– Отвечайте, Лайонел, – приказал Бернс.
– Да, она мне понравилась так же, как и все остальные. Тут в голосе Харрисона явственно зазвучали гнев и презрение.
– В таком случае у вас странные понятия о том, что хорошо и что плохо. Вы ведь лжете, Лайонел, не так ли? Вы всех нас ненавидите.
– Неправда!
– А как насчет Белл? – снова осведомился Харрисон.
– Она достойная женщина.
– Он врет, судья! – крикнула со своего места Белл. – Он назвал меня грязной, дешевой шлюхой. Билли это слышал.
– Но она в самом деле шлюха, – стал оправдываться Лайонел.
– Благодарю вас, Белл, – с улыбкой сказал Харрисон. – Теперь у нас возникла еще одна проблема, ваша честь. Похоже, мы и парни с Юга говорим на разных языках. Лайонел, может быть, для вас слово «хорошо» означает то же самое, что «отвратительно»? А что вы думаете о других женщинах города? Например, о Мэри Роуз?
– Она дрянь, потому что живет с черномазым.
Харрисону очень захотелось ударить сукиного сына, но он стремился уничтожить его иным способом.
– Харрисон, в чем дело? Почему вы расспрашиваете его о жителях города? – поинтересовался Бернс.
– Ответы свидетеля дают представление о его характере, судья, – пояснил Харрисон. – Когда человек утверждает, что говорит правду, я должен выяснить, насколько я могу ему верить.
Бернс кивнул.
– А что вы думаете о Кэтрин Моррисон? – продолжил Макдональд. – Что вы сказали о ней Дули, Генри и Гоусту?
– Я не помню.
– Ну что ж, зато я помню. По моей просьбе Генри записал ваши слова и поставил под бумагой свою подпись, удостоверяя ваши высказывания. Если будет нужно, мы вызовем его сюда и попросим рассказать, как было дело. – Харрисон подошел к столу и взял лист бумаги. – Лайонел назвал Кэтрин сучкой и шлюхой, заявив, что, по его мнению, она переспала с большинством мужского населения Блю-Белл. Мало того, он сказал Генри, что им следует объединиться с Белл и работать на пару. Он прошелся по матери Кэтрин, но я не собираюсь повторять эти гнусности. Если хотите, можете ознакомиться с тем, что он говорил.
Судья углубился в чтение. Макдональд старательно избегал смотреть на Джона Моррисона, Он подошел к своему столу, собрал еще четыре подписанных листа и, когда Бернс закончил чтение, вручил их старшему присяжных. После этого он снова повернулся к Лайонелу:
– Итак, все ясно. Вы всех нас презираете, не так ли, Лайонел? Наверное, мы недостаточно культурные, по вашим южным меркам. Всю прошедшую неделю вы насмехались над нами, и вас слышала половина города.
Лайонел выпрямился на стуле и зло уставился на Харрисона.
– Ну а если и так? Эту неделю мне пришлось жить в невыносимых условиях ради того, чтобы правосудие свершилось. Да, мы с братом считаем, что все вы – грязный, нецивилизованный сброд. Но это ничего не меняет. Моя мать подписала свои показания, в которых говорится, что этот черномазый виновен, и это единственное, что имеет значение.
– Но в таком случае вы противоречите самому себе, Лайонел.
– Я только старался быть тактичным.
– С чего бы это? Всю прошлую неделю вам и в голову не приходило вспомнить о такте. Вы заставили Ливонию подписать эту бумагу?!
Последний вопрос Макдональд задал громовым голосом.
– Нет, не заставил, и вы не докажете обратное! – крикнул в ответ Лайонел.
– Ваша честь, мне бы хотелось, чтобы этого человека привлекли к ответственности за лжесвидетельство. Я еще не закончил допрос, но, прежде чем продолжить, мне бы хотелось выслушать свидетелей.
Судья изучающе посмотрел на Лайонела.
– Хорошо. Возвращайтесь на свое место, Лайонел, но не покидайте зал суда.
Харрисон вызвал Альфреда Митчелла и привел его к присяге на Библии.
– Скажите, кто вы и почему вы здесь, Альфред, – начал Харрисон.
– Меня зовут Альфред Митчелл. Я адвокат юридической конторы Митчеллов, владельцами которой, помимо меня, являются также мои братья. Я получил от вас телеграмму с запросом, Харрисон. Кроме того, вы просили меня приехать сюда не позднее чем в двухнедельный срок. Мы с братьями сразу же приступили к работе. Мне удалось выяснить все, что вы хотели… и, к сожалению, даже больше. Вчера я вручил вам соответствующие документы, под которыми при свидетелях поставил свою подпись.
Митчелл повернулся к присяжным. Он был молод, но уже обладал искусством очаровывать людей.
– Мне очень понравился Блю-Белл, – снова заговорил он. – Правда, я видел лишь небольшую часть вашего города, но она напомнила мне мою малую родину. В душе я навсегда остался мальчишкой с фермы. Я не стесняюсь своих грязных ногтей, ибо для меня это доказательство того, что я зарабатываю свой хлеб насущный тяжелым ежедневным трудом.
Харрисон с трудом сдержал улыбку. Слова Митчелла явно были восприняты присяжными с одобрением, а Моррисон даже ухмыльнулся.
– Расскажите о Ливонии Эддерли, – попросил Митчелла Макдональд.
Улыбка сошла с лица Альфреда.
– В особняке ее не оказалось. Ее сосед сказал мне, что женщина лежит в ближайшей больнице. Я поехал туда, чтобы повидаться с ней. Все то время, пока я был в палате, рядом со мной находился врач. Ливония рассказала мне о том, что случилось. Я записал ее слова, а потом прочитал ей, и Ливония подписалась под моими записями.
Харрисон молча подошел к своему столу, взял с него бумагу и подал судье. Бернс зачитал ее содержание присяжным:
– «Джон Куинси Адам невиновен в смерти моего мужа. Уолтер Эддерли споткнулся и ударился головой о каминную доску. В результате этого удара он скончался на месте».
– Пожалуйста, прочитайте все показания, ваша честь, – попросил Харрисон.
Бернс бросил взгляд на Кола, потом на Адама.
– Вы уверены, что это стоит делать? – спросил он.
– Да.
– Ну хорошо. Вот что здесь говорится: «Я не хочу, чтобы моих сыновей привлекали к ответственности за их поведение, и не собираюсь выдвигать против них никаких обвинений. Роуз обещала мне то же самое, и я знаю, что моя верная подруга сдержит свое слово. Я люблю своих сыновей. Просто мне бывает страшно, когда гнев затмевает в их душах все хорошее. Они не хотели причинять мне вред, но я отказалась подписать составленную ими бумагу, и они принудили меня к этому. Правда им была не нужна, а я не могла больше выносить побои, потому что, как всегда считал Уолтер Эддерли, я слабая женщина. В результате я подчинилась. Да простит меня Бог за мою ложь».
Публика в зале загудела. Судья Бернс помрачнел. Харрисону показалось, что и большинство присутствующих чувствовали себя не лучше. Макдональд, однако, еще не закончил – он хотел выложить все козыри.
– Кто-нибудь находился в палате, кроме вас и доктора? – спросил он Митчелла.
– Да. Там была мама Роуз, как ее называет Ливония. Она и мне разрешила так к ней обращаться. Мама Роуз сидела на стуле рядом с кроватью Ливонии, держала больную за руку и успокаивала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133