Вернее, то, что она приняла за любовь. На самом деле это было еще одно проявление ее греховной гордыни.
Но вот занавес опустился, в зале вспыхнул свет, чудо на поверку оказалось всего лишь театральным эффектом, и теперь ей тоже захотелось скрыться, исчезнуть, стать невидимой. Николас обокрал и опозорил компанию ее отца, но даже это предательство ранило ее не так больно, как измена ей, Анне Журден, бессовестный обман ее доверия. Но она сама виновата – не надо было питать иллюзий.
Как ни странно, вероломство Дженни она пережила гораздо легче. Анна не знала и не хотела знать, что именно связывало Николаса с ее кузиной, но отчетливо сознавала, что Дженни стала такой же жертвой обмана, как и она сама. Более того, Анна не сомневалась, что сейчас их обеих одинаково терзает боль. Ей представилось, как они с Дженни рыдают друг у друга на плече, и это помогло остановить жгучий поток слез. Она раз и навсегда освободилась от власти Николаса.
Ей вдруг показалось отвратительным свое поведение. Он не стоит того, чтобы рыдать из-за него в подушку. Анна встала, несколько раз плеснула водой в зареванное, опухшее от слез лицо, потом зажгла свечу и принялась ходить от камина к окну и обратно. Ну что еще не так? Если Николас для нее больше не существует, что означает эта тупая, ноющая боль, сдавившая ей сердце?
Смутные догадки мелькали у нее в сознании, но поначалу Анна не сделала попытки их удержать. Ей не хотелось ни о чем думать. Только не сейчас. Она была измучена до предела и мечтала о покое. Увы, никогда прежде она не чувствовала себя такой уязвимой. У нее не было сил бороться, и очень скоро ей пришлось признать правду.
Да, было еще кое-что, ранившее ее гораздо больнее, чем известие об измене Николаса. Она прижала ладони к вискам, принялась тереть глаза, стараясь прогнать видение, но оно не желало уходить. Нет, дело не в Дженни и Николасе. Другая мысль показалась Анне еще более страшной. Другая мысль терзала ее еще сильнее, рвала душу и отравляла мозг. Это была мысль о Дженни и Джоне Броуди.
* * *
Узор из роз, похожих на капустные кочаны, повторялся на обоях полосами, чередуясь в шахматном порядке – цветок красный, цветок зеленый, цветок красный, цветок зеленый, и опять красный, и опять зеленый. Цветочно-кочанные полосы перемежались более узкими полосками с другим рисунком. Не то серпантин, не то ленты – красные, зеленые, белые. Красные, зеленые, белые… Двадцать две колонны из роз по торцовой стене комнаты и двадцать восемь по продольной. Нет, двадцать три по продольной, если вычесть две с половиной, съеденные дверью в гардеробную; и еще две с половиной – дверью, выходящей в коридор…
Броуди вскочил с кровати, проклиная осточертевшие ему обои, и бросился к двери, чтобы выключить газовый свет. Пробираясь на ощупь, он нашел окно и, едва не сорвав, сумел сдвинуть в сторону треклятые шторы. Теплый, напоенный ароматами летний воздух хлынул в комнату вместе с ярким лунным светом. Броуди оперся ладонями на подоконник и вдохнул полной грудью, закрыв глаза и чувствуя, как лицо омывается серебром. Потом расстегнул рубашку и вытащил ее из брюк. Приятно было ощутить разгоряченной кожей тихую ночную прохладу.
Через минуту Броуди повернулся спиной к подоконнику и прислонился к нему, скрестив лодыжки и сплетя руки на груди. Он не часто прибегал к молитвам, но сейчас возблагодарил Бога от всей души, потому что Анна наконец перестала плакать. Еще одной минуты он бы не выдержал. Перед тем, как она затихла, он уже начал отыскивать взглядом сброшенные башмаки, чтобы надеть их и вышибить дверь ногой.
Но оказалось, что тишина еще хуже. В голову ему полезли скверные мысли. Он воображал, как она лежит в постели, уставившись в потолок, слишком измученная, чтобы пролить еще хоть одну слезу. В сотый раз Броуди проклял Николаса на вечные муки. Небо он тоже проклинал за то, что Господь так распорядился судьбой Энни.
Хотя все его чувства были предельно обострены, Броуди не услышал, как медленно растворилась дверь гардеробной. Анна стояла, не двигаясь, в луче лунного света. Он ощутил ее тревогу: она искала его глазами на постели и не могла найти. Потом обнаружила его у окна и сделала еще один робкий шаг вперед.
– Мистер Броуди, – сказала она тихо.
– Да, Энни?
– Я пришла, чтобы… Я пришла, потому что… Я хочу заниматься любовью.
Глава 23
Броуди ничего не сказал, только опустил руки и заложил их за спину, опираясь на подоконник. Ну почему он молчит? Время шло. Она судорожно вздохнула и заставила себя выговорить:
– Вы меня слышали?
