Все тогда перепугались, никто не решался спуститься вниз, а потом, примерно через год, там все зазеленело, сперва попер мох, папоротник, а затем и деревья, а поскольку люди сюда не ходили, здесь стали собираться животные, спасаясь от охотников, здесь они размножались в безопасности, словно и впрямь попали в рай. Там живут олени и зайцы, дикие кабаны, фазаны рябчики, иволги, там есть и река, и в ней обитают бобры и выдры, форель и раки, а в начале лета заходит лосось. Все они гораздо крупнее и красивее, чем в других местах. Там много разных растений, есть не только лесные, но и садовые: яблони, груши, вишни, смородина, клубника и крыжовник все они прижились там, прежде чем большие лесные деревья, такие как дуб, ясень, береза, успели вырасти и отнять у них солнечный свет. И, конечно же, цветы: аконит уже цветет у подножия леса — не вздумайте его отведать, он ядовит, потом чистотел, анемоны, примула, подснежники, фиалки, ромашки, купена, бурачник, дикий чеснок и прочие съедобные травы. Жаль, что вы не приехали сюда в мае или июне. — Натянув поводья, лесник на прощание кивнул каждому из нас. — Если доберетесь до самого центра ложбины, там и найдете дом, где жили братья.
— А сами братья? — вскрикнул князь Харихара, побледнев от дурных предчувствий.
Но зеленый великан уже поворотил коня и поспешил прочь по склону холма, который, как мы уже выяснили, оказался одной из стенок огромной чаши, образовавшейся в этом месте в земле. Всадник мчался прочь, и в этот миг луч солнца, пробившись сквозь тучи, подсветил капельки дождя на его плечах, и мне на миг почудилось, что они обратились в прозрачные халцедоны. Лесник скрылся из виду.
Глава сорок пятая
Нам пришлось пройти с полмили вниз по дороге, некогда широкой, лишь сверху накрытой сводом сомкнувшихся березовых крон, а ныне поросшей иглицей и чертополохом. Рыжие белки прыгали над нашими головами с сучка на сучок и швыряли вниз скорлупу от орехов. Мы пересекли речку с берегами из красной глины, к воде наклонялась ива, в ветвях ее пела малиновка-красногрудка. Красный, заметил я, это цвет смерти, но никто из моих спутников не ответил мне, и я поспешил выбросить эту мысль из головы.
Мы сразу поняли, что пришли на то самое место. Сперва мы увидели изгородь из остролиста, даже сейчас, зимой, на нем оставались красные ягоды, внутри ограды заключалась лужайка примерно двадцати ярдов в ширину; олени и зайцы приходили сюда пастись, и обгрызенная ими трава приподнималась лишь на дюйм от земли, однако и в январе казалась зеленой и сочной. Как оказалось, лужайка, в свою очередь, образовывала кольцо вокруг приземистой ограды из ивняка. Многие прутья внутренней изгороди давно выпали или были кем-то с силой раздвинуты. В самом центре было маленькое селение, десяток каменных домиков, накрытых дерном. Здесь тоже виднелись знаки, оставленные либо временем, либо врагами. Посреди селения стояла круглая каменная хижина, побольше остальных и почти не пострадавшая, если не считать пары отверстий в крыше, где успел выкрошиться мох.
В домиках и в узких проходах между ними мы насчитали пятнадцать скелетов, в том числе восемь принадлежали детям младенцам, ребятишкам постарше, подросткам. Вернее, это были не совсем скелеты дикие животные сожрали сердце, печень и легкие, птицы выклевали глаза и растащили кусочки плоти, но летняя жара высушила все, что осталось от этих тел, так что на их лицах еще можно было различить остатки кожи, сохранились волосы на голове — у тех, у кого сохранилась голова. Большинство погибли от удара копья или были разрублены мечами и топорами, но кое-кого обезглавили.
Все погибшие были обнажены. Четверо из них держали в руках розы, по одному цветку, теперь уже высохшему и увядшему. То ли заранее, уже зная о готовившемся на них нападении, то ли непосредственно перед ним они сорвали эти цветы в заглохшем теперь саду на краю поселка и вышли с ними навстречу убийцам.
