— спросил он. Я не видела причины лгать ему.
— Из Бхаратаварша. — Я воспользовалась санскритским названием страны. — Вы называете всю эту местность Индией.
— В самом деле? Напомните мне, пожалуйста, это с какой стороны от Африки?
— По ту сторону.
— Так-так. Что же привело вас на наш край земли?
На этот вопрос было труднее ответить. Если бы я сказала, что в поисках мудрости покинула ту самую страну, которая является источником всей мудрости, столь образованный господин мог бы и посмеяться надо мной. Но тут, к счастью, нам подали еду, и это прервало разговор.
Устрицы были просто великолепны. Их уже открыли, так что нам оставалось только высасывать их из блестящих перламутровых раковин. Раковины были тоньше и более округлые, чем те, что встречаются на побережье Малабара, и вкус этих устриц был изысканнее. Эль оказался темным густым напитком с привкусом фруктов. Он сразу же ударил мне в голову, возможно потому, что мы его пили горячим. У края кружки плавало маленькое дикое яблочко.
— Ваш спектакль повествует о нормандцах, — заговорила я, — о племени, которое правит вашей страной.
Очки сверкнули, за ними — умные, многое повидавшие глаза.
— Ублюдки! Нет, не о них. О Гарольде. Он был славный парень, ему не повезло.
— Ему угодила в глаз стрела.
— Вот именно. Он проиграл битву. Вильгельм стал королем, власть досталась нормандцам. Ублюдки! — повторил он.
— Они в самом деле чем-то отличаются от вас?
Мой собеседник наклонился вперед, положил руку мне на колено.
— Да, — ответил он. — Завоеватели так и не стали частью английского народа, хоть им и пришлось жениться на дочерях датчан и саксов, поскольку среди них не было женщин. Их короли происходят из семьи французских герцогов Анжу, они носят имя Планта-Генет, потому что основатель династии украшал свой шлем вместо перьев веточкой цветущего дрока, называемого по-французски «gent».
Произнесенное им имя что-то расшевелило на дне моей памяти — так краб, пробираясь по дну, взрывает верхний слой песка, но я не сообразила, о чем оно мне напомнило. Джеф продолжал свой рассказ:
— Прошло четыре столетия, и только теперь, в последние шестьдесят лет, они начинают учить английский язык. Да они вовсе не англичане, надменные ублюдки, не думающие ни о чем, кроме сана и званий, озабоченные соблюдением ритуала и сохранением внешних отличий от местной знати.
Я припомнила, как в Кале Уорик и его приближенные издевались над Вудвилом, потому что он не был нормандцем.
— Они держатся друг за друга, они любят состязания в силе и ловкости, но только самые воинственные. Те, кто недостаточно силен физически, становятся епископами. Друг с другом они могут общаться вроде бы и небрежно, но по отношению к чужакам всегда держатся заносчиво.
— А их женщины? — спросила я.
— Они полностью подчинены мужчинам, служат им, словно рабыни, выходят замуж по родительскому приказу, приносят ребятишек каждый год, точно скот, и даже больше, чем мужчины, блюдут свои звания и привилегии.
— А каковы же настоящие англичане?
— Есть два вида англичан те, кто согласился подчиниться, и те, кто не уступил. Подчинившиеся стали послушными и услужливыми, они готовы на все, лишь бы не голодать. Видите ли, нормандцам было не так просто править страной, им требовались писцы, чиновники, шерифы, констебли, таможенники. Нормандцы с удовольствием предоставили эту работу саксам.
Он вздохнул и продолжил свой рассказ: — Эти люди, эти предатели, научились быть очень точными и исполнительными, чтобы угодить своим хозяевам. Они признали нормандцев своими господами по праву и в силу традиции, они готовы на все, лишь бы хозяева были ими довольны, они тянутся за ними и пытаются подражать их обычаям. Чаще всего на сотрудничество с пришельцами соглашались саксы, даны более независимы, но до прихода завоевателей оба народа жили душа в душу и звались англичанами.
Джеф поменял позу, поднес к губам опустевшую свинцовую кружку, встряхнул ее. Оглядевшись, я подозвала мальчика, принесшего нам эль и устрицы, и заказала еще две пинты. На этот раз платила я.
Теперь Джеф говорил неторопливо, словно обдумывая каждое слово, которое собирался сказать.
— В прежние времена саксы и даны сами правили страной, собираясь на советы по деревням. Даже король подчинялся большому совету, Витангемоту. Теперь все наши права отняты и полузабыты, но дух, породивший эти свободы, все еще жив.
— И это — еще одна сторона английского характера? — предположила я.
