точно так же, как раньше старая няня, он трясется над ней, как наседка над единственным цыпленком.
Жнецы вышли из ворот и перешли дорогу, направляясь к реке. Кадфаэль проводил их взглядом и со вздохом облегчения вернулся к своей работе в саду. Однако недолго в этот раз пришлось ему проелозить на коленях, пропалывая грядки: негромкий, спокойный голос, почти такой же тихий, как и шаги, которых Кадфаэль не услышал, произнес:
— Так вот где ты проводишь время в мирных трудах. Приятное разнообразие — не то что собирать урожай мертвых тел.
Кадфаэль закончил пропалывать последний уголок грядки с мятой, и только тогда обернулся к Хью Берингару.
— Приятное разнообразие — верно сказано. Будем надеяться, что с таким урожаем здесь, в Шрусбери, уже покончено.
— А ты все-таки выведал имя этого незнакомца, лишнего покойника, интересно, как это тебе удалось? Вроде бы никто в городе его не знал.
— На всякий вопрос найдется ответ, — промолвил Кадфаэль поучительным тоном, — надо только расспрашивать подольше.
— И всякие поиски приведут к желаемому результату? Ну разумеется, — Берингар улыбнулся, — ты же не сказал, сколько времени на это потребуется. Если человек, дожив до восьмидесяти, заполучит наконец-то то, к чему стремился лет в двадцать, много ли ему с того будет радости?
— А он, может, и забросит поиски задолго до того, как состарится, — с прохладцей отозвался монах, — вот и ответ на твой вопрос. Ты чего-нибудь ищешь в моем саду? Я могу тебе чем-то помочь, или ты просто целебными травами интересуешься?
— Ну нет, — с улыбкой признался Берингар, — пожалуй, простота — это не то, что меня привлекает.
Он сорвал веточку мяты, размял ее между пальцами, поднес к носу и вдохнул ее аромат, а потом прикусил крепкими белыми зубами.
— И что здесь искать такому человеку, как я? Причинять боль мне приходилось, а вот во врачевании я неискусен. Говорят, брат Кадфаэль, что ты немало повидал, прежде чем удалился в монастырь. Ты ведь привык к борьбе — неужто тебе не кажется невыносимо скучно здесь, где у тебя нет врагов?
— Отнюдь, — ответил Кадфаэль, выдергивая стебелек кипрея из пучка чабреца, — что же до врагов, то враг рода человеческого повсюду пролезет, и в обитель, и в церковь, а уж в сад и подавно.
Берингар откинул голову и расхохотался, так что даже короткие черные волосы заплясали надо лбом.
— Напрасно явился бы он строить свои козни туда, где пребываешь ты. Сомнительно, чтобы ему захотелось обломать свои рога о старого крестоносца! Правильно я понял намек?
Все это время Берингар как будто бы и не смотрел по сторонам, но на самом деле был начеку, и его черные глаза ничего не упускали из виду. Он уже сообразил, что мальчик, который так понравился Элин и которого она так невинно нахваливала, не собирается показываться в саду. Более того, он уразумел, что брата Кадфаэля, похоже, вовсе не беспокоит, будет ли Хью совать нос в каждый уголок сада, обнюхивать пучки сушившейся травы и пялиться на склянки с настоями, ибо монах знает, что это бесполезно. Лавка не была застлана одеялом. На ней стояла большая ступка и жбан, в котором ласково пузырилось молодое вино. Никаких следов Годит нигде не было. Мальчик был просто мальчиком, таким же, как и все остальные, только что не спал в общей спальне.
— Что ж, оставляю тебя наедине с твоими праведными трудами, — произнес Берингар, — не буду своей болтовней мешать столь благочестивому занятию. А может, у тебя и для меня найдется дело?
— А что, у короля не нашлось? — заботливо осведомился Кадфаэль.
Ответом на этот выпад был очередной взрыв беззлобного смеха.
— Нет, пока нет, но за этим дело не станет. Не может он допустить, чтобы такой талант пропадал втуне из-за его недоверчивости. Впрочем, он уже дал мне одно поручение в качестве испытания, только я, похоже, не больно-то с ним справляюсь.
Молодой человек сорвал еще один стебелек мяты и с удовольствием раскусил.
— Брат Кадфаэль, сдается мне, ты здесь самый практичный и сноровистый: у тебя и голова, и руки на месте. Допустим, мне потребуется твоя помощь — ты ведь не откажешь мне с ходу, не поразмыслив как следует, не правда ли?
Кадфаэль, кряхтя, распрямил поясницу и смерил его долгим взглядом.
— Надеюсь, — промолвил он осторожно, — что я никогда ничего не делаю, не поразмыслив как следует, даже если приходится побыстрее шевелить мозгами, чтобы мысли поспевали за делом.
— Так я и думал, — с улыбкой сказал Берингар вкрадчивым голосом. — Значит, будем считать, что мы договорились. — Он учтиво склонил голову и не спеша вышел из сада.
