Ворота были закрыты, и из монастыря никого не выпускали. Раз он не мог пройти этим путем, то и Годит, конечно, не могла тоже. Солдат на другом берегу не было видно, но Кадфаэль не сомневался, что за рекой обязательно будут следить. Если Годит взяла лодку, то куда же она могла поплыть? Во всяком случае, не вверх по течению: в том направлении ручей на значительном протяжении течет по открытой местности, да и дно у него неровное, каменистое — не самое подходящее для такого суденышка. Монах боялся, что вот-вот донесутся громкие крики, возвещающие о поимке беглянки, и каждая прошедшая минута дарила ему некоторое облегчение. Хорошо, что девчонка сообразительная, и похоже, успела удрать вместе с сокровищами, только вот куда — одному Богу известно.
На собрании капитула выступил аббат Хериберт. Голос его звучал устало, речь была краткой и полной разочарования. Он рассказал о том, что королевские солдаты заняли монастырь, и призвал братьев во всем повиноваться мирским властям, сохраняя достоинство и силу духа. Аббат объявил, что принятый распорядок должен соблюдаться, если только этому не помешают незваные гости. Лишиться благ земных, пояснил старец, ничто для тех, кто взалкал вечного спасения.
Брату Кадфаэлю, по крайней мере, можно было не волноваться за свой урожай — маловероятно, чтобы король потребовал десятину с его трав и снадобий, хотя, наверное, не отказался бы от бутылки-другой вина. Затем аббат отпустил братьев, наказав им спокойно предаваться обычным своим занятиям до начала мессы.
Брат Кадфаэль вернулся в свой сарайчик и, чтобы отвлечься, занимался всякими мелочами, какие подворачивались под руку, тогда как голова его была занята совсем другим: даже среди бела дня Годит могла благополучно перейти ручей вброд и спрятаться в ближайшем лесу, но ей было бы не под силу утащить и сокровища — мешок был слишком тяжел. Скорее всего, она предпочла замести все следы, захватив и казну, и лодку. Однако Кадфаэль был уверен, что она не могла уплыть дальше впадения ручья в реку, иначе бы ее уже схватили. Каждая минута, не приносившая дурных вестей, добавляла ему крупицу надежды. Но где бы ни находилась девушка, она нуждалась в его помощи.
А ведь оставался еще и Торольд — там, за сжатыми полями, на заброшенной мельнице. Успел ли он почуять неладное и спрятаться в лесу? Кадфаэль искренне надеялся, что это так. Пока же оставалось только ждать да помалкивать. Но если к вечеру обыск закончится, и с наступлением темноты ему удастся отыскать беглецов, то этой же ночью их надо будет отправить на запад. Момент для этого наступит самый благоприятный — солдаты устанут, обшаривая аббатство, и будут рады как следует отдохнуть, ограбленные горожане станут плакаться друг другу, сокрушаясь об убытках, а монахи — истово возносить хвалу Всевышнему за то, что испытание наконец закончилось.
Задолго до мессы Кадфаэль вышел на большой двор. На войсковые подводы грузили мешки из амбаров, возле конюшен суетились фламандцы. Перепуганные гости аббатства, собравшиеся было в обратный путь, тщетно пытались упросить королевских фуражиров оставить им лошадей, которых сочли пригодными для армии. Исключение делалось лишь для тех, кто мог доказать, что они состоят на королевской службе. Правда, самых уж неприглядных кляч не тронули, зато одну из аббатских телег вместе с упряжью прибрали заодно с наваленными на нее мешками с зерном.
Кадфаэль заметил, что у ворот происходит нечто странное. Большие ворота, предназначенные для подвод, были заперты, но в одной из створок была небольшая дверца. И надо же — кто-то набрался смелости стучать в нее и требовать, чтобы его впустили. Поскольку это мог быть кто-то из своих, например, посыльный со сторожевого поста у часовни Святого Жиля или из королевского лагеря, дверь открыли, и в узком проеме показалась Элин Сивард. В руках она держала молитвенник, белая шапочка и строгий траурный плат покрывали золотистые волосы.
— У меня есть разрешение посещать церковь, — сладким голоском пропела девушка, и увидев, что стоявшие перед ней стражники не понимают по-английски, повторила то же самое по-французски. Фламандцы, однако, не были настроены пропускать девушку, и, скорее всего, захлопнули бы дверь у нее перед носом, если бы на спор у ворот не обратил внимания один из офицеров.
— У меня есть разрешение посещать мессу, — терпеливо повторила Элин подошедшему командиру, — я получила его от мессира Адама Курселя. Если вы сомневаетесь в моих словах, спросите у него самого — он подтвердит.
По-видимому, она действительно имела такую привилегию, ибо был отдан торопливый приказ, дверь распахнулась настежь, и стражники расступились, пропуская девушку. Элин прошествовала по большому двору, словно не замечая царившей там суматохи, и направилась к южному входу в церковь. Однако приметив пробиравшегося между сновавшими солдатами и удрученными паломниками брата Кадфаэля, она замедлила шаг, и возле самого крыльца пути их пересеклись. Девушка поздоровалась с ним весьма сдержанно, но улучив момент, когда они оказались рядом, произнесла тихонько, стараясь не привлекать внимания:
— Не беспокойся: с Годриком все в порядке — он в моем доме.
— Благодарение Всевышнему и тебе тоже, — выдохнул монах так же тихо. — Как только стемнеет, я приду за ней.
Хотя Элин и назвала имя Годрик, по промелькнувшей заговорщической улыбке Кадфаэль понял, что сказанные им слова «за ней» вовсе не удивили девушку.
— А лодка где? — спросил он почти беззвучно.
— Она готова. Ждет там, где мой сад спускается к берегу.
Сказав это, Элин немного убыстрила шаг, а Кадфаэль, у которого давно не было так легко на сердце, тоже поспешил за ней в церковь и демонстративно занял свое место среди братьев.
Взобравшись на дерево на опушке леса, Торольд устроился в развилке, уплетал остатки захваченного с собой хлеба да пару яблок, сорванных с яблони на границе монастырских владений. За рекой, на западе, высился могучий утес, стены и башни замка, а дальше, направо, среди деревьев, теснились шатры королевского лагеря. Судя по тому, сколько народу отправилось шуровать в городе да в аббатстве, в лагере почти никого не осталось.
Хотя раны еще побаливали, тело Торольда, к немалому его удовлетворению, совсем неплохо ему подчинялось. Признаться, он даже удивлялся этому. Гораздо сильнее были душевные муки. Правда, ему не так уж далеко пришлось тащиться пешком, а стало быть, утруждаться: залезть же на раскидистое, с густой кроной, дерево было и вовсе пустяком, однако до чего приятно ощущать, как повинуются травмированные мускулы. Рана на бедре почти не беспокоила юношу, и даже более глубокая рана на плече не лишила его возможности владеть рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67