Какой-то неясный звук вырвался у него изо рта: не то смешок, не то проклятие.
– Я тебя слышал. Возвращайся к себе, Энни. Ложись в постель.
Анна вздрогнула, словно от удара. Броуди услышал, как она тихонько ахнула.
– Думаешь, я тебя не хочу? Силы небесные, Энни, да я умираю от желания!
Она улыбнулась грустной и нежной улыбкой:
– Но тогда…
– Тебе не следовало сюда приходить. Я хочу, чтобы ты ушла.
Анна упрямо покачала головой:
– Я не хочу уходить. И я тебе не верю.
Броуди посмотрел на потолок в поисках озарения, но на него так ничего и не снизошло. Анне показалось, что он скрипнул зубами.
– Послушай, милая, – начал он с величайшей осторожностью, – когда меня не будет, у тебя по-прежнему сохранится твое честное имя, твоя репутация. Я не хочу отнять у тебя еще и это. Неужели ты не понимаешь, Энни? Я не хочу тебе навредить.
Анна едва не рассмеялась.
– Я не верю своим ушам! – воскликнула она. – Ты скомпрометировал меня при первой же встрече на корабле. Ты чуть было не изнасиловал меня в парке во Флоренции. В Риме ты хладнокровно и расчетливо соблазнил меня в моей собственной постели. Ты… ты… проделывал со мной бог знает что в общественном зале, – ей почему-то до сих пор казалось, что это было постыднее всего, – а вот теперь… теперь… – Анна начала заикаться от возмущения, – ты не желаешь ко мне прикоснуться, потому что тебя заботит моя репутация? – Она в ярости топнула ногой. – Это моя репутация, и я сама буду о ней заботиться. А кроме того, – добавила Анна, видимо, послав логику ко всем чертям, – никто ничего не узнает. И вообще, в любом случае все будут думать, что мы были близки, и не важно, правда это или нет. Уж если все равно пропадать, так хоть не зазря!
Броуди наконец отошел от подоконника и направился к ней, но остановился на полпути, разглядев в ярком лунном свете, что кремового пеньюара на ней уже нет, одна только ночная рубашка.
– Боже милостивый, сжалься надо мной, – беззвучно пробормотал он, застыв в четырех шагах от нее. – Энни, милая, меньше всего на свете мне хотелось оскорбить твои чувства, – с трудом проговорил он, – но пойми, все должно быть не так, как сейчас. Тебе больно из-за Дженни, но неужели ты думаешь, что тебе станет легче?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Но вот занавес опустился, в зале вспыхнул свет, чудо на поверку оказалось всего лишь театральным эффектом, и теперь ей тоже захотелось скрыться, исчезнуть, стать невидимой. Николас обокрал и опозорил компанию ее отца, но даже это предательство ранило ее не так больно, как измена ей, Анне Журден, бессовестный обман ее доверия. Но она сама виновата – не надо было питать иллюзий.
Как ни странно, вероломство Дженни она пережила гораздо легче. Анна не знала и не хотела знать, что именно связывало Николаса с ее кузиной, но отчетливо сознавала, что Дженни стала такой же жертвой обмана, как и она сама. Более того, Анна не сомневалась, что сейчас их обеих одинаково терзает боль. Ей представилось, как они с Дженни рыдают друг у друга на плече, и это помогло остановить жгучий поток слез. Она раз и навсегда освободилась от власти Николаса.
Ей вдруг показалось отвратительным свое поведение. Он не стоит того, чтобы рыдать из-за него в подушку. Анна встала, несколько раз плеснула водой в зареванное, опухшее от слез лицо, потом зажгла свечу и принялась ходить от камина к окну и обратно. Ну что еще не так? Если Николас для нее больше не существует, что означает эта тупая, ноющая боль, сдавившая ей сердце?
Смутные догадки мелькали у нее в сознании, но поначалу Анна не сделала попытки их удержать. Ей не хотелось ни о чем думать. Только не сейчас. Она была измучена до предела и мечтала о покое. Увы, никогда прежде она не чувствовала себя такой уязвимой. У нее не было сил бороться, и очень скоро ей пришлось признать правду.
Да, было еще кое-что, ранившее ее гораздо больнее, чем известие об измене Николаса. Она прижала ладони к вискам, принялась тереть глаза, стараясь прогнать видение, но оно не желало уходить. Нет, дело не в Дженни и Николасе. Другая мысль показалась Анне еще более страшной. Другая мысль терзала ее еще сильнее, рвала душу и отравляла мозг. Это была мысль о Дженни и Джоне Броуди.
