При этом не делалось никакого различия между священником, входящим в состав экипажа или путешествующим в качестве пассажира.
В конце концов священники сохранились лишь на военных кораблях, где они регулярно служили воскресные мессы. Правда, загнать «парней с бака» на такие мероприятия без помощи боцмана порой было невозможно.
В торговом флоте священника заменила судовая Библия. Однако доставали ее только в случае смерти какого-либо бедняги. Странным образом не обходилось без «книги книг» и на пиратских судах. Каждый флибустьер должен был поклясться, положив руку на Библию, что собирается отныне добывать себе хлеб насущный при помощи пистолета и абордажного топора и признавать пиратские законы. Возможно, именно поэтому долгое время, когда говорили о мореплавании европейских народов, прибавляли эпитет «христианское».
Во времена, когда специальные отряды прочесывали портовые закоулки в поисках кадров для морской службы, на суда попадали иной раз личности, абсолютно к ней не приспособленные. Неделями и месяцами капитаны бились над ними, действуя то крестом, то пестом, пытаясь сделать из них моряков, пока не убеждались в бессмысленности этой затеи. Понятно, что просто взять и уволить их, как это сделали бы на берегу, было невозможно. Поэтому волей-неволей какое-то место в судовом коллективе следовало все-таки подыскать и для них. Но поскольку сами они от исполнения каких бы то ни было обязанностей отказывались, то опускались постепенно до положения «прислуги за все». Называли таких «шкертами» или еще более неучтиво – «придурками». Их гоняли то туда, то сюда, и все это с руганью, тумаками и битьем линьками.
Не очень жаловали и матросов, которые не задерживались подолгу на одном судне и в ближайшем же порту старались самовольно «списаться» – дезертировать. Для таких были названия: «бичкомеры» – прочесыватели пляжей (или, короче, «бичи»), «летучие рыбки» и «скакуны». Формировались они из представителей всех наций. Отвращение к любой работе, охота к перемене мест, любовь к приключениям или стремление познакомиться поближе с миром во время плаваний – вот движущие силы их кочевой жизни. Многие из них, уйдя из дома судовыми юнгами, возвращались на родину уже старыми морскими волками, не подав о себе за все годы отсутствия ни единой весточки. С ними происходило то же, что с Одиссеем, которого не сразу узнала даже собственная жена.
Полной противоположностью бичкомерам были так называемые «маяки» или «морские псы», которые никогда не расставались с судном, на которое однажды нанялись. Постепенно они становились доверенными лицами капитанов, что остальной командой воспринималось, мягко говоря, довольно прохладно. Недолюбливали также и «мыс-горновцев», тех, кому неоднократно уже случалось побывать в самых страшных штормовых уголках Мирового океана: уж очень надменно они держались.
К наиболее тяжелым, требующим участия всей команды работам относились в прежние времена приемка и выгрузка балласта, а также погрузка и разгрузка сыпучих грузов. Сотню-другую лет назад докеров еще не существовало, а если они и были, то далеко не в каждом порту.
Выпадали, однако, иной раз и на судах блаженные часочки, когда настоящего дела у «смоляных курток» почти не было. Когда «невесту ветра» нес на полных парусах пассат или она застревала, застигнутая штилем в недоброй славы «конских широтах», матросы могли наконец всласть отоспаться. На южных маршрутах в помещениях для команды было чрезвычайно жарко, поэтому любители «покемарить» устраивались чаще всего на свежем воздухе на теневой стороне палубы или укрывались от солнышка тентом из запасных парусов. Но моряки не привыкли к длительному безделью, и уже через несколько дней жажда деятельности вновь обуревала их. Сперва снова, в который раз, перечитывали письма из дома. Потом устраивали массовые игры, такие, как «жучок», бег в мешке или перетягивание каната. Когда настроение поднималось, в дело шли губная гармошка и бубен. Вполне возможно, что матросский танец – крестный отец наших современных танцев типа твиста и ему подобных.
Игра же в карты на многих парусниках была строжайше запрещена, ибо случалось, что кое-кто просаживал в азарте весь свой заработок. Многие капитаны, застигнув матросов на месте преступления, выбрасывали «чертов песенник» (как именовали карты) за борт.
Пресытившись играми, принимались за приведение в порядок одежды или за всевозможные любительские поделки. Матросская сноровка, приобретенная в повседневном обращении с тросами и талями (матрос должен был знать десятки сложных морских узлов и уметь вязать их чуть ли не во сне), способствовала развитию навыков к разного рода ручной работе. Именно так были созданы те мудренейшие кораблики в бутылках, глядя на которые «береговые крысы» теряются в догадках, как они пролезли через горлышко.
