Всех людей и вещей, которые придают тебе вес в глазах света.
– В таком случае… а ты у меня останешься?
Была в его низком голосе нотка, от которой дрожь пробежала по ее телу, и она вымолвила, едва дыша:
– Полагаю, да. Я думала, что выхожу замуж за графа, у которого за душой нет ни гроша.
– В таком случае мне все равно. – Он даже не дотронулся до нее, а она почувствовала себя так, словно изведала сладчайшую ласку в жизни. – Если бы у меня была ты, то я бы смог начать все заново в этой лачуге и прокормить нас.
Аннабел попыталась улыбнуться, но губы ее задрожали.
– Я рада, что нам не надо здесь жить, – наконец вымолвила она.
– Я бы мог каждый день питаться картошкой с маслом и быть счастливым.
– У тебя бы не было иного выбора, – с легким заливчатым смешком заявила Аннабел, – поскольку это все, что я умею готовить.
– Это не так уж ужасно, правда?
– Да, – ответила она. – Все оказалось не так, как я была склонна думать.
– Отец Армальяк говорит, что человек должен быть готов отказаться от мирских благ без всякого сожаления, – сказал Эван, повернувшись на бок и уткнувшись носом в ее плечо.
– Тем лучше для него, – немного сердито ответила Аннабел. – Я не верю, что ты смог бы это сделать, хоть ты и утверждаешь обратное. Это только на день-другой.
– Поверь мне, – сказал он, но голос его заглушали поцелуи. Он прокладывал поцелуями дорожку вниз по ее шее, вдоль ключицы…
– А что, если бы меня у тебя тоже не было? – поинтересовалась Аннабел. – Что тогда?
Он даже не колебался:
– Если бы у меня не было никаких обязательств и я был бы вынужден жить без тебя, то я бы стал монахом. Или священником. Что-нибудь в этом роде.
В итоге они вообще не сомкнули глаз. Они лежали, прижавшись друг к другу, – обессиленные и расслабленные, – когда солнечные лучи начали пробиваться из-под занавески.
Аннабел вдруг произнесла:
– Знаешь, что рассказывала мне Тесс о любовной близости между супругами?
Эван покачал головой:
– Надеюсь, это не была какая-нибудь глупость о том, чтобы лежать пластом и терпеть.
– Она сказала, что я должна делать со своим мужем все то, что он делает со мной, – изрекла она, всеми силами стараясь придать голосу обольстительное выражение. А поскольку Аннабел годами оттачивала искусство обольщения, то она очень, очень хорошо разбиралась в этой премудрости. – Это означает, о, мой без пяти минут муж, – пояснила она, – что нынче ночью…
Теперь на его лице не было ни тени веселья.
Улыбка ее из обольстительной сделалась лукавой. Тут она вытянула палец и коснулась им гладкой кожи его груди. Нежно, очень нежно она прокладывала этим пальцем тропинку все ниже… и ниже…
– А как называется кроличий поцелуй, когда целуют не кролика? – спросила она, наслаждаясь тем, как напряглась его челюсть.
Ее палец устремился к его отвердевшему естеству. Эван содрогнулся. Однако он не сводил с нее глаз. И не смеялся.
Аннабел надула губки, и вот он уже навалился на нее с силой, которой она была бессильна противостоять, впившись в ее губы с неистовостью, от которой она задрожала под ним, словно и не лежала всего минуту назад, размякнув от удовольствия.
– Нынче ночью, – вымолвила она, не отрываясь от его губ, как только вновь обрела способность дышать.
И на этот раз он закрыл глаза.
Глава 25
Некоторое время спустя Аннабел пробудилась от непрекращающегося грохота.
– Что стряслось? – сонно спросила она.
Эван, казалось, не замечал никакого шума. Его сильные руки обхватили ее из-за спины и притянули к себе. Тело Аннабел обмякло.
– Нет, – неуверенно произнесла она.
– Да, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. Бах! – грохнула дверь сарая.
– Корову надобно подоить, – сказала Аннабел. Если Эван будет продолжать в том же духе еще хотя бы минуту, то она… она…
Он застонал и откатился в сторону.
Аннабел села и поспешно отодвинулась на край кровати.
– Я бы дал соверен за возможность умыть лицо водой, – пробурчал Эван, натягивая бриджи. Все это время корова, не переставая, долбила в дверь стойла.
Пару минут спустя грохот прекратился, и тут Аннабел обнаружила, что курица весьма любезно снесла яйцо в форму для масла.
У нее поубавилось благодушия, когда выяснилось, что птица в придачу изгадила их единственный стул. Она не могла отчистить его без воды, поэтому отыскала щетку для волос и занялась своими волосами. Но ввиду отсутствия зеркала она только и сумела, что скрутить их в непривлекательный пучок.
Эван возвратился с ведром молока в одной руке и ведром воды в другой. Волосы его были влажными.