— Вот именно. Внешне мы соблюдаем все навязанные нам правила, но в душе остаемся по-прежнему независимыми и глубоко уважаем право другого человека быть самим собой. Мы можем трудиться изо всех сил, если захотим, хотя вообще-то мы предпочитаем пить, плясать и распутничать. И могли бы заниматься этим в свое удовольствие, если б наш добрый Гарольд выиграл ту проклятую битву! — Мой друг закачался на скамье и утер слезу. — Веселая Англия, — вздохнул он. — Где она, веселая Англия?
— Джеф! Джеф! Я тут. — Я подняла глаза и увидела Дженни, которая с улыбкой смотрела на нас.
— Привет, дорогая, — Джеф резко выпрямился и взял себя в руки. — Я тут рассказывал этому парнишке про англичан и все такое. Он родом из Индии. Волшебные места. Может быть, мы поставим спектакль, если он расскажет нам о своих приключениях. Как тебе такое название: «Перелетный дворец»? Садись, дорогая, выпей, закуси, поболтай с нами, — и он подмигнул мне. Полагаю, жена заметила это и в свою очередь состроила мне смешную гримаску, устраиваясь на скамье рядом с Джефом.
Ковентри. Я все так же пробиралась проселками, избегая опасностей, подстерегающих путника на большой дороге, поэтому путь занял полтора дня. Признаться, в конюшне при таверне в Бэнбери мне не удалось выспаться. Я спала на соломе рядом с конюхами и грумами и должна была притворяться мужчиной. Я выпила вместе с Ривами галлон эля, который настойчиво просился наружу, а не так-то легко соблюдать маскарад, когда справляешь нужду рядом с мужчинами, пускающими свою струю. И потом еще устрицы. Говорят же: не ешьте устрицы там, откуда не видно моря, — хорошее правило, и, добавлю, открывать раковины нужно самому. Достаточно, чтобы среди десятка моллюсков затесался один несвежий, и один такой мне попался, в чем я весьма скоро убедилась. Но они пропеклись у огня, и я запивала их элем, а потому не почувствовала сомнительного вкуса.
В результате я попала в Ковентри только в полдень, а могла бы поспеть и накануне вечером. Когда приближаешься к этому городу, еще издалека можно разглядеть высокий шпиль собора — он взмывает к небесам как игла, пронзая облака дыма, висящие над крышами домов. Город построен на возвышении, он нависает над окрестными полями и деревушками, но довольно скоро проступают и обширные трущобы у самых городских стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Из Бхаратаварша. — Я воспользовалась санскритским названием страны. — Вы называете всю эту местность Индией.
— В самом деле? Напомните мне, пожалуйста, это с какой стороны от Африки?
— По ту сторону.
— Так-так. Что же привело вас на наш край земли?
На этот вопрос было труднее ответить. Если бы я сказала, что в поисках мудрости покинула ту самую страну, которая является источником всей мудрости, столь образованный господин мог бы и посмеяться надо мной. Но тут, к счастью, нам подали еду, и это прервало разговор.
Устрицы были просто великолепны. Их уже открыли, так что нам оставалось только высасывать их из блестящих перламутровых раковин. Раковины были тоньше и более округлые, чем те, что встречаются на побережье Малабара, и вкус этих устриц был изысканнее. Эль оказался темным густым напитком с привкусом фруктов. Он сразу же ударил мне в голову, возможно потому, что мы его пили горячим. У края кружки плавало маленькое дикое яблочко.
— Ваш спектакль повествует о нормандцах, — заговорила я, — о племени, которое правит вашей страной.
Очки сверкнули, за ними — умные, многое повидавшие глаза.
— Ублюдки! Нет, не о них. О Гарольде. Он был славный парень, ему не повезло.
— Ему угодила в глаз стрела.
— Вот именно. Он проиграл битву. Вильгельм стал королем, власть досталась нормандцам. Ублюдки! — повторил он.
— Они в самом деле чем-то отличаются от вас?
Мой собеседник наклонился вперед, положил руку мне на колено.
— Да, — ответил он. — Завоеватели так и не стали частью английского народа, хоть им и пришлось жениться на дочерях датчан и саксов, поскольку среди них не было женщин. Их короли происходят из семьи французских герцогов Анжу, они носят имя Планта-Генет, потому что основатель династии украшал свой шлем вместо перьев веточкой цветущего дрока, называемого по-французски «gent».
Произнесенное им имя что-то расшевелило на дне моей памяти — так краб, пробираясь по дну, взрывает верхний слой песка, но я не сообразила, о чем оно мне напомнило. Джеф продолжал свой рассказ:
— Прошло четыре столетия, и только теперь, в последние шестьдесят лет, они начинают учить английский язык. Да они вовсе не англичане, надменные ублюдки, не думающие ни о чем, кроме сана и званий, озабоченные соблюдением ритуала и сохранением внешних отличий от местной знати.