Большая хижина в центре казалась пустой, в опоясывавшей ее стене не было видно ни двери, ни окна. Мы обошли ее со всех сторон. Брат Питер что-то бормотал, вздыхая и спотыкаясь на каждом шагу, по все еще пухлым щекам Аниша катились слезы, князь Харихара, казалось, был возмущен до глубины души, он побелел и крепко сжимал губы, глаза его странно блестели. Я на миг замедлил шаг, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Мне слишком часто доводилось видеть подобные вещи с тех самых пор, как меня бросили умирать в колодце на телах моих родителей, братьев и сестер. Во мне все онемело, я чувствовал только, как все сильнее ноют колени и костяшки пальцев.
Я знал, что здесь произошло, я различал знакомые приметы. Когда люди убивают ради власти и славы, из жадности, из-за голода, даже когда они убивают ради мести или наказания, можно как-то понять, что ими движет, в их побуждениях есть нечто естественное, даже разумное, не противоречащее нашей природе. В происходящем есть все же какой-то смысл, и жертвы тоже его видят, они знают, за что и почему погибают. Но самые жестокие, самые идиотские, самые подлые и чудовищные убийства, убийства с предварительным изнасилованием, пытками, издевательствами над жертвами имеют лишь один источник, противный и разуму и природе, одну бессмысленную и нелепую причину — религию. Эти люди, как и мои родные, выбрали себе не того бога.
Зачем, к чему все это? Человек живет в бедности, в скудности и нищете, тяжкий, пригибающий его к земле труд обогащает других, но только не его самого, и до тех пор, пока все делятся на хозяев и рабов, единственная наша надежда — получить награду на небесах. Но вот выясняется, что сосед представляет себе рай иначе, что у него другие боги, чем у тебя, стало быть, один из вас заблуждается. А хуже всего если кто-нибудь, как эти люди, утверждает, что бога нет вообще… Немыслимо, нестерпимо. Он утверждает, что ты не только несчастен, но еще и обманут? Так разбей ему голову, в которой зародилась столь чудовищная мысль!
— Али, я знаю, ты плохо себя чувствуешь, но нам нужна твоя помощь! — Князь, как всегда, говорил любезно и не сомневался, что все готовы ему повиноваться. Он хотел сдвинуть с места большой плоский камень, по форме напоминавший угловатое яйцо. Края его не превышали фута в ширину, но посредине он был шириной в три фута, а высота его была не менее шести. Похоже, этот камень прежде загораживал вход в дом, но теперь он врос в дерн, и лишь совместными усилиями нам четверым удалось его сдвинуть, и то мы провозились не меньше часа. Сперва казалось, что все наши старания тщетны.
— Зачем его двигать? — пропыхтел я, опасаясь, что так мы ничего не добьемся.
— Здесь моего брата нет. Возможно, он там, внутри.
Он был прав.
Наконец камень поддался. Хижина обдала нас долго хранившимся в ней ароматом насыщенный, сухой запах, отчасти даже приятный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— А сами братья? — вскрикнул князь Харихара, побледнев от дурных предчувствий.
Но зеленый великан уже поворотил коня и поспешил прочь по склону холма, который, как мы уже выяснили, оказался одной из стенок огромной чаши, образовавшейся в этом месте в земле. Всадник мчался прочь, и в этот миг луч солнца, пробившись сквозь тучи, подсветил капельки дождя на его плечах, и мне на миг почудилось, что они обратились в прозрачные халцедоны. Лесник скрылся из виду.
Глава сорок пятая
Нам пришлось пройти с полмили вниз по дороге, некогда широкой, лишь сверху накрытой сводом сомкнувшихся березовых крон, а ныне поросшей иглицей и чертополохом. Рыжие белки прыгали над нашими головами с сучка на сучок и швыряли вниз скорлупу от орехов. Мы пересекли речку с берегами из красной глины, к воде наклонялась ива, в ветвях ее пела малиновка-красногрудка. Красный, заметил я, это цвет смерти, но никто из моих спутников не ответил мне, и я поспешил выбросить эту мысль из головы.