– По правую сторону отсюда, за дровяным сараем есть ручей, – сообщил он. – Вода в нем холодная до чертиков. Помыться можно, только запрыгнув в него. Другого способа нет.
Аннабел содрогнулась. Она искупается, не прибегая к столь крутым мерам, даже если ей все утро придется греть воду в кастрюлях.
– Пожалуйста, разведи огонь.
Эван подбросил в огонь еще два полена, после чего помог ей повесить котелок с лежавшим в нем яйцом над языками пламени.
– Мне тут в голову пришла одна мысль, – сказал он. – Есть ли у Кеттлов чай или кофе?
– Сомневаюсь, – ответила Аннабел. – Мы пили кофе только по особым случаям, а жили мы куда лучше Кеттлов.
Вид у Эвана был не слишком счастливый.
– Ты не видел остальных кур? – спросила Аннабел, угостив белую курицу овсяной лепешкой.
Эван покачал головой.
– У нас остался еще хлеб из корзинки для пикника?
– Нет, но есть яйцо, – сказала Аннабел, героически пытаясь сохранить бодрость духа.
Эван крякнул. По крайней мере она полагала, что именно так назывался этот специфический звук. Он все-таки съел яйцо – после некоторых пререканий. Но Аннабел потратила пять минут, отскребая это яйцо от дна котелка.
Наконец он ушел, сказав, что собирается попробовать выкорчевать огромный камень из поля Кеттла.
Аннабел съела овсяную лепешку и вскипятила четыре кастрюли воды, прежде чем почувствовала себя чистой. После чего выскребла из домика грязь и выгнала в дверь курицу. Но настоящей проблемой было то, что ей придется выстирать простыню. Она поискала таз, и наконец решила, что Пегги стирала белье в ручье. Она направилась к ручью.
Ручей, пенясь и журча, бежал по лесу в окружении огромных камней. Выбрав плоский камень, Аннабел опустилась на колени и бросила простыню в воду. Та тотчас посерела. Она вытащила простыню обратно, окатив юбку сверху донизу ледяной водой, и попыталась ее намылить. Но та, казалось, стала намного тяжелее, чем раньше, и была такой холодной, что пальцам было больно даже прикасаться к ней.
Аннабел стиснула зубы. Она не собиралась терпеть поражение в таком пустяковом деле, как стирка. Она спихнула простыню обратно в воду, уцепившись за ее край окоченевшими руками. Течение потащило ее за собой, и Аннабел чуть ее не упустила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– В таком случае… а ты у меня останешься?
Была в его низком голосе нотка, от которой дрожь пробежала по ее телу, и она вымолвила, едва дыша:
– Полагаю, да. Я думала, что выхожу замуж за графа, у которого за душой нет ни гроша.
– В таком случае мне все равно. – Он даже не дотронулся до нее, а она почувствовала себя так, словно изведала сладчайшую ласку в жизни. – Если бы у меня была ты, то я бы смог начать все заново в этой лачуге и прокормить нас.
Аннабел попыталась улыбнуться, но губы ее задрожали.
– Я рада, что нам не надо здесь жить, – наконец вымолвила она.
– Я бы мог каждый день питаться картошкой с маслом и быть счастливым.
– У тебя бы не было иного выбора, – с легким заливчатым смешком заявила Аннабел, – поскольку это все, что я умею готовить.
– Это не так уж ужасно, правда?
– Да, – ответила она. – Все оказалось не так, как я была склонна думать.
– Отец Армальяк говорит, что человек должен быть готов отказаться от мирских благ без всякого сожаления, – сказал Эван, повернувшись на бок и уткнувшись носом в ее плечо.
– Тем лучше для него, – немного сердито ответила Аннабел. – Я не верю, что ты смог бы это сделать, хоть ты и утверждаешь обратное. Это только на день-другой.
– Поверь мне, – сказал он, но голос его заглушали поцелуи. Он прокладывал поцелуями дорожку вниз по ее шее, вдоль ключицы…
– А что, если бы меня у тебя тоже не было? – поинтересовалась Аннабел. – Что тогда?
Он даже не колебался:
– Если бы у меня не было никаких обязательств и я был бы вынужден жить без тебя, то я бы стал монахом. Или священником. Что-нибудь в этом роде.
В итоге они вообще не сомкнули глаз. Они лежали, прижавшись друг к другу, – обессиленные и расслабленные, – когда солнечные лучи начали пробиваться из-под занавески.
Аннабел вдруг произнесла:
– Знаешь, что рассказывала мне Тесс о любовной близости между супругами?
Эван покачал головой:
– Надеюсь, это не была какая-нибудь глупость о том, чтобы лежать пластом и терпеть.
