Наступил полдень, через коридор было слышно, как слуги в столовой накрывают к ленчу.
– Я получила письмо от Милли, – сообщила Анна через несколько минут.
– В самом деле? Как поживает миссис Поллинакс?
– Она… – Анна замешкалась, не зная, как это выразить. – Полагаю, с ней все в порядке, но, судя по письму… мне кажется, у нее несколько подавленное настроение.
– Возможно, она тоскует в разлуке с вами.
Анна ответила ничего не значащей вежливой улыбкой. Ее подруга была не просто в подавленном настроении, но она считала себя не вправе делиться такими новостями с Эйдином.
Пять лет назад, когда Милли вышла замуж за Джорджа Поллинакса, всем, кто их знал, казалось, что этот брак уж точно свершился на небесах и что нет на свете более красивой, веселой, жизнерадостной пары. Все, кроме ближайших подруг Милли, среди которых была и Анна, верили в это до сих пор. Джордж Поллинакс был богат, не имел пристрастия к выпивке и не играл в азартные игры. Но Милли не была с ним счастлива: Анна знала об этом по намекам и умолчаниям (ее подруга никогда не жаловалась в открытую), а из последнего письма поняла, что ситуация наконец стала невыносимой.
«Знаю, для тебя это станет неожиданностью, Анна, и надеюсь, ты меня простишь. В течение долгих лет я скрывала от тебя правду о своем браке. Но ты принадлежишь к тому редкому типу людей, которые видят во всех, кроме себя, одно только хорошее, и я старалась оградить тебя от правды о моей жизни с Джорджем. О, как бы я хотела, чтобы ты сейчас была здесь! Мне так много нужно тебе рассказать, а главное, мне, как никогда, необходим твой спокойный и разумный совет. Но с моей стороны было бы верхом эгоизма желать твоего присутствия где бы то ни было, кроме того места, где ты находишься сейчас. Надеюсь, что поцелуй Прекрасного Принца наконец-то заставил тебя проснуться и увидеть себя в истинном свете, то есть белым лебедем, а не тем гадким утенком, каким ты всегда себя воображала. Прости, я, кажется, перепутала разные сказки, но по сути все верно: тебя давно надо было разбудить. Я так рада за тебя, Анна. Никто на свете не заслуживает счастья больше, чем ты…»
«Увы, – подумала Анна, – если бы мы и в самом деле были такими добрыми и достойными похвал, какими нас считают наши лучшие друзья!» Ей хотелось плакать над письмом Милли. Она чувствовала себя такой беспомощной! Находясь в Италии, она ничем не могла помочь подруге. А еще горше было сознавать, что она сама обманывает Милли, не сообщая ей о смерти Николаса. Анна поставила себя в безвыходное положение, скрывая правду от своей семьи, но скрывать ее от Милли, от своей ближайшей подруги, с которой ее связывали самые доверительные отношения, было гораздо хуже.
Согласившись принять участие в авантюре, Анна понимала, что ей будет тяжело, но не могла предвидеть, что придется жить с этим ужасным чувством вины. Нечестность в любой форме была ей чужда, и чем дольше она умалчивала правду о Николасе, тем сильнее начинала ненавидеть себя. Единожды солгав, она попала в ловушку, из которой не было выхода, и с каждым днем запутывалась все больше.
Несколько минут спустя какое-то движение в дверях привлекло ее внимание. Она подняла голову и увидела внушительную фигуру Билли Флауэрса, заполняющую собой дверной проем. Он улыбался от уха до уха.
– Закройте глаза, – скомандовал он с видом заговорщика.
– В чем дело? – поднял голову О’Данн. Билли вспомнил о своих манерах.
– Закройте глаза, пожалуйста.
О’Данн и Анна непонимающе переглянулись, но после секундного колебания повиновались. Вот послышались шаги на лестнице, в коридоре и, наконец, в комнате.
– Та-а-ак, – удовлетворенно протянул Билли, – а теперь смотрите!
Они открыли глаза. Броуди стоял в нескольких шагах от дивана, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. Он держался с величайшей небрежностью и старательно делал вид, что не смотрит на Анну. Его борода исчезла.
– Ого!
О’Данн вскочил на ноги и подошел ближе. Прищурив глаза, он с пристальным вниманием осмотрел лишенное растительности лицо Броуди.
– Да, теперь совсем другое дело. Я понимаю, чего вы хотели добиться, и должен признать, что вам это удалось.
Адвокат повернулся к Анне:
– Вы видите? Это имеет смысл. Без бороды он стал просто другим человеком. Теперь небольшое несходство между ним и Ником можно будет приписать тому, что он сбрил бороду. Отличная мысль! – воскликнул О’Данн, с одобрительной улыбкой хлопнув Броуди по плечу. – Вы со мной согласны, Анна? По-моему, это просто гениально!