Я припомнила, как в Кале Уорик и его приближенные издевались над Вудвилом, потому что он не был нормандцем.
— Они держатся друг за друга, они любят состязания в силе и ловкости, но только самые воинственные. Те, кто недостаточно силен физически, становятся епископами. Друг с другом они могут общаться вроде бы и небрежно, но по отношению к чужакам всегда держатся заносчиво.
— А их женщины? — спросила я.
— Они полностью подчинены мужчинам, служат им, словно рабыни, выходят замуж по родительскому приказу, приносят ребятишек каждый год, точно скот, и даже больше, чем мужчины, блюдут свои звания и привилегии.
— А каковы же настоящие англичане?
— Есть два вида англичан те, кто согласился подчиниться, и те, кто не уступил. Подчинившиеся стали послушными и услужливыми, они готовы на все, лишь бы не голодать. Видите ли, нормандцам было не так просто править страной, им требовались писцы, чиновники, шерифы, констебли, таможенники. Нормандцы с удовольствием предоставили эту работу саксам.
Он вздохнул и продолжил свой рассказ: — Эти люди, эти предатели, научились быть очень точными и исполнительными, чтобы угодить своим хозяевам. Они признали нормандцев своими господами по праву и в силу традиции, они готовы на все, лишь бы хозяева были ими довольны, они тянутся за ними и пытаются подражать их обычаям. Чаще всего на сотрудничество с пришельцами соглашались саксы, даны более независимы, но до прихода завоевателей оба народа жили душа в душу и звались англичанами.
Джеф поменял позу, поднес к губам опустевшую свинцовую кружку, встряхнул ее. Оглядевшись, я подозвала мальчика, принесшего нам эль и устрицы, и заказала еще две пинты. На этот раз платила я.
Теперь Джеф говорил неторопливо, словно обдумывая каждое слово, которое собирался сказать.
— В прежние времена саксы и даны сами правили страной, собираясь на советы по деревням. Даже король подчинялся большому совету, Витангемоту. Теперь все наши права отняты и полузабыты, но дух, породивший эти свободы, все еще жив.
— И это — еще одна сторона английского характера? — предположила я.
— Вот именно. Внешне мы соблюдаем все навязанные нам правила, но в душе остаемся по-прежнему независимыми и глубоко уважаем право другого человека быть самим собой. Мы можем трудиться изо всех сил, если захотим, хотя вообще-то мы предпочитаем пить, плясать и распутничать. И могли бы заниматься этим в свое удовольствие, если б наш добрый Гарольд выиграл ту проклятую битву! — Мой друг закачался на скамье и утер слезу. — Веселая Англия, — вздохнул он. — Где она, веселая Англия?
— Джеф! Джеф! Я тут. — Я подняла глаза и увидела Дженни, которая с улыбкой смотрела на нас.
— Привет, дорогая, — Джеф резко выпрямился и взял себя в руки. — Я тут рассказывал этому парнишке про англичан и все такое. Он родом из Индии. Волшебные места. Может быть, мы поставим спектакль, если он расскажет нам о своих приключениях. Как тебе такое название: «Перелетный дворец»? Садись, дорогая, выпей, закуси, поболтай с нами, — и он подмигнул мне. Полагаю, жена заметила это и в свою очередь состроила мне смешную гримаску, устраиваясь на скамье рядом с Джефом.
Ковентри. Я все так же пробиралась проселками, избегая опасностей, подстерегающих путника на большой дороге, поэтому путь занял полтора дня. Признаться, в конюшне при таверне в Бэнбери мне не удалось выспаться. Я спала на соломе рядом с конюхами и грумами и должна была притворяться мужчиной. Я выпила вместе с Ривами галлон эля, который настойчиво просился наружу, а не так-то легко соблюдать маскарад, когда справляешь нужду рядом с мужчинами, пускающими свою струю. И потом еще устрицы. Говорят же: не ешьте устрицы там, откуда не видно моря, — хорошее правило, и, добавлю, открывать раковины нужно самому. Достаточно, чтобы среди десятка моллюсков затесался один несвежий, и один такой мне попался, в чем я весьма скоро убедилась. Но они пропеклись у огня, и я запивала их элем, а потому не почувствовала сомнительного вкуса.
В результате я попала в Ковентри только в полдень, а могла бы поспеть и накануне вечером. Когда приближаешься к этому городу, еще издалека можно разглядеть высокий шпиль собора — он взмывает к небесам как игла, пронзая облака дыма, висящие над крышами домов. Город построен на возвышении, он нависает над окрестными полями и деревушками, но довольно скоро проступают и обширные трущобы у самых городских стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110