В этом не было ничего необычного: им частенько случалось проводить предвечерние часы в дружеском молчании, слушая пение птиц и жужжание пчел в кустах. У Броуди почти прошла головная боль, во рту пропало ощущение, будто он набит ватой, смоченной в уксусе. О прошлой ночи у него сохранились довольно отрывочные воспоминания, но он не забыл основное: вчера вечером он ушел из дома и напился вдрызг в компании Нила Вогана.
Все началось достаточно невинно. Они отправились на Роу-стрит в заведение под названием «Королевский тир», где мишенями служили портреты королевы Виктории, принца Альберта и других коронованных особ. Но потом они посетили несколько пивных и танцевальных залов; ему смутно вспоминалось какое-то кабаре с раздеванием и непристойные «живые картины» в некоем безымянном клубе на берегу реки.
После этого в память запало только одно: как они остановились в переулке позади Лайм-стрит, чтобы справить нужду у ближайшей стенки, и Воган предложил ему затянуться из своей трубки. Это была не табачная трубка, а Броуди был, конечно, пьян, но не настолько пьян. Он исколесил весь мир и знал, какое воздействие оказывает на человека жевание или курение измельченных листьев коки <Листья тропического кустарника, содержащие алкалоид кокаина.>. Поэтому он отказался от предложенной трубки, спрашивая себя, как поступил бы Ник на его месте. Этого он угадать не мог, зато сразу получил ответы на множество вопросов относительно Нила Вогана.
И все-таки Броуди по-прежнему не понимал главного: на чем основывалась дружба Нила с его братом. Николас был – по крайней мере внешне старался казаться – респектабельным господином, деловым человеком, преуспевшим только благодаря собственным заслугам, выгодно женившимся на хозяйской дочке, водившим дружбу с такими твердолобыми ретроградами, «столпами общественной морали», как Эдвин Миддоуз. Что у него могло быть общего с Нилом Воганом, который – если уж называть вещи своими именами – был подонком и отщепенцем?
Было уже очень поздно, когда они отправились в публичный дом, причем у Броуди не сохранилось никаких воспоминаний о том, как он туда добрался. Он помнил только, как последовал за одной из девиц наверх. Ах да, у нее были длинные черные волосы. И еще он помнил, как растянулся рядом с ней на постели прямо в одежде, а она была уже голая и возилась с пряжкой ремня у него на брюках. Потом он впал в забытье.
Если бы нечто подобное случилось с Джоном Броуди, они обобрали бы его до нитки, а после вышвырнули бы на улицу. Но Николас Бальфур был джентльменом. Ему дали проспаться в постели шлюхи до рассвета, а потом деликатно посоветовали отправляться домой к жене. И даже угостили на прощание чашкой кофе.
– Добрый день, папа.
Броуди вскинул голову. Смотреть на нее – маленькую и пленительную, похожую на сказочного эльфа, – всегда было упоением, но в последнее время при виде ее затравленных горем, обведенных темными кругами глаз у него все переворачивалось внутри, поэтому он старался ее избегать. Только на этот раз она застала его врасплох. Он попытался отвернуться, но не смог.
Солнце пронизало золотыми стрелами ее рыжевато-русые волосы, уложенные в строгую прическу. Эффект получился драматический, хотя, наверное, не совсем тот, какого она добивалась. Броуди знал, что для него Анна навсегда останется прекраснейшей из женщин и никакой другой никогда уже не будет. При одном взгляде на нее ему стало невыносимо больно.
Она наклонилась к отцу, поцеловала его в щеку и что-то тихо сказала ему на ухо. Старик рассеянно улыбнулся и кивнул, глядя в пространство. Потом она выпрямила спину и перевела вечно серьезный, а с недавних пор трагический взгляд на Броуди. Он поднялся на ноги и, еле волоча ноги, ни разу не оглянувшись, поплелся к дому.
Анна ощутила приближение истерики. Ну почему бы ему просто не взять нож и не всадить его ей в сердце? Она тихонько попрощалась с отцом, хотя он вряд ли обратил внимание на ее присутствие. Решительным шагом, размахивая руками, как солдат на марше, Анна направилась к дому. Зайдя в комнату мисс Фитч, она обнаружила сиделку за чтением книги и отправила ее в сад к отцу. Джона она нашла в библиотеке.
Опять она чуть не упала, наткнувшись на модель парового двигателя, все еще валявшуюся на полу и успевшую покрыться изрядным слоем пыли: Броуди забросил ее, как и все остальные свои занятия, с того самого дня, когда Анна обвинила его в краже. Он сидел в кресле у открытого окна и делал вид, будто читает газету, даже не замечая ее присутствия. Это стало последней каплей: Анна потеряла терпение.