Обрывки тросов превращались в искусных руках янмаатов в прикроватные коврики и маты. Удивительного мастерства достигали многие матросы и в резьбе по дереву. Но особую, почти детскую слабость испытывали «парни с бака» к живописи. Ни один морской сундучок не обходился без нее. Излюбленными сюжетами были флаги, якоря или сердца. А если шкипер давал разрешение на роспись самого судна, ликованию матросов не было предела.
Но со всеми этими занятиями и работой для души приходилось немедленно кончать, стоило судну покинуть зону штилей или пассатов и попасть в мертвую зыбь или вступить в сражение с непогодой. Однако любой капитан считал, что в дальних рейсах лучше уж мириться с вынужденным бездельем команды, чем идти в лавировку: ведь только в зоне постоянных ровных ветров судно могло неделями идти заданным курсом, развивая высокую среднюю скорость. Плавание же лавировкой было значительно медленнее. При таком плавании капитан подтрунивал над командой, запуская такие примерно шуточки: «Не иначе как в последний раз на берегу вы позабыли расплатиться с девочками!»
А экипажу медленное плавание нравилось больше, чем быстрое: «Больше суток – больше денег!» На всё были на судне свои поговорки. Если по дороге к дому ветер благоприятствовал и судно неслось полным ходом, на немецких парусниках говорили: «Ну, гамбургские потаскухи уже выстраиваются в колонну!»
Прекрасны часы на судне в прохладные ночи в тропических водах. В такие ночи поют люди, усевшись на край грузового люка. Звучат шэнти, и поется в них о любви, о родине, об очаровании дальних берегов. Забывается на мгновение жестокая жизнь и тяжелая работа. А над певцами – величественная, чуть колышимая легким бризом снежная пирамида парусов да Южный Крест.
Глава седьмая
ЗДЕСЬ ПОТЕРПЕЛ КРУШЕНИЕ ТОМ БОУЛИНГ
Песни шэнтимена, задающие ритм работе
Мы идем, мы идем вокруг мыса Горн,
Ту май худэй, ту май худэй!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
В конце концов священники сохранились лишь на военных кораблях, где они регулярно служили воскресные мессы. Правда, загнать «парней с бака» на такие мероприятия без помощи боцмана порой было невозможно.
В торговом флоте священника заменила судовая Библия. Однако доставали ее только в случае смерти какого-либо бедняги. Странным образом не обходилось без «книги книг» и на пиратских судах. Каждый флибустьер должен был поклясться, положив руку на Библию, что собирается отныне добывать себе хлеб насущный при помощи пистолета и абордажного топора и признавать пиратские законы. Возможно, именно поэтому долгое время, когда говорили о мореплавании европейских народов, прибавляли эпитет «христианское».
Во времена, когда специальные отряды прочесывали портовые закоулки в поисках кадров для морской службы, на суда попадали иной раз личности, абсолютно к ней не приспособленные. Неделями и месяцами капитаны бились над ними, действуя то крестом, то пестом, пытаясь сделать из них моряков, пока не убеждались в бессмысленности этой затеи. Понятно, что просто взять и уволить их, как это сделали бы на берегу, было невозможно. Поэтому волей-неволей какое-то место в судовом коллективе следовало все-таки подыскать и для них. Но поскольку сами они от исполнения каких бы то ни было обязанностей отказывались, то опускались постепенно до положения «прислуги за все». Называли таких «шкертами» или еще более неучтиво – «придурками». Их гоняли то туда, то сюда, и все это с руганью, тумаками и битьем линьками.
Не очень жаловали и матросов, которые не задерживались подолгу на одном судне и в ближайшем же порту старались самовольно «списаться» – дезертировать. Для таких были названия: «бичкомеры» – прочесыватели пляжей (или, короче, «бичи»), «летучие рыбки» и «скакуны». Формировались они из представителей всех наций. Отвращение к любой работе, охота к перемене мест, любовь к приключениям или стремление познакомиться поближе с миром во время плаваний – вот движущие силы их кочевой жизни. Многие из них, уйдя из дома судовыми юнгами, возвращались на родину уже старыми морскими волками, не подав о себе за все годы отсутствия ни единой весточки. С ними происходило то же, что с Одиссеем, которого не сразу узнала даже собственная жена.
