здесь продавалась всякая мишура, ярмарочные гостинцы. Было на что посмотреть фокусники, жонглеры, глотатели огня, канатоходцы. Мужчины соревновались в силе и ловкости, одно состязание заключалось в том, чтобы с размаху прокатить по наклонной планке большой деревянный мяч и сбить им девять фигурок, похожих на булаву. А карнавальная процессия! Во главе процессии на белом коне ехала поразительно красивая девушка, с белоснежной кожей, длинными золотистыми волосами, в зеленом платье, с кольцами на пальцах рук и колокольчиками на пальцах ног. За ней следовали музыканты с уже привычными мне трубами, волынками и барабанами. Догадывались ли жители Бэнбери, кем на самом деле была эта карнавальная королева? Даже если и догадывались, они бы не признались в этом даже шепотом.
А еще я видела кукольный театр, и он порадовал меня больше всего, напомнив о родном городе, где часто устраивают подобные представления. На площадь выехала повозка, старая лошадь, запряженная в нее, так и осталась стоять ее не выпрягли, только привязали к морде торбу с сеном. Повозка открылась сзади, и у самого входа в нее натянули ширму из белого хлопка или шелка. В полу повозки открывается отверстие, через него кукольники, спрятавшиеся под повозкой и укрытые занавесом, спускающимся до самой мостовой, выставляют наружу плоских кукол, управляют движениями их рук и ног, а сзади эту сцену освещают масляные лампы и свечи. В полдень, когда я впервые увидела этот спектакль, он не произвел на меня особого впечатления, но вечером, когда лиловые тучи заволокли небеса, и солнце скрылось позади большой новой церкви, и редкие хлопья снега закружили над рыночной площадью, тележка с куклами показалась и впрямь прекрасной маленькая пещерка, наполненная светом и радостью.
Над ширмой красовалась надпись красными и желтыми буквами по дереву: «Джеф Рив с семьей. Театр теней для развлечения и наставления, выступавший перед коронованными особами Европы».
Они изображали чудо, совершенное Богоматерью для пилигримов на пути в Сантьяго. Мне стало скучно, и я вновь замешалась в толпу, стащила несколько ячменных пирожков с медом и отведала их. Потом я услышала, как восторженно вопят зрители, окружившие повозку, и вернулась к театру теней.
Над занавесом появилась новая надпись: «Последний английский король». Должно быть, это будет поинтереснее. Я пристраиваюсь рядом с крестьянином, который угощается ячменными хлопьями, обжаренными над жаровней и раздувшимися от тепла.
Воин — это и есть главный герой, судя по тому, что он выше всех остальных, — присягает на верность Герцогу. Толпа улюлюкает. Его обманули, кричат все. Умирает старый король, с седой бородой, в короне. Герой надевает его корону, и толпа радостно вопит. Герой сражается с двумя противниками в крылатых шлемах и побеждает их. Снова радостные клики. Над ширмой проплывают, покачиваясь, корабли. На берег выходит Герцог. Толпа улюлюкает. Начинается новая битва. Она затягивается, потом Герою в глаз попадает стрела, выбегает Герцог, приканчивает Героя и забирает себе его корону. Толпа снова улюлюкает, но уже без прежнего воодушевления. Кое-кто из зрителей расстроился до слез.
Зрелище завершает комедия: молодая жена, обманув старика, залезла на грушу и там совокупляется с юношей. На самом деле эта история не так примитивна, как кажется на первый взгляд. Старик — это зима, груша — древо любви, юноша весна, а жена земля. Подходящий спектакль для праздника, отмечающего столкновение зимы с весной. И вообще, учитывая, что актеров в представлении заменяли всего лишь тени, отбрасываемые куклами на занавес-экран, это был действительно хороший театр, исполнявший свое предназначение — наставлять развлекая.
Я собиралась уходить, но, услышав сердитый вздох у себя за спиной, обернулась и увидела невысокого человечка с редеющими седыми волосами, в очках, с приятным открытым лицом. Он проталкивался сквозь толпу, держа в руках открытый ящичек, а другой рукой опираясь на трость с изогнутым набалдашником.
— Пенни за веселье! — взывал он. Стоявший рядом со мной крестьянин, поглощавший воздушные хлопья ячменя, поспешно удалился, расталкивая соседей. Я бросила в ящик пенни — эту монету и еще четыре я вытащила из кошелька сбежавшего крестьянина.
