– Я жалею, что заставила тебя прийти, – призналась Анна. – Что бы я ни делала, тебе становится только хуже. Я поступила эгоистично: мне просто хотелось тебя видеть.
– Глупости! Я тоже хотела тебя видеть.
– Ты придешь меня навестить?
– Нет.
У Анны вытянулась лицо.
– Но зато ты могла бы прийти и навестить меня, – поспешно добавила Милли.
– Я так и сделаю! Завтра же.
– Только не завтра, глупенькая. Как-нибудь на будущей неделе. Я пришлю тебе записку.
– Черт бы тебя побрал, Милли! – с досадой воскликнула Анна.
Милли раскрыла рот от изумления. Анна покраснела от смущения и начала оправдываться:
– Николас иногда так говорит. Это я у него подцепила.
– Вот и прекрасно, – с неожиданной для Анны страстностью одобрила ее Милли.
Они расцеловались, а потом Анна с грустью проводила подругу взглядом. Милли шла с высоко поднятой головой, словно бросая всем вызов.
– Представляешь, Энни, на этот раз я почти понял, что он мне говорил, – сказал Джон, вновь присаживаясь рядом с ней на одеяло и удивленно качая головой.
Она улыбнулась:
– Тебе следовало бы стать инженером.
– Ты так думаешь?
Анна заметила отблеск своей собственной грусти, промелькнувший в его ясных голубых глазах, и нежно провела пальцами по его щеке.
– Где Милли? – спросил он уже более спокойным тоном.
– Она… решила уйти. Я чувствую себя такой… – Анна беспомощно всплеснула руками. – Она страдает, а я ничем не могу ей помочь.
– Ты поддерживаешь ее своей дружбой.
– Но люди так жестоки, Джон! Люди, которых она считала своими друзьями, отказываются ее принимать. Как будто она… прокаженная.
Броуди взял ее за руку, сгибая и разгибая пальцы, перебирая их по одному.
– Милая моя… Если бы я с самого начала знал, каким адом все это обернется для тебя… если бы я мог хоть в отдаленной степени представить себе, как ты живешь, какие правила действуют в твоем мире и чем ты рискуешь, связавшись со мной…
– Только не говори, что ты не ввязался бы в это дело.
– Нет, не ввязался бы. Мне невыносима мысль о том, что люди будут обращаться с тобой, как с Милли. Даже хуже. Если они узнают правду о нас, тебе будет гораздо хуже, чем ей.
Этого Анна отрицать не могла.
– Но я ни о чем не жалею. Я не стала бы ничего менять в нашем прошлом. Хотя нет, кое-что я бы изменила. Я пришла бы к тебе раньше.
Броуди заглянул в ее золотисто-карие глаза – серьезные, правдивые, сияющие любовью.
– Хотел бы я… – Он стиснул ее руку. – Хотел бы я быть благородным джентльменом, – прошептал он. – Ради тебя.
Анна закрыла глаза:
– Разве я тебе не говорила, что ты…
Она умолкла, услыхав шелест травы у себя за спиной. Кто-то опять вознамерился нарушить их уединение. Это был Эйдин.
– Привет, – нерешительно начал он.
Броуди торопливо отпустил ее руку – виноватым жестом, как ей показалось. Она заметила его отчужденность и взглянула на него с удивлением, а потом с пониманием. Он пытался ее защитить. Защитить то, что сам однажды в гневе назвал «белоснежной чистотой ее репутации». Теперь он больше заботился о ее добром имени, чем она сама. Анна растрогалась до слез.
Она сама взяла его за руку и крепко сжала ее.
– Представляете, – выпалила она, обращаясь к О’Данну и решительно сжигая за собой мосты, – Джон не считает себя джентльменом! Вам когда-нибудь приходилось слышать нечто более нелепое?
Броуди принялся перебирать бахрому пледа, чтобы скрыть свое замешательство. Зачем она говорит подобные вещи Эйдину?
О’Данн спрятал руки в карманы и окинул их обоих задумчивым взглядом.
– Я адвокат, мне приходится выслушивать множество нелепостей в силу моей профессии. Но в данном случае я не стал бы называть высказанное мнение «нелепостью». Я скорее счел бы его следствием неосведомленности.
И Анна, и Броуди растерянно моргали, ожидая дальнейших разъяснений.
– Что такое джентльмен? – задал О’Данн риторический вопрос. – Богатый господин с дворянским титулом? По моим наблюдениям, это не так. Я полагаю, что джентльмен должен обладать традиционными добродетелями, такими, как верность и преданность, мужество и честность, порядочность и справедливость. Некоторые предпочитают называть это «спортивным поведением», умением играть по правилам. Все эти качества человек может унаследовать (что, конечно, проще, но отнюдь не всегда происходит само собой), либо воспитать в себе. Второе труднее, зато и заслуга больше. В последнем случае человек может сделаться джентльменом, используя все, чем располагает, в том числе свои собственные знания, труд и находчивость.
Он улыбнулся, покачиваясь с пятки на носок.
– Если вы следили за моей мыслью, Джон, полагаю, вы согласитесь со мной в том, что у вас не меньше прав на звание джентльмена, чем у кого бы то ни было на этом холме.
Несколько секунд прошли в молчании, потом Анна с тихой страстностью в голосе воскликнула:
– Слушайте, слушайте! <Возглас, принятый в английском парламенте, когда члены какой-либо партии хотят поддержать своего оратора.>
Броуди почувствовал, как краска заливает ему щеки, и поборол в душе трусливое желание опустить голову, чтобы скрыть смущение.
– Спасибо вам, Эйдин, – сказал он просто. – Я этого не забуду. Вы стали мне настоящим другом.
О’Данн пожал плечами, давая понять, что все это пустяки, причем его собственные щеки подозрительно порозовели. Они обменялись еще несколькими словами – ни к чему не обязывающими, но полными скрытого смысла, понятного только им троим, – и вскоре адвокат оставил их наедине друг с другом.
Анна улыбнулась довольной улыбкой.
– Можешь положить голову мне на колени и вздремнуть, – предложила она.
«Никогда не говорите „вздремнуть“, если имеете в виду послеобеденный отдых», – припомнил Джон. Он изумленно вздернул бровь:
– Что?
– Мне всегда хотелось, чтобы во время пикника любимый мужчина уснул, положив голову мне на колени.
– А как насчет твоей тетушки? – усмехнулся Броуди. – Наверняка она скажет, что это неприлично.
Анна усмехнулась в ответ:
– Я знаю.
Джон растянулся на земле и опустил голову ей на колени. Его длинные ноги не помещались на пледе, и он вытянул их на траву. Она положила одну руку ему на грудь, а пальцами другой принялась перебирать волосы. Он закрыл глаза. На губах у обоих играли совершенно одинаковые счастливые улыбки. Анна ощущала острое, почти нестерпимое желание поцеловать его в губы, и лишь волнующая мысль о том, что она непременно сделает это позднее, когда они действительно останутся наедине, удержала ее от неразумного порыва.
Она заметила кузена Стивена на другом конце поляны, у облупленного каменного парапета, ограждавшего берег реки. Он был занят разговором с Мартином Доуэрти. Унылые, как вороны на погосте, оба они чувствовали себя не в своей тарелке, оба явно страдали от жары в своих строгих повседневных костюмах, в которых ходили на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110