«Знаю ли я его? Я его съел!» То, что спрашивающий принял за шутку, было правдой.
Нечто похожее произошло на плоту «Медузы». Французский фрегат под таким названием из-за просчета капитана наскочил на песчаную банку у западного побережья Африки. Прежде чем прибой успел превратить корпус корабля в щепки, матросы связали большой плот, на котором попытались спастись вместе с частью пассажиров. Через несколько недель скитаний продовольствие кончилось. Из 150 спасшихся с корабля в живых осталось 20 человек. Голод и жажда довели людей до отчаяния. На плоту началась ужасная резня. После этих страшных событий некоторые лишились рассудка.
Одной из распространенных причин кораблекрушений было плохое состояние судов. Судовладельцы всех времен, стремясь избежать расходов на постройку новых судов, нередко посылали в море старые лохани. Слово «развалился» в изложении причин гибели корабля было весьма непопулярным у судовладельцев. Признавался лишь термин «потерпел крушение».
Еще финикийские судовладельцы посылали в дальние рейсы такие старые и плохо проконопаченные «ящики», что экипаж в течение всего плавания вынужден был вычерпывать воду.
Корабли-ветераны возбуждали разговоры о себе и позже. Очень характерно прошение одного купца из Брюгге, написанное Ганзейскому собранию в 1412 году: «Мы просим вас от всего сердца проявить заботу о купце, понесшем огромный ущерб, проистекающий от бессовестной постройки кораблей, которые в гавани, без влияния разрушений от непогоды, ветра, волн и мелей, дали течь и потонули, что случается ныне чаще, нежели в предыдущие времена».
Моряки всех времен-нарекали такие трухлявые ящики весьма нелестными прозвищами: «старая тетка», «плавучий гроб», «корабль смерти», «кастрюля с помпой» (на подобных судах существовала святая заповедь: «Качай помпу или попадешь дьяволу в суп»). И шэнти «Летучий Пилайн» намекает на это обстоятельство:
Судовым владельцам – рай:
Знай деньжонки загребай!
Если дряхлый гроб течет,
Перекрась – и весь расчет!
А однажды – бам, бам, бам –
Развалился старый хлам.
И корабли первооткрывателей, прежде чем послужить инструментом этих исторических деяний, были уже изрядно потрепаны. Все европейские королевские дворы остро нуждались в пополнении своей казны. Поэтому для Колумба и не заказывали новых кораблей.
Государи стремились купить что подешевле. Кастильский двор, «вспомнив» о неповиновении портового города Палоса во время войны с маврами, в качестве штрафа обязал палосцев поставить короне два снаряженных корабля сроком на двенадцать месяцев. Поскольку палосцы сопротивлялись, у них без долгих размышлений реквизировали уже не две, а три довольно старые каравеллы.
Все три судна пропускали воду столь сильно, что их сразу же должны были отправить на конопатку. Когда при контрольном посещении верфи Колумб отчитал конопатчиков за плохое отношение к работе, они в знак протеста покинули свои рабочие места.
Уже через три дня после исторического отплытия поломался трухлявый руль «Пинты», что вынудило ее зайти на Лансароте, один из группы Канарских островов. Здесь повреждения были устранены, и, кроме того, латинское парусное вооружение «Пинты» было заменено на прямое, потому что при постоянном направлении ветра (а им как раз и приходилось иметь дело именно с таким ветром – пассатом) косые латинские и гафельные паруса были непрактичны.
Из-за своего почтенного возраста корабли Колумба сильно пропускали воду еще на пути к Новому Свету. Ну а при возвращении на родину каждая вахта вынуждена была уже качать помпы.
Пять кораблей Магеллана тоже были старыми посудинами, которые перед отплытием необходимо было полностью перебрать. Помп и рулей не хватало, палубы прогнили, а реи и якоря вообще не удалось отыскать. По-видимому, Магеллану достались уже забракованные суда, исключенные из списков флота.
Сохранившиеся счета на капитальный ремонт этих пяти развалин подтверждают, что любая снасть, любая деталь на них или отсутствовала, или была повреждена. Одних только тросов, сплесней и конопли для ремонта должны были поставить 221 центнер, а кроме того, еще 173 куска парусины, из чего можно заключить, что такелаж на кораблях вообще отсутствовал.
Когда в XIX столетии были созданы судовые регистры и страховые компании, судовладельцы попытались извлечь из этого выгоду. Они застраховывали на большие суммы старые суда и подстраивали кораблекрушения, не заботясь при этом о судьбе экипажей. Попытку одного такого страхового мошенничества описал Б. Травен в своем романе «Корабль смерти».