— Великодушный дар! — сказал пожилой человек. — Вполне хватило бы и фартинга.
— Вы же просили пенни.
— Так принято. — Он подхватил меня под локоток и, оглянувшись через плечо, произнес: — Судя по вашей речи и смуглой коже, я заключаю, что вы иноземец, прибывший в наши края с далеких берегов?
Я кивнула в ответ.
Толпа понемногу рассеивалась. Джеф Рив — несомненно, это был он, собственной персоной — мрачно поглядел вслед уходящим зрителям.
— Из них уже ничего не выжмешь. Не откажетесь пропустить со мной по стаканчику? — Он призадумался и уточнил:— Скажем, в «Белой Лошади»?
Он встряхнул коробочку с монетами, и я охотно последовала за ним к театральной повозке. Сзади этот человек немного смахивал на священника: лысина на затылке напоминала тонзуру, а подпоясанный веревкой плащ одеяние монаха. Возможно, он был членом одного из меньших братств. На это указывали и его образование, и хорошие манеры — я уже знала, что в Ингерлонде их можно обнаружить только у людей, принадлежащих к церкви (и то далеко не у всех).
— Дженни? — позвал он. — Я тут повстречал славного парня, он иностранец. Мы с ним пойдем выпьем по кружечке в «Белой Лошади». Присоединяйся к нам, если ты не против.
Красивая блондинка, намного моложе мужа, убирала в глубину повозки подушки, на которых еще недавно сидели, таращась на экран, дети. Она приветливо улыбнулась мне.
— Рада познакомиться, — сказала она. — Скоро приду.
Джеф Рив вытряхнул монеты из деревянного ящичка, оставил себе пару пенни, остальные протянул жене. Он снова подхватил меня под руку, и мы вместе пошли по булыжной мостовой мимо креста в таверну «Белая Лошадь», напротив кабачка «Прекрасная Леди».
В таверне моего спутника все знали.
— Что подать вам, мистер Рив? — окликнула его веселая девчушка, всем своим видом выражая готовность обслужить его вне очереди и не обращая внимания на других клиентов.
— Две пинты подогретого зимнего эля, Бесс, — пожалуйста, подай в оловянных кружках — и пару дюжин устриц из той партии, что прибыла вчера. Скажи Питеру, что мы сядем у камина. — Он увлек меня к большом камину, возле которого был удобный уголок со скамьей и трехногим столом.
— Здесь мы хотя бы согреемся. От холода у меня все кости болят, особенно бедро, — с этими словами он подтянул повыше полы плаща, выставив наружу колени, вытянул ноги и руки поближе к камину. В стеклах очков замерцали отблески огня.
— Так откуда вы приехали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
А еще я видела кукольный театр, и он порадовал меня больше всего, напомнив о родном городе, где часто устраивают подобные представления. На площадь выехала повозка, старая лошадь, запряженная в нее, так и осталась стоять ее не выпрягли, только привязали к морде торбу с сеном. Повозка открылась сзади, и у самого входа в нее натянули ширму из белого хлопка или шелка. В полу повозки открывается отверстие, через него кукольники, спрятавшиеся под повозкой и укрытые занавесом, спускающимся до самой мостовой, выставляют наружу плоских кукол, управляют движениями их рук и ног, а сзади эту сцену освещают масляные лампы и свечи. В полдень, когда я впервые увидела этот спектакль, он не произвел на меня особого впечатления, но вечером, когда лиловые тучи заволокли небеса, и солнце скрылось позади большой новой церкви, и редкие хлопья снега закружили над рыночной площадью, тележка с куклами показалась и впрямь прекрасной маленькая пещерка, наполненная светом и радостью.
Над ширмой красовалась надпись красными и желтыми буквами по дереву: «Джеф Рив с семьей. Театр теней для развлечения и наставления, выступавший перед коронованными особами Европы».
Они изображали чудо, совершенное Богоматерью для пилигримов на пути в Сантьяго. Мне стало скучно, и я вновь замешалась в толпу, стащила несколько ячменных пирожков с медом и отведала их. Потом я услышала, как восторженно вопят зрители, окружившие повозку, и вернулась к театру теней.
Над занавесом появилась новая надпись: «Последний английский король». Должно быть, это будет поинтереснее. Я пристраиваюсь рядом с крестьянином, который угощается ячменными хлопьями, обжаренными над жаровней и раздувшимися от тепла.
