Кто знает, возможно, когда-нибудь я и встречу такую женщину, но до тех пор мы с тобой будем связаны нашим обетом, нашей нерушимой клятвой. Только она сможет спасти нас обоих.
Его взгляд, тембр его голоса, серьезность и торжественность произносимых им слов, заставили Джессику понять, что он имел в виду, но, прежде чем она успела произнести это вслух, Рафаэль наклонился к ней и закрыл ей рот поцелуем. И снова Джессика ощутила сладостное, незабываемое волшебство вкуса и прикосновения. Атакуя эти два ее чувства, он словно дразнил ее, согревая ей кровь и зажигая в ней огонь страсти. Губы Рафаэля ласкали ее рот, и по всему телу Джессики разливалась волна пульсирующего тепла, а движения его языка успокаивали, убаюкивали мысли и будили желание ответить тем же.
Покачнувшись, Джессика подняла руки и обняла его за шею, чувствуя под пальцами густой шелк его волос. В ответ Рафаэль так крепко прижал ее к себе, что ее напряженные соски уперлись ему в грудь, а тело ощутило его растущее возбуждение. Словно сквозь сон Джессика услышала его вдох и поняла, что Рафаэль отчаянно сражается с собой, пытаясь удержать себя в руках.
И неожиданно она почувствовала себя свободной. Выпустив ее, Рафаэль еще несколько мгновений продолжал жечь ее взглядом, потом отступил назад и, повернувшись, пошел прочь своим широким, размеренным шагом. В лучах заходящего солнца черные волосы на его затылке отливали синевой, а рубашка из ореховой стала золотистой. Потом его фигура стала расплываться, таять, и Джессика поняла, что смотрит ему вслед сквозь застилающие глаза слезы.
— И ты так и не сказала ему, что любишь его? — спросила Арлетта удивленно. Ее настолько огорчили мокрые покрасневшие глаза и срывающийся голос дочери, что она даже не стала дожидаться, пока Рафаэль улетит. В ответ Джессика только покачала головой.
— Почему?
— Я не знаю, любит ли он меня.
— Какая чушь! — Арлетта с негодованием вздохнула, поднимая глаза к темному потолку крытой галереи, где они стояли: Арлетта — уперев руки в бока, Джессика — с поникшей головой и плечами.
— Вот не знала, что моя дочь — круглая идиотка! Твой Рафаэль вымел подчистую все свои закрома, чтобы купить компанию, которая ему абсолютно не нужна; он позволил деду вынудить себя к браку с тобой и преодолел несколько тысяч миль только потому, что ему показалось, что ты, возможно, попала в беду. Чтобы спасти тебя, он чуть не свернул шею этому психованному мафиози Холивеллу, а тебе все мало. Что он еще должен сделать? Покорить Северный полюс или слетать на Луну?
На самом деле Рафаэль совершил еще несколько подвигов, о которых ее мать не упомянула, но Джессика не стала ее поправлять. Слабо улыбнувшись, она сказала:
— Конечно, если учесть все это…
— То что?
— Что — что?
— Не прикидывайся тупицей. Я тебе точно говорю.
Джессика попыталась взглядом остановить мать, но у нее ничего не вышло. Арлетта никогда не была особенно восприимчива к взглядам и намекам.
— Хорошо, — сдалась она. — Наверное, я влюбилась в него в тот самый момент, когда впервые вошла в его офис в Рио. Или, в крайнем случае, после того, как мы в первый раз поцеловались.
— Тогда почему, ради всего святого, ты позволяешь ему уехать? Один раз ты уже совершила эту ошибку, и вот теперь все повторяется снова, да? Неужели ты так никогда ничему и не научишься?
— Но я же не могу сама бегать за ним! Взгляд Арлетты, исполненный усталого, бесконечного терпения, оставался непреклонным.
— Почему бы и нет?
— Потому!.. — ответила обидевшаяся Джессика.
— Ага, значит, ты тоже считаешь, что женщина должна ждать, пока с ней не заговорят о любви открытым текстом? Какой бред!
— Не бред, а обычная женская гордость. И еще я боюсь, вдруг он скажет или сделает что-нибудь не то? Не то, чего я от него жду? Я не хочу выглядеть круглой дурой.
— Милая моя, в жизни бывают вещи похуже, чем это. Вместо того чтобы выглядеть дурой, ты можешь быть ею.
В голосе Арлетты прозвучала такая горькая ирония, что Джессика поняла, что ее мать говорит в большей степени о себе самой. Но, если она и сожалела о том, как все повернулось в ее жизни, она старалась не подавать вида.
Жестом отчаяния Джессика запустила в волосы пальцы обеих рук.
— Я знаю, что это значит. Я уже наделала немало глупостей! — воскликнула она и, увидев вопросительно приподнятые брови матери, пояснила:
— Это я прогнала его в прошлый раз.
На мгновение между ними установилась напряженная тишина. Арлетта пристально вгляделась в дочь, потом негромко спросила:
— Почему ты это сделала?