Во все времена тема кораблекрушения волновала поэтов. Но подчас большинство из них впадало в излишнюю сентиментальность. Некоторое исключение из этого правила представляют стихи о кораблекрушении, написанные Готфридом Келлером:
Клинок, отточенный волной,
Гранитный риф – подводный клык
Учуял жертву в час ночной
И распорол английский бриг.
Достался морю знатный кус:
Сто тысяч Библий – брига груз.
Накрыл чешуйчатым плащом
Матросов белопенный вал,
И штурман шел ко дну ключом,
И Библию в руке держал,
Как будто из последних сил
Присягу морю приносил…
Глава пятнадцатая
ВОТ И КОНЕЦ ПЕСНЕ МОРЯКА
Парсы бросали трупы коршунам, моряки бросают их рыбам
С квартердека раздается:
«Все на брасы! В дрейф ложись!»
Флаг приспущенный не вьется,
Оборвалась чья-то жизнь.
Как ведется средь матросов,
Тело в парус завернут,
Оплетут покрепче тросом
И за борт его столкнут.
Ни креста на глади моря,
Ни единого цветка.
Только волны, только зори
Над могилой моряка.
Шэнти «Могила моряка»
Моряк не умирал – он уходил в последнее плавание, он отдавал концы, он бросал курить, он отправлялся к Большому Генриху, к голому Гансу, к большой собаке, к треске в подвал или кормить рыб, он уплывал к дьяволу, его смывало волной. «Парням с бака» неведомо было табу на цветистые обороты.
Большинство моряков разделяло взгляды древнего философа, давшего непревзойденный рецепт отношения к своему бытию: «Смерть не коснется нас, ибо пока мы есть – смерти нет, а когда есть смерть – нет больше нас». У Отто Ройтера это звучит так:
Не страшась подлой смерти, пусть каждый живет,
Ведь, покуда мы живы, она не придет.
Не в обычае моряков было размышлять о смерти. Любители пофилософствовать на эту тему редко уживались на кораблях. Даже у вербовщиков, действовавших далеко не самыми честными способами, было на этот счет особое чутье: они не брали нытиков. Уж лучше каторжники!
Если «парни с бака» чуяли, что на корабль пожаловала «гостья» – смерть, они разражались проклятьями, но, как правило, безропотно выполняли свой долг до последней минуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Нечто похожее произошло на плоту «Медузы». Французский фрегат под таким названием из-за просчета капитана наскочил на песчаную банку у западного побережья Африки. Прежде чем прибой успел превратить корпус корабля в щепки, матросы связали большой плот, на котором попытались спастись вместе с частью пассажиров. Через несколько недель скитаний продовольствие кончилось. Из 150 спасшихся с корабля в живых осталось 20 человек. Голод и жажда довели людей до отчаяния. На плоту началась ужасная резня. После этих страшных событий некоторые лишились рассудка.
Одной из распространенных причин кораблекрушений было плохое состояние судов. Судовладельцы всех времен, стремясь избежать расходов на постройку новых судов, нередко посылали в море старые лохани. Слово «развалился» в изложении причин гибели корабля было весьма непопулярным у судовладельцев. Признавался лишь термин «потерпел крушение».
Еще финикийские судовладельцы посылали в дальние рейсы такие старые и плохо проконопаченные «ящики», что экипаж в течение всего плавания вынужден был вычерпывать воду.
Корабли-ветераны возбуждали разговоры о себе и позже. Очень характерно прошение одного купца из Брюгге, написанное Ганзейскому собранию в 1412 году: «Мы просим вас от всего сердца проявить заботу о купце, понесшем огромный ущерб, проистекающий от бессовестной постройки кораблей, которые в гавани, без влияния разрушений от непогоды, ветра, волн и мелей, дали течь и потонули, что случается ныне чаще, нежели в предыдущие времена».
Моряки всех времен-нарекали такие трухлявые ящики весьма нелестными прозвищами: «старая тетка», «плавучий гроб», «корабль смерти», «кастрюля с помпой» (на подобных судах существовала святая заповедь: «Качай помпу или попадешь дьяволу в суп»). И шэнти «Летучий Пилайн» намекает на это обстоятельство:
Судовым владельцам – рай:
Знай деньжонки загребай!
Если дряхлый гроб течет,
Перекрась – и весь расчет!
А однажды – бам, бам, бам –
Развалился старый хлам.
И корабли первооткрывателей, прежде чем послужить инструментом этих исторических деяний, были уже изрядно потрепаны. Все европейские королевские дворы остро нуждались в пополнении своей казны. Поэтому для Колумба и не заказывали новых кораблей.