Анна молча кивнула, не сводя глаз с лица Броуди. Он действительно изменился; энтузиазм Эйдина, обычно настроенного скептически и сдержанного в оценках, сам по себе говорил о многом. Анна всегда считала его, – нет, она считала Николаса – красавцем, и ей казалось, что бородка придает ему солидности. С бородой он выглядел немного старше своих лет. Но до этой самой минуты она и представить себе не могла, какое необыкновенное лицо скрывает эта борода: горделивое, с сильной челюстью, с высокими, надменными, остро очерченными скулами и волевым, упрямым подбородком.
Выразительные губы, лишенные скрывавшей их прежде растительности, теперь казались незащищенными, но выглядели ничуть не менее чувственными. А в общем и целом создавалось впечатление совершенной мужской красоты – притягивающей и грозной одновременно. Как ни странно, Анну не огорчил длинный рубец шрама, пересекавший левую щеку Броуди: этот единственный недостаток разрушал безупречное совершенство полубога.
Броуди с трудом заставил себя стоять смирно под ее серьезным, немигающим взглядом. «Ничего, опять отрастет», – мысленно утешил он себя той же присказкой, которую без устали повторял на протяжении последних десяти минут. Ну почему она молчит? Почему не скажет хоть что-нибудь? Он и сам был не в восторге, но все-таки ему казалось, что не настолько уж все страшно. Конечно, лицо выглядит каким-то голым, но она к этому привыкнет, разве нет?
Анна продолжала молчать. Броуди мрачно прищурился, удерживаясь от желания взглянуть на свое отражение в зеркале, висевшем на стене у нее за спиной. Черт побери, какое ему вообще дело до того, что думает о нем миссис Бальфур?
– Это… – Анна не знала, что сказать.
– Это не так уж страшно, она снова отрастет.
– Нет-нет, это…
– Ну что? – нетерпеливо потребовал Броуди, подходя к ней и глядя на нее сверху вниз. – Что?
– Это…
– Это значительное улучшение, – пришел ей на помощь О’Данн, взяв Броуди под руку и ведя его к двери. – Идемте, я хочу, чтобы вы примерили новые сапоги, их доставили сегодня утром.
Размер ноги у Броуди были больше, чем у его брата, и адвокат заказал для него новую обувь у сапожника во Флоренции.
– Идемте, у нас как раз осталось несколько минут перед ленчем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Я получила письмо от Милли, – сообщила Анна через несколько минут.
– В самом деле? Как поживает миссис Поллинакс?
– Она… – Анна замешкалась, не зная, как это выразить. – Полагаю, с ней все в порядке, но, судя по письму… мне кажется, у нее несколько подавленное настроение.
– Возможно, она тоскует в разлуке с вами.
Анна ответила ничего не значащей вежливой улыбкой. Ее подруга была не просто в подавленном настроении, но она считала себя не вправе делиться такими новостями с Эйдином.
Пять лет назад, когда Милли вышла замуж за Джорджа Поллинакса, всем, кто их знал, казалось, что этот брак уж точно свершился на небесах и что нет на свете более красивой, веселой, жизнерадостной пары. Все, кроме ближайших подруг Милли, среди которых была и Анна, верили в это до сих пор. Джордж Поллинакс был богат, не имел пристрастия к выпивке и не играл в азартные игры. Но Милли не была с ним счастлива: Анна знала об этом по намекам и умолчаниям (ее подруга никогда не жаловалась в открытую), а из последнего письма поняла, что ситуация наконец стала невыносимой.
«Знаю, для тебя это станет неожиданностью, Анна, и надеюсь, ты меня простишь. В течение долгих лет я скрывала от тебя правду о своем браке. Но ты принадлежишь к тому редкому типу людей, которые видят во всех, кроме себя, одно только хорошее, и я старалась оградить тебя от правды о моей жизни с Джорджем. О, как бы я хотела, чтобы ты сейчас была здесь! Мне так много нужно тебе рассказать, а главное, мне, как никогда, необходим твой спокойный и разумный совет. Но с моей стороны было бы верхом эгоизма желать твоего присутствия где бы то ни было, кроме того места, где ты находишься сейчас. Надеюсь, что поцелуй Прекрасного Принца наконец-то заставил тебя проснуться и увидеть себя в истинном свете, то есть белым лебедем, а не тем гадким утенком, каким ты всегда себя воображала. Прости, я, кажется, перепутала разные сказки, но по сути все верно: тебя давно надо было разбудить. Я так рада за тебя, Анна. Никто на свете не заслуживает счастья больше, чем ты…»
«Увы, – подумала Анна, – если бы мы и в самом деле были такими добрыми и достойными похвал, какими нас считают наши лучшие друзья!» Ей хотелось плакать над письмом Милли. Она чувствовала себя такой беспомощной! Находясь в Италии, она ничем не могла помочь подруге. А еще горше было сознавать, что она сама обманывает Милли, не сообщая ей о смерти Николаса. Анна поставила себя в безвыходное положение, скрывая правду от своей семьи, но скрывать ее от Милли, от своей ближайшей подруги, с которой ее связывали самые доверительные отношения, было гораздо хуже.