– Чего ты ждешь? – потребовала она, воинственно подбоченившись и сверкая глазами. – Почему ты все еще здесь? Почему бы тебе просто не исчезнуть?
Броуди опустил газету на колени. Его взгляд оказался под стать улыбке: такой же ледяной. Он решил сказать ей правду.
– Я жду четвертого августа.
Это заставило ее замолчать. Смятение и тревога промелькнули у нее на лице. Он ощутил злобное удовлетворение: ему нравилось ставить ее в тупик.
– Почему? – спросила она наконец.
«Потому что, прежде чем уйти, я хочу посмотреть, какое выражение будет у тебя на лице, Энни». Вслух он сказал:
– Почему бы и нет?
Анна гневно отвернулась и отошла к книжным полкам на дальней стене библиотеки. Четвертое августа наступало через два дня. Неужели он нарочно выбрал именно этот день, двадцать пятый день ее рождения, чтобы ее бросить? Если так, значит, в нем есть изощренная жестокость, о существовании которой она не подозревала. Анна заставила себя повернуться к нему лицом.
– Я знаю: меня ты и в грош не ставишь. Но ты подумал о том, как твое внезапное исчезновение отразится на моей семье, на репутации компании моего отца? Неужели ты ненавидишь нас так сильно, что тебе будет приятно погубить всю семью?
Такая постановка вопроса его взбесила, и в то же время ему захотелось ее успокоить. Джон поднялся с кресла и подошел к ней. Чем ближе он подходил, тем сильнее Анна прижималась спиной к полкам книжного шкафа, словно хотела пройти насквозь. Это доставило ему удовольствие. Подойдя к ней вплотную, он произнес тихо и холодно:
– Не тревожься о своей драгоценной репутации. Я позабочусь, чтобы она не пострадала.
Анна провела языком по губам, испуганная и взволнованная его близостью.
– Каким образом?
Броуди пропустил вопрос мимо ушей. Ему самому не терпелось спросить ее кое о чем.
– Почему ты никому не рассказала про деньги? Почему Дитц до сих пор не арестовал меня?
Она смутилась и покраснела, попыталась обойти его стороной, но он уперся руками в книжную полку по обе стороны от нее, не давая ей уйти.
– Ну? Что скажешь, Энни? Почему ты меня не выдала? Ты ведь даже Эйдину не сказала, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Все началось достаточно невинно. Они отправились на Роу-стрит в заведение под названием «Королевский тир», где мишенями служили портреты королевы Виктории, принца Альберта и других коронованных особ. Но потом они посетили несколько пивных и танцевальных залов; ему смутно вспоминалось какое-то кабаре с раздеванием и непристойные «живые картины» в некоем безымянном клубе на берегу реки.
После этого в память запало только одно: как они остановились в переулке позади Лайм-стрит, чтобы справить нужду у ближайшей стенки, и Воган предложил ему затянуться из своей трубки. Это была не табачная трубка, а Броуди был, конечно, пьян, но не настолько пьян. Он исколесил весь мир и знал, какое воздействие оказывает на человека жевание или курение измельченных листьев коки <Листья тропического кустарника, содержащие алкалоид кокаина.>. Поэтому он отказался от предложенной трубки, спрашивая себя, как поступил бы Ник на его месте. Этого он угадать не мог, зато сразу получил ответы на множество вопросов относительно Нила Вогана.
И все-таки Броуди по-прежнему не понимал главного: на чем основывалась дружба Нила с его братом. Николас был – по крайней мере внешне старался казаться – респектабельным господином, деловым человеком, преуспевшим только благодаря собственным заслугам, выгодно женившимся на хозяйской дочке, водившим дружбу с такими твердолобыми ретроградами, «столпами общественной морали», как Эдвин Миддоуз. Что у него могло быть общего с Нилом Воганом, который – если уж называть вещи своими именами – был подонком и отщепенцем?
Было уже очень поздно, когда они отправились в публичный дом, причем у Броуди не сохранилось никаких воспоминаний о том, как он туда добрался. Он помнил только, как последовал за одной из девиц наверх. Ах да, у нее были длинные черные волосы. И еще он помнил, как растянулся рядом с ней на постели прямо в одежде, а она была уже голая и возилась с пряжкой ремня у него на брюках. Потом он впал в забытье.