Жнецы вернулись с поля к вечерне. Они загорели, вспотели, притомились, но зато всю пшеницу сжали и увязали в снопы. После ужина Годит улизнула из трапезной и, подбежав к Кадфаэлю, дернула его за рукав:
— Брат Кадфаэль, идем, это очень важно! — Он почувствовал по напряженному шепоту и по тому, как дрожала ее рука, что девушка чрезвычайно взволнована. — Давай сходим обратно на поле, успеем обернуться до повечерия, — умоляющим тоном продолжала она.
— Да в чем дело-то? — тихонько спросил монах, ибо заговори они погромче, их бы услышали. — Что случилось? Что за спешка такая, что ты там забыла?
— Там человек! Раненый! Он приплыл по реке, сутки не ел, и ему нужна помощь. Я побоялась там без тебя оставаться...
— Как ты его нашла? Ты была одна? Больше никто не видел?
— Никто. — Она настойчиво теребила монаха за рукав, а ее шепоток стал хриплым от смущения: — День был долгий... Мне надо было отойти, вот я и пошла в кусты, а они далеко, у мельницы. Никто и не заметил...
— Конечно, дитя мое. Понимаю!
Слава Богу, мальчики, ее сверстники, воспитывались в стыдливости и не видели ничего особенного в том, что кто-то по нужде решил отойти в кусты. Ну а брат Афанасий, тот не почесался бы, даже если б у него за спиной грянул гром.
— Так он был в кустах? И сейчас там прячется?
— Да. Я дала ему хлеба и мяса, что у меня были с собой, и обещала, что вернусь, как только смогу. Одежда на нем высохла, а на рукаве — кровь... Но я думаю, с ним все обойдется, если о нем позаботишься ты. Мы могли бы спрятать его на мельнице — туда все равно никто не ходит.
Она уже все продумала и тянула Кадфаэля к сарайчику, зная, что им понадобятся целебные снадобья, съестное и холст для перевязки.
— А лет-то ему сколько — спросил Кадфаэль уже погромче, когда их не могли услышать, — этому твоему раненому?
— Это юноша, — отвечала Годит еле слышно, — чуточку постарше меня. И его преследуют! Он, конечно, принял меня за мальчика. Я налила ему воды из своей фляги, а он назвал меня Ганимедом....
Ну и ну, подумал Кадфаэль, поспешая в сарай рядом с девушкой, паренек-то, видать, ученый!
— Так вот, Ганимед, — сказал он, увязывая в холстину одеяло и горшочек с целебной мазью и вручая сверток Годит, — подержи-ка это, а мне надо нацедить маленький пузырек да прихватить кое-что из харчей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Жнецы вышли из ворот и перешли дорогу, направляясь к реке. Кадфаэль проводил их взглядом и со вздохом облегчения вернулся к своей работе в саду. Однако недолго в этот раз пришлось ему проелозить на коленях, пропалывая грядки: негромкий, спокойный голос, почти такой же тихий, как и шаги, которых Кадфаэль не услышал, произнес:
— Так вот где ты проводишь время в мирных трудах. Приятное разнообразие — не то что собирать урожай мертвых тел.
Кадфаэль закончил пропалывать последний уголок грядки с мятой, и только тогда обернулся к Хью Берингару.
— Приятное разнообразие — верно сказано. Будем надеяться, что с таким урожаем здесь, в Шрусбери, уже покончено.
— А ты все-таки выведал имя этого незнакомца, лишнего покойника, интересно, как это тебе удалось? Вроде бы никто в городе его не знал.
— На всякий вопрос найдется ответ, — промолвил Кадфаэль поучительным тоном, — надо только расспрашивать подольше.
— И всякие поиски приведут к желаемому результату? Ну разумеется, — Берингар улыбнулся, — ты же не сказал, сколько времени на это потребуется. Если человек, дожив до восьмидесяти, заполучит наконец-то то, к чему стремился лет в двадцать, много ли ему с того будет радости?
— А он, может, и забросит поиски задолго до того, как состарится, — с прохладцей отозвался монах, — вот и ответ на твой вопрос. Ты чего-нибудь ищешь в моем саду? Я могу тебе чем-то помочь, или ты просто целебными травами интересуешься?
— Ну нет, — с улыбкой признался Берингар, — пожалуй, простота — это не то, что меня привлекает.
Он сорвал веточку мяты, размял ее между пальцами, поднес к носу и вдохнул ее аромат, а потом прикусил крепкими белыми зубами.
— И что здесь искать такому человеку, как я? Причинять боль мне приходилось, а вот во врачевании я неискусен. Говорят, брат Кадфаэль, что ты немало повидал, прежде чем удалился в монастырь. Ты ведь привык к борьбе — неужто тебе не кажется невыносимо скучно здесь, где у тебя нет врагов?
— Отнюдь, — ответил Кадфаэль, выдергивая стебелек кипрея из пучка чабреца, — что же до врагов, то враг рода человеческого повсюду пролезет, и в обитель, и в церковь, а уж в сад и подавно.
Берингар откинул голову и расхохотался, так что даже короткие черные волосы заплясали надо лбом.
