтерию. Состарившись, парс ленился покидать свой дом и склад товаров, и Али стал его доверенным лицом, торговым агентом. Ему легко давались языки — эта способность пригодилась Али еще в детстве, когда он просил милостыню и как-то уживался с людьми разных наречий. Но, занятый по горло делами, Али находил время для глубокого изучения тайн шиизма и даже, оставив на время работу, посвятил год, а то и два общению с мудрецами, жившими в горной общине к северу от Гиндукуша.
Приняв посвящение, Али возвратился к своему парсу — тот был тогда примерно в том же возрасте, какого ныне достиг сам Али. Али рассчитывал, что парс сделает его своим партнером и предоставит ему заем, который позволил бы Али вести торговлю от имени этого купца, но парс предпочел полностью устраниться от дел. Дочери, мечтавшие выйти замуж за знатных людей той страны, побудили парса распродать весь товар, выкопать припрятанное на черный день золото и купить плантации фисташковых деревьев и абрикосов таким образом, он сравнялся с землевладельцами. Али продолжал служить ему посредником, продавая за пределами страны сушеные абрикосы и зеленые орешки, и искал себе нового покровителя, поскольку, за отсутствием капитала, не мог начать собственное дело.
Как появился на свет Гарей? Суннитский фанатик изувечил Али, а разбогатеть ему так и не удалось, так что казалось маловероятным, чтобы Али не то что вступил в брак, а хотя бы завел сколько-нибудь прочные отношения, помимо покупных и кратковременных развлечений. Красив он отнюдь не был, а с возрастом становился еще непригляднее. Левая сторона тела постепенно съеживалась, левая рука сохла (по-видимому, был задет жизненно важный нерв), однако он мог пользоваться тремя пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110