— Я думала, что не могу ему доверять. Я думала, что это он прислал деду фотографии. Я боялась, что он узнает о моих чувствах. И еще… О, причин было множество, но главное, мне казалось, что он сам может этого хотеть.
— Хотеть расстаться с тобой? — уточнила Арлетта, и Джессика кивнула с самым несчастным видом.
— И теперь вы оба страдаете, — подвела ее мать неутешительный итог.
Джессика всхлипнула.
— Теперь, после того как ты ткнула меня носом во все факты, мне кажется… Я думаю, что ошиблась.
— Наконец-то я сделала что-то полезное! — воскликнула Арлетта, широко улыбаясь. — Ну и что ты думаешь предпринять?
— Я… я не знаю.
Джессика действительно не знала. Она предложила Рафаэлю развод, надеясь по его реакции угадать, что он на самом деле чувствует. Она сознательно искушала его свободой, но он швырнул эту свободу ей в лицо, причем сделал это в такой форме, что она по-прежнему не могла быть ни в чем уверена.
— Решай скорее, — поторопила ее мать. — Рафаэль уже спустился вниз, чтобы идти к самолету, а бензовоз проехал туда примерно полчаса назад.
Джессика потерла лицо ладонью, потом крепко прижала сжатые кулаки к ноющим вискам.
— Я не знаю, что делать, потому что не знаю, как будет лучше для всех. И, главное, я не знаю, чего ждет от меня Рафаэль.
— Так всегда и бывает, — утешила ее Арлетта. — Разве тебе это неизвестно? Но послушай, Джессика, что бы ты ни решила, я ни слова тебе не скажу. Ты ничего мне не должна, и я не хочу распоряжаться твоей жизнью. Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива.
Улыбка Джессики была жалкой.
— Хорошо, я постараюсь… мама.
После этого Арлетта ушла, оставив ее одну, что с ее стороны — учитывая все обстоятельства — было весьма предусмотрительно и мудро. Джессика еще некоторое время стояла у перил, глядя, как сгущаются сумерки и небо становится фиалково-лиловым. И постепенно ее мысли обратились к другому вечеру — к вечеру того самого дня, когда после свадьбы они с Рафаэлем впервые остались вдвоем. Она не только пережила этот вечер, но нашла его великолепным и ни на минуту не забывала об испытанном ею блаженстве.
«Тигрица» — Рафаэль называл ее своей тигрицей. Что ж, это было только справедливо — вряд ли ее можно было считать ручной или хотя бы укрощенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Его взгляд, тембр его голоса, серьезность и торжественность произносимых им слов, заставили Джессику понять, что он имел в виду, но, прежде чем она успела произнести это вслух, Рафаэль наклонился к ней и закрыл ей рот поцелуем. И снова Джессика ощутила сладостное, незабываемое волшебство вкуса и прикосновения. Атакуя эти два ее чувства, он словно дразнил ее, согревая ей кровь и зажигая в ней огонь страсти. Губы Рафаэля ласкали ее рот, и по всему телу Джессики разливалась волна пульсирующего тепла, а движения его языка успокаивали, убаюкивали мысли и будили желание ответить тем же.
Покачнувшись, Джессика подняла руки и обняла его за шею, чувствуя под пальцами густой шелк его волос. В ответ Рафаэль так крепко прижал ее к себе, что ее напряженные соски уперлись ему в грудь, а тело ощутило его растущее возбуждение. Словно сквозь сон Джессика услышала его вдох и поняла, что Рафаэль отчаянно сражается с собой, пытаясь удержать себя в руках.
И неожиданно она почувствовала себя свободной. Выпустив ее, Рафаэль еще несколько мгновений продолжал жечь ее взглядом, потом отступил назад и, повернувшись, пошел прочь своим широким, размеренным шагом. В лучах заходящего солнца черные волосы на его затылке отливали синевой, а рубашка из ореховой стала золотистой. Потом его фигура стала расплываться, таять, и Джессика поняла, что смотрит ему вслед сквозь застилающие глаза слезы.
— И ты так и не сказала ему, что любишь его? — спросила Арлетта удивленно. Ее настолько огорчили мокрые покрасневшие глаза и срывающийся голос дочери, что она даже не стала дожидаться, пока Рафаэль улетит. В ответ Джессика только покачала головой.
— Почему?
— Я не знаю, любит ли он меня.
— Какая чушь! — Арлетта с негодованием вздохнула, поднимая глаза к темному потолку крытой галереи, где они стояли: Арлетта — уперев руки в бока, Джессика — с поникшей головой и плечами.
— Вот не знала, что моя дочь — круглая идиотка! Твой Рафаэль вымел подчистую все свои закрома, чтобы купить компанию, которая ему абсолютно не нужна; он позволил деду вынудить себя к браку с тобой и преодолел несколько тысяч миль только потому, что ему показалось, что ты, возможно, попала в беду. Чтобы спасти тебя, он чуть не свернул шею этому психованному мафиози Холивеллу, а тебе все мало. Что он еще должен сделать? Покорить Северный полюс или слетать на Луну?