— Напрасно явился бы он строить свои козни туда, где пребываешь ты. Сомнительно, чтобы ему захотелось обломать свои рога о старого крестоносца! Правильно я понял намек?
Все это время Берингар как будто бы и не смотрел по сторонам, но на самом деле был начеку, и его черные глаза ничего не упускали из виду. Он уже сообразил, что мальчик, который так понравился Элин и которого она так невинно нахваливала, не собирается показываться в саду. Более того, он уразумел, что брата Кадфаэля, похоже, вовсе не беспокоит, будет ли Хью совать нос в каждый уголок сада, обнюхивать пучки сушившейся травы и пялиться на склянки с настоями, ибо монах знает, что это бесполезно. Лавка не была застлана одеялом. На ней стояла большая ступка и жбан, в котором ласково пузырилось молодое вино. Никаких следов Годит нигде не было. Мальчик был просто мальчиком, таким же, как и все остальные, только что не спал в общей спальне.
— Что ж, оставляю тебя наедине с твоими праведными трудами, — произнес Берингар, — не буду своей болтовней мешать столь благочестивому занятию. А может, у тебя и для меня найдется дело?
— А что, у короля не нашлось? — заботливо осведомился Кадфаэль.
Ответом на этот выпад был очередной взрыв беззлобного смеха.
— Нет, пока нет, но за этим дело не станет. Не может он допустить, чтобы такой талант пропадал втуне из-за его недоверчивости. Впрочем, он уже дал мне одно поручение в качестве испытания, только я, похоже, не больно-то с ним справляюсь.
Молодой человек сорвал еще один стебелек мяты и с удовольствием раскусил.
— Брат Кадфаэль, сдается мне, ты здесь самый практичный и сноровистый: у тебя и голова, и руки на месте. Допустим, мне потребуется твоя помощь — ты ведь не откажешь мне с ходу, не поразмыслив как следует, не правда ли?
Кадфаэль, кряхтя, распрямил поясницу и смерил его долгим взглядом.
— Надеюсь, — промолвил он осторожно, — что я никогда ничего не делаю, не поразмыслив как следует, даже если приходится побыстрее шевелить мозгами, чтобы мысли поспевали за делом.
— Так я и думал, — с улыбкой сказал Берингар вкрадчивым голосом. — Значит, будем считать, что мы договорились. — Он учтиво склонил голову и не спеша вышел из сада.
Жнецы вернулись с поля к вечерне. Они загорели, вспотели, притомились, но зато всю пшеницу сжали и увязали в снопы. После ужина Годит улизнула из трапезной и, подбежав к Кадфаэлю, дернула его за рукав:
— Брат Кадфаэль, идем, это очень важно! — Он почувствовал по напряженному шепоту и по тому, как дрожала ее рука, что девушка чрезвычайно взволнована. — Давай сходим обратно на поле, успеем обернуться до повечерия, — умоляющим тоном продолжала она.
— Да в чем дело-то? — тихонько спросил монах, ибо заговори они погромче, их бы услышали. — Что случилось? Что за спешка такая, что ты там забыла?
— Там человек! Раненый! Он приплыл по реке, сутки не ел, и ему нужна помощь. Я побоялась там без тебя оставаться...
— Как ты его нашла? Ты была одна? Больше никто не видел?
— Никто. — Она настойчиво теребила монаха за рукав, а ее шепоток стал хриплым от смущения: — День был долгий... Мне надо было отойти, вот я и пошла в кусты, а они далеко, у мельницы. Никто и не заметил...
— Конечно, дитя мое. Понимаю!
Слава Богу, мальчики, ее сверстники, воспитывались в стыдливости и не видели ничего особенного в том, что кто-то по нужде решил отойти в кусты. Ну а брат Афанасий, тот не почесался бы, даже если б у него за спиной грянул гром.
— Так он был в кустах? И сейчас там прячется?
— Да. Я дала ему хлеба и мяса, что у меня были с собой, и обещала, что вернусь, как только смогу. Одежда на нем высохла, а на рукаве — кровь... Но я думаю, с ним все обойдется, если о нем позаботишься ты. Мы могли бы спрятать его на мельнице — туда все равно никто не ходит.
Она уже все продумала и тянула Кадфаэля к сарайчику, зная, что им понадобятся целебные снадобья, съестное и холст для перевязки.
— А лет-то ему сколько — спросил Кадфаэль уже погромче, когда их не могли услышать, — этому твоему раненому?
— Это юноша, — отвечала Годит еле слышно, — чуточку постарше меня. И его преследуют! Он, конечно, принял меня за мальчика. Я налила ему воды из своей фляги, а он назвал меня Ганимедом....
Ну и ну, подумал Кадфаэль, поспешая в сарай рядом с девушкой, паренек-то, видать, ученый!
— Так вот, Ганимед, — сказал он, увязывая в холстину одеяло и горшочек с целебной мазью и вручая сверток Годит, — подержи-ка это, а мне надо нацедить маленький пузырек да прихватить кое-что из харчей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67