– Она сказала, что я должна делать со своим мужем все то, что он делает со мной, – изрекла она, всеми силами стараясь придать голосу обольстительное выражение. А поскольку Аннабел годами оттачивала искусство обольщения, то она очень, очень хорошо разбиралась в этой премудрости. – Это означает, о, мой без пяти минут муж, – пояснила она, – что нынче ночью…
Теперь на его лице не было ни тени веселья.
Улыбка ее из обольстительной сделалась лукавой. Тут она вытянула палец и коснулась им гладкой кожи его груди. Нежно, очень нежно она прокладывала этим пальцем тропинку все ниже… и ниже…
– А как называется кроличий поцелуй, когда целуют не кролика? – спросила она, наслаждаясь тем, как напряглась его челюсть.
Ее палец устремился к его отвердевшему естеству. Эван содрогнулся. Однако он не сводил с нее глаз. И не смеялся.
Аннабел надула губки, и вот он уже навалился на нее с силой, которой она была бессильна противостоять, впившись в ее губы с неистовостью, от которой она задрожала под ним, словно и не лежала всего минуту назад, размякнув от удовольствия.
– Нынче ночью, – вымолвила она, не отрываясь от его губ, как только вновь обрела способность дышать.
И на этот раз он закрыл глаза.
Глава 25
Некоторое время спустя Аннабел пробудилась от непрекращающегося грохота.
– Что стряслось? – сонно спросила она.
Эван, казалось, не замечал никакого шума. Его сильные руки обхватили ее из-за спины и притянули к себе. Тело Аннабел обмякло.
– Нет, – неуверенно произнесла она.
– Да, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. Бах! – грохнула дверь сарая.
– Корову надобно подоить, – сказала Аннабел. Если Эван будет продолжать в том же духе еще хотя бы минуту, то она… она…
Он застонал и откатился в сторону.
Аннабел села и поспешно отодвинулась на край кровати.
– Я бы дал соверен за возможность умыть лицо водой, – пробурчал Эван, натягивая бриджи. Все это время корова, не переставая, долбила в дверь стойла.
Пару минут спустя грохот прекратился, и тут Аннабел обнаружила, что курица весьма любезно снесла яйцо в форму для масла.
У нее поубавилось благодушия, когда выяснилось, что птица в придачу изгадила их единственный стул. Она не могла отчистить его без воды, поэтому отыскала щетку для волос и занялась своими волосами. Но ввиду отсутствия зеркала она только и сумела, что скрутить их в непривлекательный пучок.
Эван возвратился с ведром молока в одной руке и ведром воды в другой. Волосы его были влажными.
– По правую сторону отсюда, за дровяным сараем есть ручей, – сообщил он. – Вода в нем холодная до чертиков. Помыться можно, только запрыгнув в него. Другого способа нет.
Аннабел содрогнулась. Она искупается, не прибегая к столь крутым мерам, даже если ей все утро придется греть воду в кастрюлях.
– Пожалуйста, разведи огонь.
Эван подбросил в огонь еще два полена, после чего помог ей повесить котелок с лежавшим в нем яйцом над языками пламени.
– Мне тут в голову пришла одна мысль, – сказал он. – Есть ли у Кеттлов чай или кофе?
– Сомневаюсь, – ответила Аннабел. – Мы пили кофе только по особым случаям, а жили мы куда лучше Кеттлов.
Вид у Эвана был не слишком счастливый.
– Ты не видел остальных кур? – спросила Аннабел, угостив белую курицу овсяной лепешкой.
Эван покачал головой.
– У нас остался еще хлеб из корзинки для пикника?
– Нет, но есть яйцо, – сказала Аннабел, героически пытаясь сохранить бодрость духа.
Эван крякнул. По крайней мере она полагала, что именно так назывался этот специфический звук. Он все-таки съел яйцо – после некоторых пререканий. Но Аннабел потратила пять минут, отскребая это яйцо от дна котелка.
Наконец он ушел, сказав, что собирается попробовать выкорчевать огромный камень из поля Кеттла.
Аннабел съела овсяную лепешку и вскипятила четыре кастрюли воды, прежде чем почувствовала себя чистой. После чего выскребла из домика грязь и выгнала в дверь курицу. Но настоящей проблемой было то, что ей придется выстирать простыню. Она поискала таз, и наконец решила, что Пегги стирала белье в ручье. Она направилась к ручью.
Ручей, пенясь и журча, бежал по лесу в окружении огромных камней. Выбрав плоский камень, Аннабел опустилась на колени и бросила простыню в воду. Та тотчас посерела. Она вытащила простыню обратно, окатив юбку сверху донизу ледяной водой, и попыталась ее намылить. Но та, казалось, стала намного тяжелее, чем раньше, и была такой холодной, что пальцам было больно даже прикасаться к ней.
Аннабел стиснула зубы. Она не собиралась терпеть поражение в таком пустяковом деле, как стирка. Она спихнула простыню обратно в воду, уцепившись за ее край окоченевшими руками. Течение потащило ее за собой, и Аннабел чуть ее не упустила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84