Мы сразу поняли, что пришли на то самое место. Сперва мы увидели изгородь из остролиста, даже сейчас, зимой, на нем оставались красные ягоды, внутри ограды заключалась лужайка примерно двадцати ярдов в ширину; олени и зайцы приходили сюда пастись, и обгрызенная ими трава приподнималась лишь на дюйм от земли, однако и в январе казалась зеленой и сочной. Как оказалось, лужайка, в свою очередь, образовывала кольцо вокруг приземистой ограды из ивняка. Многие прутья внутренней изгороди давно выпали или были кем-то с силой раздвинуты. В самом центре было маленькое селение, десяток каменных домиков, накрытых дерном. Здесь тоже виднелись знаки, оставленные либо временем, либо врагами. Посреди селения стояла круглая каменная хижина, побольше остальных и почти не пострадавшая, если не считать пары отверстий в крыше, где успел выкрошиться мох.
В домиках и в узких проходах между ними мы насчитали пятнадцать скелетов, в том числе восемь принадлежали детям младенцам, ребятишкам постарше, подросткам. Вернее, это были не совсем скелеты дикие животные сожрали сердце, печень и легкие, птицы выклевали глаза и растащили кусочки плоти, но летняя жара высушила все, что осталось от этих тел, так что на их лицах еще можно было различить остатки кожи, сохранились волосы на голове — у тех, у кого сохранилась голова. Большинство погибли от удара копья или были разрублены мечами и топорами, но кое-кого обезглавили.
Все погибшие были обнажены. Четверо из них держали в руках розы, по одному цветку, теперь уже высохшему и увядшему. То ли заранее, уже зная о готовившемся на них нападении, то ли непосредственно перед ним они сорвали эти цветы в заглохшем теперь саду на краю поселка и вышли с ними навстречу убийцам.
Большая хижина в центре казалась пустой, в опоясывавшей ее стене не было видно ни двери, ни окна. Мы обошли ее со всех сторон. Брат Питер что-то бормотал, вздыхая и спотыкаясь на каждом шагу, по все еще пухлым щекам Аниша катились слезы, князь Харихара, казалось, был возмущен до глубины души, он побелел и крепко сжимал губы, глаза его странно блестели. Я на миг замедлил шаг, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Мне слишком часто доводилось видеть подобные вещи с тех самых пор, как меня бросили умирать в колодце на телах моих родителей, братьев и сестер. Во мне все онемело, я чувствовал только, как все сильнее ноют колени и костяшки пальцев.
Я знал, что здесь произошло, я различал знакомые приметы. Когда люди убивают ради власти и славы, из жадности, из-за голода, даже когда они убивают ради мести или наказания, можно как-то понять, что ими движет, в их побуждениях есть нечто естественное, даже разумное, не противоречащее нашей природе. В происходящем есть все же какой-то смысл, и жертвы тоже его видят, они знают, за что и почему погибают. Но самые жестокие, самые идиотские, самые подлые и чудовищные убийства, убийства с предварительным изнасилованием, пытками, издевательствами над жертвами имеют лишь один источник, противный и разуму и природе, одну бессмысленную и нелепую причину — религию. Эти люди, как и мои родные, выбрали себе не того бога.
Зачем, к чему все это? Человек живет в бедности, в скудности и нищете, тяжкий, пригибающий его к земле труд обогащает других, но только не его самого, и до тех пор, пока все делятся на хозяев и рабов, единственная наша надежда — получить награду на небесах. Но вот выясняется, что сосед представляет себе рай иначе, что у него другие боги, чем у тебя, стало быть, один из вас заблуждается. А хуже всего если кто-нибудь, как эти люди, утверждает, что бога нет вообще… Немыслимо, нестерпимо. Он утверждает, что ты не только несчастен, но еще и обманут? Так разбей ему голову, в которой зародилась столь чудовищная мысль!
— Али, я знаю, ты плохо себя чувствуешь, но нам нужна твоя помощь! — Князь, как всегда, говорил любезно и не сомневался, что все готовы ему повиноваться. Он хотел сдвинуть с места большой плоский камень, по форме напоминавший угловатое яйцо. Края его не превышали фута в ширину, но посредине он был шириной в три фута, а высота его была не менее шести. Похоже, этот камень прежде загораживал вход в дом, но теперь он врос в дерн, и лишь совместными усилиями нам четверым удалось его сдвинуть, и то мы провозились не меньше часа. Сперва казалось, что все наши старания тщетны.
— Зачем его двигать? — пропыхтел я, опасаясь, что так мы ничего не добьемся.
— Здесь моего брата нет. Возможно, он там, внутри.
Он был прав.
Наконец камень поддался. Хижина обдала нас долго хранившимся в ней ароматом насыщенный, сухой запах, отчасти даже приятный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110