Согласившись принять участие в авантюре, Анна понимала, что ей будет тяжело, но не могла предвидеть, что придется жить с этим ужасным чувством вины. Нечестность в любой форме была ей чужда, и чем дольше она умалчивала правду о Николасе, тем сильнее начинала ненавидеть себя. Единожды солгав, она попала в ловушку, из которой не было выхода, и с каждым днем запутывалась все больше.
Несколько минут спустя какое-то движение в дверях привлекло ее внимание. Она подняла голову и увидела внушительную фигуру Билли Флауэрса, заполняющую собой дверной проем. Он улыбался от уха до уха.
– Закройте глаза, – скомандовал он с видом заговорщика.
– В чем дело? – поднял голову О’Данн. Билли вспомнил о своих манерах.
– Закройте глаза, пожалуйста.
О’Данн и Анна непонимающе переглянулись, но после секундного колебания повиновались. Вот послышались шаги на лестнице, в коридоре и, наконец, в комнате.
– Та-а-ак, – удовлетворенно протянул Билли, – а теперь смотрите!
Они открыли глаза. Броуди стоял в нескольких шагах от дивана, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. Он держался с величайшей небрежностью и старательно делал вид, что не смотрит на Анну. Его борода исчезла.
– Ого!
О’Данн вскочил на ноги и подошел ближе. Прищурив глаза, он с пристальным вниманием осмотрел лишенное растительности лицо Броуди.
– Да, теперь совсем другое дело. Я понимаю, чего вы хотели добиться, и должен признать, что вам это удалось.
Адвокат повернулся к Анне:
– Вы видите? Это имеет смысл. Без бороды он стал просто другим человеком. Теперь небольшое несходство между ним и Ником можно будет приписать тому, что он сбрил бороду. Отличная мысль! – воскликнул О’Данн, с одобрительной улыбкой хлопнув Броуди по плечу. – Вы со мной согласны, Анна? По-моему, это просто гениально!
Анна молча кивнула, не сводя глаз с лица Броуди. Он действительно изменился; энтузиазм Эйдина, обычно настроенного скептически и сдержанного в оценках, сам по себе говорил о многом. Анна всегда считала его, – нет, она считала Николаса – красавцем, и ей казалось, что бородка придает ему солидности. С бородой он выглядел немного старше своих лет. Но до этой самой минуты она и представить себе не могла, какое необыкновенное лицо скрывает эта борода: горделивое, с сильной челюстью, с высокими, надменными, остро очерченными скулами и волевым, упрямым подбородком.
Выразительные губы, лишенные скрывавшей их прежде растительности, теперь казались незащищенными, но выглядели ничуть не менее чувственными. А в общем и целом создавалось впечатление совершенной мужской красоты – притягивающей и грозной одновременно. Как ни странно, Анну не огорчил длинный рубец шрама, пересекавший левую щеку Броуди: этот единственный недостаток разрушал безупречное совершенство полубога.
Броуди с трудом заставил себя стоять смирно под ее серьезным, немигающим взглядом. «Ничего, опять отрастет», – мысленно утешил он себя той же присказкой, которую без устали повторял на протяжении последних десяти минут. Ну почему она молчит? Почему не скажет хоть что-нибудь? Он и сам был не в восторге, но все-таки ему казалось, что не настолько уж все страшно. Конечно, лицо выглядит каким-то голым, но она к этому привыкнет, разве нет?
Анна продолжала молчать. Броуди мрачно прищурился, удерживаясь от желания взглянуть на свое отражение в зеркале, висевшем на стене у нее за спиной. Черт побери, какое ему вообще дело до того, что думает о нем миссис Бальфур?
– Это… – Анна не знала, что сказать.
– Это не так уж страшно, она снова отрастет.
– Нет-нет, это…
– Ну что? – нетерпеливо потребовал Броуди, подходя к ней и глядя на нее сверху вниз. – Что?
– Это…
– Это значительное улучшение, – пришел ей на помощь О’Данн, взяв Броуди под руку и ведя его к двери. – Идемте, я хочу, чтобы вы примерили новые сапоги, их доставили сегодня утром.
Размер ноги у Броуди были больше, чем у его брата, и адвокат заказал для него новую обувь у сапожника во Флоренции.
– Идемте, у нас как раз осталось несколько минут перед ленчем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110