На самом деле Рафаэль совершил еще несколько подвигов, о которых ее мать не упомянула, но Джессика не стала ее поправлять. Слабо улыбнувшись, она сказала:
— Конечно, если учесть все это…
— То что?
— Что — что?
— Не прикидывайся тупицей. Я тебе точно говорю.
Джессика попыталась взглядом остановить мать, но у нее ничего не вышло. Арлетта никогда не была особенно восприимчива к взглядам и намекам.
— Хорошо, — сдалась она. — Наверное, я влюбилась в него в тот самый момент, когда впервые вошла в его офис в Рио. Или, в крайнем случае, после того, как мы в первый раз поцеловались.
— Тогда почему, ради всего святого, ты позволяешь ему уехать? Один раз ты уже совершила эту ошибку, и вот теперь все повторяется снова, да? Неужели ты так никогда ничему и не научишься?
— Но я же не могу сама бегать за ним! Взгляд Арлетты, исполненный усталого, бесконечного терпения, оставался непреклонным.
— Почему бы и нет?
— Потому!.. — ответила обидевшаяся Джессика.
— Ага, значит, ты тоже считаешь, что женщина должна ждать, пока с ней не заговорят о любви открытым текстом? Какой бред!
— Не бред, а обычная женская гордость. И еще я боюсь, вдруг он скажет или сделает что-нибудь не то? Не то, чего я от него жду? Я не хочу выглядеть круглой дурой.
— Милая моя, в жизни бывают вещи похуже, чем это. Вместо того чтобы выглядеть дурой, ты можешь быть ею.
В голосе Арлетты прозвучала такая горькая ирония, что Джессика поняла, что ее мать говорит в большей степени о себе самой. Но, если она и сожалела о том, как все повернулось в ее жизни, она старалась не подавать вида.
Жестом отчаяния Джессика запустила в волосы пальцы обеих рук.
— Я знаю, что это значит. Я уже наделала немало глупостей! — воскликнула она и, увидев вопросительно приподнятые брови матери, пояснила:
— Это я прогнала его в прошлый раз.
На мгновение между ними установилась напряженная тишина. Арлетта пристально вгляделась в дочь, потом негромко спросила:
— Почему ты это сделала?
— Я думала, что не могу ему доверять. Я думала, что это он прислал деду фотографии. Я боялась, что он узнает о моих чувствах. И еще… О, причин было множество, но главное, мне казалось, что он сам может этого хотеть.
— Хотеть расстаться с тобой? — уточнила Арлетта, и Джессика кивнула с самым несчастным видом.
— И теперь вы оба страдаете, — подвела ее мать неутешительный итог.
Джессика всхлипнула.
— Теперь, после того как ты ткнула меня носом во все факты, мне кажется… Я думаю, что ошиблась.
— Наконец-то я сделала что-то полезное! — воскликнула Арлетта, широко улыбаясь. — Ну и что ты думаешь предпринять?
— Я… я не знаю.
Джессика действительно не знала. Она предложила Рафаэлю развод, надеясь по его реакции угадать, что он на самом деле чувствует. Она сознательно искушала его свободой, но он швырнул эту свободу ей в лицо, причем сделал это в такой форме, что она по-прежнему не могла быть ни в чем уверена.
— Решай скорее, — поторопила ее мать. — Рафаэль уже спустился вниз, чтобы идти к самолету, а бензовоз проехал туда примерно полчаса назад.
Джессика потерла лицо ладонью, потом крепко прижала сжатые кулаки к ноющим вискам.
— Я не знаю, что делать, потому что не знаю, как будет лучше для всех. И, главное, я не знаю, чего ждет от меня Рафаэль.
— Так всегда и бывает, — утешила ее Арлетта. — Разве тебе это неизвестно? Но послушай, Джессика, что бы ты ни решила, я ни слова тебе не скажу. Ты ничего мне не должна, и я не хочу распоряжаться твоей жизнью. Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива.
Улыбка Джессики была жалкой.
— Хорошо, я постараюсь… мама.
После этого Арлетта ушла, оставив ее одну, что с ее стороны — учитывая все обстоятельства — было весьма предусмотрительно и мудро. Джессика еще некоторое время стояла у перил, глядя, как сгущаются сумерки и небо становится фиалково-лиловым. И постепенно ее мысли обратились к другому вечеру — к вечеру того самого дня, когда после свадьбы они с Рафаэлем впервые остались вдвоем. Она не только пережила этот вечер, но нашла его великолепным и ни на минуту не забывала об испытанном ею блаженстве.
«Тигрица» — Рафаэль называл ее своей тигрицей. Что ж, это было только справедливо — вряд ли ее можно было считать ручной или хотя бы укрощенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138