Полной противоположностью бичкомерам были так называемые «маяки» или «морские псы», которые никогда не расставались с судном, на которое однажды нанялись. Постепенно они становились доверенными лицами капитанов, что остальной командой воспринималось, мягко говоря, довольно прохладно. Недолюбливали также и «мыс-горновцев», тех, кому неоднократно уже случалось побывать в самых страшных штормовых уголках Мирового океана: уж очень надменно они держались.
К наиболее тяжелым, требующим участия всей команды работам относились в прежние времена приемка и выгрузка балласта, а также погрузка и разгрузка сыпучих грузов. Сотню-другую лет назад докеров еще не существовало, а если они и были, то далеко не в каждом порту.
Выпадали, однако, иной раз и на судах блаженные часочки, когда настоящего дела у «смоляных курток» почти не было. Когда «невесту ветра» нес на полных парусах пассат или она застревала, застигнутая штилем в недоброй славы «конских широтах», матросы могли наконец всласть отоспаться. На южных маршрутах в помещениях для команды было чрезвычайно жарко, поэтому любители «покемарить» устраивались чаще всего на свежем воздухе на теневой стороне палубы или укрывались от солнышка тентом из запасных парусов. Но моряки не привыкли к длительному безделью, и уже через несколько дней жажда деятельности вновь обуревала их. Сперва снова, в который раз, перечитывали письма из дома. Потом устраивали массовые игры, такие, как «жучок», бег в мешке или перетягивание каната. Когда настроение поднималось, в дело шли губная гармошка и бубен. Вполне возможно, что матросский танец – крестный отец наших современных танцев типа твиста и ему подобных.
Игра же в карты на многих парусниках была строжайше запрещена, ибо случалось, что кое-кто просаживал в азарте весь свой заработок. Многие капитаны, застигнув матросов на месте преступления, выбрасывали «чертов песенник» (как именовали карты) за борт.
Пресытившись играми, принимались за приведение в порядок одежды или за всевозможные любительские поделки. Матросская сноровка, приобретенная в повседневном обращении с тросами и талями (матрос должен был знать десятки сложных морских узлов и уметь вязать их чуть ли не во сне), способствовала развитию навыков к разного рода ручной работе. Именно так были созданы те мудренейшие кораблики в бутылках, глядя на которые «береговые крысы» теряются в догадках, как они пролезли через горлышко.
Обрывки тросов превращались в искусных руках янмаатов в прикроватные коврики и маты. Удивительного мастерства достигали многие матросы и в резьбе по дереву. Но особую, почти детскую слабость испытывали «парни с бака» к живописи. Ни один морской сундучок не обходился без нее. Излюбленными сюжетами были флаги, якоря или сердца. А если шкипер давал разрешение на роспись самого судна, ликованию матросов не было предела.
Но со всеми этими занятиями и работой для души приходилось немедленно кончать, стоило судну покинуть зону штилей или пассатов и попасть в мертвую зыбь или вступить в сражение с непогодой. Однако любой капитан считал, что в дальних рейсах лучше уж мириться с вынужденным бездельем команды, чем идти в лавировку: ведь только в зоне постоянных ровных ветров судно могло неделями идти заданным курсом, развивая высокую среднюю скорость. Плавание же лавировкой было значительно медленнее. При таком плавании капитан подтрунивал над командой, запуская такие примерно шуточки: «Не иначе как в последний раз на берегу вы позабыли расплатиться с девочками!»
А экипажу медленное плавание нравилось больше, чем быстрое: «Больше суток – больше денег!» На всё были на судне свои поговорки. Если по дороге к дому ветер благоприятствовал и судно неслось полным ходом, на немецких парусниках говорили: «Ну, гамбургские потаскухи уже выстраиваются в колонну!»
Прекрасны часы на судне в прохладные ночи в тропических водах. В такие ночи поют люди, усевшись на край грузового люка. Звучат шэнти, и поется в них о любви, о родине, об очаровании дальних берегов. Забывается на мгновение жестокая жизнь и тяжелая работа. А над певцами – величественная, чуть колышимая легким бризом снежная пирамида парусов да Южный Крест.
Глава седьмая
ЗДЕСЬ ПОТЕРПЕЛ КРУШЕНИЕ ТОМ БОУЛИНГ
Песни шэнтимена, задающие ритм работе
Мы идем, мы идем вокруг мыса Горн,
Ту май худэй, ту май худэй!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74