* * *
Узор из роз, похожих на капустные кочаны, повторялся на обоях полосами, чередуясь в шахматном порядке – цветок красный, цветок зеленый, цветок красный, цветок зеленый, и опять красный, и опять зеленый. Цветочно-кочанные полосы перемежались более узкими полосками с другим рисунком. Не то серпантин, не то ленты – красные, зеленые, белые. Красные, зеленые, белые… Двадцать две колонны из роз по торцовой стене комнаты и двадцать восемь по продольной. Нет, двадцать три по продольной, если вычесть две с половиной, съеденные дверью в гардеробную; и еще две с половиной – дверью, выходящей в коридор…
Броуди вскочил с кровати, проклиная осточертевшие ему обои, и бросился к двери, чтобы выключить газовый свет. Пробираясь на ощупь, он нашел окно и, едва не сорвав, сумел сдвинуть в сторону треклятые шторы. Теплый, напоенный ароматами летний воздух хлынул в комнату вместе с ярким лунным светом. Броуди оперся ладонями на подоконник и вдохнул полной грудью, закрыв глаза и чувствуя, как лицо омывается серебром. Потом расстегнул рубашку и вытащил ее из брюк. Приятно было ощутить разгоряченной кожей тихую ночную прохладу.
Через минуту Броуди повернулся спиной к подоконнику и прислонился к нему, скрестив лодыжки и сплетя руки на груди. Он не часто прибегал к молитвам, но сейчас возблагодарил Бога от всей души, потому что Анна наконец перестала плакать. Еще одной минуты он бы не выдержал. Перед тем, как она затихла, он уже начал отыскивать взглядом сброшенные башмаки, чтобы надеть их и вышибить дверь ногой.
Но оказалось, что тишина еще хуже. В голову ему полезли скверные мысли. Он воображал, как она лежит в постели, уставившись в потолок, слишком измученная, чтобы пролить еще хоть одну слезу. В сотый раз Броуди проклял Николаса на вечные муки. Небо он тоже проклинал за то, что Господь так распорядился судьбой Энни.
Хотя все его чувства были предельно обострены, Броуди не услышал, как медленно растворилась дверь гардеробной. Анна стояла, не двигаясь, в луче лунного света. Он ощутил ее тревогу: она искала его глазами на постели и не могла найти. Потом обнаружила его у окна и сделала еще один робкий шаг вперед.
– Мистер Броуди, – сказала она тихо.
– Да, Энни?
– Я пришла, чтобы… Я пришла, потому что… Я хочу заниматься любовью.
Глава 23
Броуди ничего не сказал, только опустил руки и заложил их за спину, опираясь на подоконник. Ну почему он молчит? Время шло. Она судорожно вздохнула и заставила себя выговорить:
– Вы меня слышали?
Какой-то неясный звук вырвался у него изо рта: не то смешок, не то проклятие.
– Я тебя слышал. Возвращайся к себе, Энни. Ложись в постель.
Анна вздрогнула, словно от удара. Броуди услышал, как она тихонько ахнула.
– Думаешь, я тебя не хочу? Силы небесные, Энни, да я умираю от желания!
Она улыбнулась грустной и нежной улыбкой:
– Но тогда…
– Тебе не следовало сюда приходить. Я хочу, чтобы ты ушла.
Анна упрямо покачала головой:
– Я не хочу уходить. И я тебе не верю.
Броуди посмотрел на потолок в поисках озарения, но на него так ничего и не снизошло. Анне показалось, что он скрипнул зубами.
– Послушай, милая, – начал он с величайшей осторожностью, – когда меня не будет, у тебя по-прежнему сохранится твое честное имя, твоя репутация. Я не хочу отнять у тебя еще и это. Неужели ты не понимаешь, Энни? Я не хочу тебе навредить.
Анна едва не рассмеялась.
– Я не верю своим ушам! – воскликнула она. – Ты скомпрометировал меня при первой же встрече на корабле. Ты чуть было не изнасиловал меня в парке во Флоренции. В Риме ты хладнокровно и расчетливо соблазнил меня в моей собственной постели. Ты… ты… проделывал со мной бог знает что в общественном зале, – ей почему-то до сих пор казалось, что это было постыднее всего, – а вот теперь… теперь… – Анна начала заикаться от возмущения, – ты не желаешь ко мне прикоснуться, потому что тебя заботит моя репутация? – Она в ярости топнула ногой. – Это моя репутация, и я сама буду о ней заботиться. А кроме того, – добавила Анна, видимо, послав логику ко всем чертям, – никто ничего не узнает. И вообще, в любом случае все будут думать, что мы были близки, и не важно, правда это или нет. Уж если все равно пропадать, так хоть не зазря!
Броуди наконец отошел от подоконника и направился к ней, но остановился на полпути, разглядев в ярком лунном свете, что кремового пеньюара на ней уже нет, одна только ночная рубашка.
– Боже милостивый, сжалься надо мной, – беззвучно пробормотал он, застыв в четырех шагах от нее. – Энни, милая, меньше всего на свете мне хотелось оскорбить твои чувства, – с трудом проговорил он, – но пойми, все должно быть не так, как сейчас. Тебе больно из-за Дженни, но неужели ты думаешь, что тебе станет легче?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110