Воин — это и есть главный герой, судя по тому, что он выше всех остальных, — присягает на верность Герцогу. Толпа улюлюкает. Его обманули, кричат все. Умирает старый король, с седой бородой, в короне. Герой надевает его корону, и толпа радостно вопит. Герой сражается с двумя противниками в крылатых шлемах и побеждает их. Снова радостные клики. Над ширмой проплывают, покачиваясь, корабли. На берег выходит Герцог. Толпа улюлюкает. Начинается новая битва. Она затягивается, потом Герою в глаз попадает стрела, выбегает Герцог, приканчивает Героя и забирает себе его корону. Толпа снова улюлюкает, но уже без прежнего воодушевления. Кое-кто из зрителей расстроился до слез.
Зрелище завершает комедия: молодая жена, обманув старика, залезла на грушу и там совокупляется с юношей. На самом деле эта история не так примитивна, как кажется на первый взгляд. Старик — это зима, груша — древо любви, юноша весна, а жена земля. Подходящий спектакль для праздника, отмечающего столкновение зимы с весной. И вообще, учитывая, что актеров в представлении заменяли всего лишь тени, отбрасываемые куклами на занавес-экран, это был действительно хороший театр, исполнявший свое предназначение — наставлять развлекая.
Я собиралась уходить, но, услышав сердитый вздох у себя за спиной, обернулась и увидела невысокого человечка с редеющими седыми волосами, в очках, с приятным открытым лицом. Он проталкивался сквозь толпу, держа в руках открытый ящичек, а другой рукой опираясь на трость с изогнутым набалдашником.
— Пенни за веселье! — взывал он. Стоявший рядом со мной крестьянин, поглощавший воздушные хлопья ячменя, поспешно удалился, расталкивая соседей. Я бросила в ящик пенни — эту монету и еще четыре я вытащила из кошелька сбежавшего крестьянина.
— Великодушный дар! — сказал пожилой человек. — Вполне хватило бы и фартинга.
— Вы же просили пенни.
— Так принято. — Он подхватил меня под локоток и, оглянувшись через плечо, произнес: — Судя по вашей речи и смуглой коже, я заключаю, что вы иноземец, прибывший в наши края с далеких берегов?
Я кивнула в ответ.
Толпа понемногу рассеивалась. Джеф Рив — несомненно, это был он, собственной персоной — мрачно поглядел вслед уходящим зрителям.
— Из них уже ничего не выжмешь. Не откажетесь пропустить со мной по стаканчику? — Он призадумался и уточнил:— Скажем, в «Белой Лошади»?
Он встряхнул коробочку с монетами, и я охотно последовала за ним к театральной повозке. Сзади этот человек немного смахивал на священника: лысина на затылке напоминала тонзуру, а подпоясанный веревкой плащ одеяние монаха. Возможно, он был членом одного из меньших братств. На это указывали и его образование, и хорошие манеры — я уже знала, что в Ингерлонде их можно обнаружить только у людей, принадлежащих к церкви (и то далеко не у всех).
— Дженни? — позвал он. — Я тут повстречал славного парня, он иностранец. Мы с ним пойдем выпьем по кружечке в «Белой Лошади». Присоединяйся к нам, если ты не против.
Красивая блондинка, намного моложе мужа, убирала в глубину повозки подушки, на которых еще недавно сидели, таращась на экран, дети. Она приветливо улыбнулась мне.
— Рада познакомиться, — сказала она. — Скоро приду.
Джеф Рив вытряхнул монеты из деревянного ящичка, оставил себе пару пенни, остальные протянул жене. Он снова подхватил меня под руку, и мы вместе пошли по булыжной мостовой мимо креста в таверну «Белая Лошадь», напротив кабачка «Прекрасная Леди».
В таверне моего спутника все знали.
— Что подать вам, мистер Рив? — окликнула его веселая девчушка, всем своим видом выражая готовность обслужить его вне очереди и не обращая внимания на других клиентов.
— Две пинты подогретого зимнего эля, Бесс, — пожалуйста, подай в оловянных кружках — и пару дюжин устриц из той партии, что прибыла вчера. Скажи Питеру, что мы сядем у камина. — Он увлек меня к большом камину, возле которого был удобный уголок со скамьей и трехногим столом.
— Здесь мы хотя бы согреемся. От холода у меня все кости болят, особенно бедро, — с этими словами он подтянул повыше полы плаща, выставив наружу колени, вытянул ноги и руки поближе к камину. В стеклах очков замерцали отблески огня.
— Так откуда вы приехали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110