Если бы нечто подобное случилось с Джоном Броуди, они обобрали бы его до нитки, а после вышвырнули бы на улицу. Но Николас Бальфур был джентльменом. Ему дали проспаться в постели шлюхи до рассвета, а потом деликатно посоветовали отправляться домой к жене. И даже угостили на прощание чашкой кофе.
– Добрый день, папа.
Броуди вскинул голову. Смотреть на нее – маленькую и пленительную, похожую на сказочного эльфа, – всегда было упоением, но в последнее время при виде ее затравленных горем, обведенных темными кругами глаз у него все переворачивалось внутри, поэтому он старался ее избегать. Только на этот раз она застала его врасплох. Он попытался отвернуться, но не смог.
Солнце пронизало золотыми стрелами ее рыжевато-русые волосы, уложенные в строгую прическу. Эффект получился драматический, хотя, наверное, не совсем тот, какого она добивалась. Броуди знал, что для него Анна навсегда останется прекраснейшей из женщин и никакой другой никогда уже не будет. При одном взгляде на нее ему стало невыносимо больно.
Она наклонилась к отцу, поцеловала его в щеку и что-то тихо сказала ему на ухо. Старик рассеянно улыбнулся и кивнул, глядя в пространство. Потом она выпрямила спину и перевела вечно серьезный, а с недавних пор трагический взгляд на Броуди. Он поднялся на ноги и, еле волоча ноги, ни разу не оглянувшись, поплелся к дому.
Анна ощутила приближение истерики. Ну почему бы ему просто не взять нож и не всадить его ей в сердце? Она тихонько попрощалась с отцом, хотя он вряд ли обратил внимание на ее присутствие. Решительным шагом, размахивая руками, как солдат на марше, Анна направилась к дому. Зайдя в комнату мисс Фитч, она обнаружила сиделку за чтением книги и отправила ее в сад к отцу. Джона она нашла в библиотеке.
Опять она чуть не упала, наткнувшись на модель парового двигателя, все еще валявшуюся на полу и успевшую покрыться изрядным слоем пыли: Броуди забросил ее, как и все остальные свои занятия, с того самого дня, когда Анна обвинила его в краже. Он сидел в кресле у открытого окна и делал вид, будто читает газету, даже не замечая ее присутствия. Это стало последней каплей: Анна потеряла терпение.
– Чего ты ждешь? – потребовала она, воинственно подбоченившись и сверкая глазами. – Почему ты все еще здесь? Почему бы тебе просто не исчезнуть?
Броуди опустил газету на колени. Его взгляд оказался под стать улыбке: такой же ледяной. Он решил сказать ей правду.
– Я жду четвертого августа.
Это заставило ее замолчать. Смятение и тревога промелькнули у нее на лице. Он ощутил злобное удовлетворение: ему нравилось ставить ее в тупик.
– Почему? – спросила она наконец.
«Потому что, прежде чем уйти, я хочу посмотреть, какое выражение будет у тебя на лице, Энни». Вслух он сказал:
– Почему бы и нет?
Анна гневно отвернулась и отошла к книжным полкам на дальней стене библиотеки. Четвертое августа наступало через два дня. Неужели он нарочно выбрал именно этот день, двадцать пятый день ее рождения, чтобы ее бросить? Если так, значит, в нем есть изощренная жестокость, о существовании которой она не подозревала. Анна заставила себя повернуться к нему лицом.
– Я знаю: меня ты и в грош не ставишь. Но ты подумал о том, как твое внезапное исчезновение отразится на моей семье, на репутации компании моего отца? Неужели ты ненавидишь нас так сильно, что тебе будет приятно погубить всю семью?
Такая постановка вопроса его взбесила, и в то же время ему захотелось ее успокоить. Джон поднялся с кресла и подошел к ней. Чем ближе он подходил, тем сильнее Анна прижималась спиной к полкам книжного шкафа, словно хотела пройти насквозь. Это доставило ему удовольствие. Подойдя к ней вплотную, он произнес тихо и холодно:
– Не тревожься о своей драгоценной репутации. Я позабочусь, чтобы она не пострадала.
Анна провела языком по губам, испуганная и взволнованная его близостью.
– Каким образом?
Броуди пропустил вопрос мимо ушей. Ему самому не терпелось спросить ее кое о чем.
– Почему ты никому не рассказала про деньги? Почему Дитц до сих пор не арестовал меня?
Она смутилась и покраснела, попыталась обойти его стороной, но он уперся руками в книжную полку по обе стороны от нее, не давая ей уйти.
– Ну? Что скажешь, Энни? Почему ты меня не выдала? Ты ведь даже Эйдину не сказала, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110