Государи стремились купить что подешевле. Кастильский двор, «вспомнив» о неповиновении портового города Палоса во время войны с маврами, в качестве штрафа обязал палосцев поставить короне два снаряженных корабля сроком на двенадцать месяцев. Поскольку палосцы сопротивлялись, у них без долгих размышлений реквизировали уже не две, а три довольно старые каравеллы.
Все три судна пропускали воду столь сильно, что их сразу же должны были отправить на конопатку. Когда при контрольном посещении верфи Колумб отчитал конопатчиков за плохое отношение к работе, они в знак протеста покинули свои рабочие места.
Уже через три дня после исторического отплытия поломался трухлявый руль «Пинты», что вынудило ее зайти на Лансароте, один из группы Канарских островов. Здесь повреждения были устранены, и, кроме того, латинское парусное вооружение «Пинты» было заменено на прямое, потому что при постоянном направлении ветра (а им как раз и приходилось иметь дело именно с таким ветром – пассатом) косые латинские и гафельные паруса были непрактичны.
Из-за своего почтенного возраста корабли Колумба сильно пропускали воду еще на пути к Новому Свету. Ну а при возвращении на родину каждая вахта вынуждена была уже качать помпы.
Пять кораблей Магеллана тоже были старыми посудинами, которые перед отплытием необходимо было полностью перебрать. Помп и рулей не хватало, палубы прогнили, а реи и якоря вообще не удалось отыскать. По-видимому, Магеллану достались уже забракованные суда, исключенные из списков флота.
Сохранившиеся счета на капитальный ремонт этих пяти развалин подтверждают, что любая снасть, любая деталь на них или отсутствовала, или была повреждена. Одних только тросов, сплесней и конопли для ремонта должны были поставить 221 центнер, а кроме того, еще 173 куска парусины, из чего можно заключить, что такелаж на кораблях вообще отсутствовал.
Когда в XIX столетии были созданы судовые регистры и страховые компании, судовладельцы попытались извлечь из этого выгоду. Они застраховывали на большие суммы старые суда и подстраивали кораблекрушения, не заботясь при этом о судьбе экипажей. Попытку одного такого страхового мошенничества описал Б. Травен в своем романе «Корабль смерти».
Во все времена тема кораблекрушения волновала поэтов. Но подчас большинство из них впадало в излишнюю сентиментальность. Некоторое исключение из этого правила представляют стихи о кораблекрушении, написанные Готфридом Келлером:
Клинок, отточенный волной,
Гранитный риф – подводный клык
Учуял жертву в час ночной
И распорол английский бриг.
Достался морю знатный кус:
Сто тысяч Библий – брига груз.
Накрыл чешуйчатым плащом
Матросов белопенный вал,
И штурман шел ко дну ключом,
И Библию в руке держал,
Как будто из последних сил
Присягу морю приносил…
Глава пятнадцатая
ВОТ И КОНЕЦ ПЕСНЕ МОРЯКА
Парсы бросали трупы коршунам, моряки бросают их рыбам
С квартердека раздается:
«Все на брасы! В дрейф ложись!»
Флаг приспущенный не вьется,
Оборвалась чья-то жизнь.
Как ведется средь матросов,
Тело в парус завернут,
Оплетут покрепче тросом
И за борт его столкнут.
Ни креста на глади моря,
Ни единого цветка.
Только волны, только зори
Над могилой моряка.
Шэнти «Могила моряка»
Моряк не умирал – он уходил в последнее плавание, он отдавал концы, он бросал курить, он отправлялся к Большому Генриху, к голому Гансу, к большой собаке, к треске в подвал или кормить рыб, он уплывал к дьяволу, его смывало волной. «Парням с бака» неведомо было табу на цветистые обороты.
Большинство моряков разделяло взгляды древнего философа, давшего непревзойденный рецепт отношения к своему бытию: «Смерть не коснется нас, ибо пока мы есть – смерти нет, а когда есть смерть – нет больше нас». У Отто Ройтера это звучит так:
Не страшась подлой смерти, пусть каждый живет,
Ведь, покуда мы живы, она не придет.
Не в обычае моряков было размышлять о смерти. Любители пофилософствовать на эту тему редко уживались на кораблях. Даже у вербовщиков, действовавших далеко не самыми честными способами, было на этот счет особое чутье: они не брали нытиков. Уж лучше каторжники!
Если «парни с бака» чуяли, что на корабль пожаловала «гостья» – смерть, они разражались проклятьями, но, как правило, безропотно выполняли свой долг до последней минуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74