Вы уже договорились о посещении мастерской?
Они принялись обсуждать попытки американца Джорджа Лабрама, главного инженера компании, создать огромную пушку для защиты города. Лейла воспользовалась предоставившейся возможностью, чтобы без помех поговорить с Вивианом.
— Ты сильно мучаешься? — спросила она тревожно, а потом, заметив, как изменилось выражение его лица, мягко добавила:
— Пожалуйста, не смотри на меня так. Я имею в виду причину твоего пребывания в госпитале.
— Понимаю. Пуля в ноге, только и всего.
Его упорство только усилило решимость Лейлы наконец объясниться с ним.
— Тебя могли убить, — заметила она. Вивиан покачал головой.
— У меня есть способность возвращаться, что бы ни случилось.
— Видимо, и я обладаю подобным даром. В этом городе ты дважды оскорбил меня. Я пришла сегодня, зная, что мы непременно встретимся. Вивиан, в отличие от того, что однажды было, я вовсе не стою у твоей двери с огромной лошадью, ставя тебя в немыслимое положение, но ты не можешь прогнать меня. В тот незабываемый день ты попросил меня забыть нанесенное тобой оскорбление и стать друзьями — только друзьями. И сейчас я прошу о том же самом.
Вивиан хотел что-то сказать, но вдруг остановился и принялся внимательно изучать ее лицо, будто увидев ее впервые после той встречи с Френком. В конце концов он хрипло произнес:
— Когда я так сказал, мы были еще плохо знакомы. Теперь поздновато дружить, ты не находишь?
— Да, поздно для того, что между нами сейчас, но мы пленники в этом городе, и наше время может скоро кончиться, Вивиан, — умоляла она. — Разве ты не понимаешь?
— И что между нами сейчас?
Эти слова захватили ее врасплох. Его вопрос так и остался без ответа к тому моменту, когда Франц закончил разговаривать с Маргарет Вейси-Хантер и повернулся, напомнив Лейле, что их ждут другие раненые.
Коротко попрощавшись, они двинулись дальше и следующие полчаса провели, беседуя с мужчинами, которых Лейла хорошо знала. Она чувствовала, что за ней постоянно наблюдают, но, говоря «до свидания» всем находящимся в комнате, заметила, что отнюдь не Вивиан, а Маргарет Вейси-Хантер разглядывала ее так пристально.
Франц подозвал кеб, и Лейла устало опустилась на сиденье. Был ли заключен мир между ней и Вивианом? Могла ли она раньше представить равнодушие, подобное тому, что он выказал сейчас?
На улицах стояли люди, обсуждавшие возможное прибытие отряда спасателей. А что еще можно обсуждать после шести недель осады? Думая над словами Франца о том, что театр будет вновь открыт, она не чувствовала радости. Войска, идущие из Кейптауна, будут здесь к концу недели, и жители Кимберли вновь окажутся в безопасности. А армия? Солдатам придется следовать за врагом. Неужели ее оливковая ветвь была предложена слишком поздно? На следующей неделе он уйдет, исчезнет, и если они еще встретятся где-нибудь, то притворятся, что незнакомы.
— Ты для него пела тогда в роли цыганки? — спросил Франц.
Она кивнула.
— Я тогда только что увидела его свадебные фотографии в газете. Думаю, это было моим прощанием.
Казалось, Франц немного успокоился.
— Скоро ты снова будешь Кати, влюбленной в эрцгерцога. Думать о нем, когда поешь «Моя далекая любовь», и забывать тотчас после окончания спектакля. Разбивай столько сердец, сколько хочешь, лишь бы твое оставалось нетронутым. Военные уйдут из города на следующей неделе. Умоляю тебя, не будь одной из этих глупышек, залитых слезами, потому что их любимый ушел на войну.
— Не волнуйся, Франц, — соврала она. — Я никогда не стану одной из подобных существ.
Он помог ей выбраться из коляски, когда они добрались до ее коттеджа, и поцеловал в щеку, прежде чем отправиться дальше. Лейла прошла к двери, а потом на мгновение задержалась на пороге. Было непривычно тихо. В это время Салли, как правило, спит. Нелли, наверное, слишком расстроена из-за похорон и сидит у кровати Салли.
Разгоряченная и грустная, Лейла вошла в свою комнату, собираясь переодеться и принять ванну. Проходя мимо стола, она заметила конверт. Подозревая, что видит очередное приглашение или просьбу спеть в гостях, она не стала его трогать до тех пор, пока не вернулась из ванной. Затем, устроившись в кресле около открытой двери, вскрыла конверт маленьким серебряным ножиком. На простом листе бумаги были написаны всего несколько строчек без подписи или обратного адреса.
«Ты и другие шлюхи ведут мужчин в мерзость. Они поддаются искушению, когда ты предлагаешь грех плоти и бутылку, содержащую дьявольский напиток. Они думают лишь о похоти и пьянстве. Но Бог вчера наказал их. Он восстановил справедливость и покарал грешников. Ты убила их. Молись Богу о своем искуплении и возвращении на путь истинный этих мужчин, прежде чем они все умрут».
Мгновенно почувствовав ледяной холод, несмотря на жару, Лейла тупо смотрела на бумагу. Она вспомнила Лили Лоув в поле рядом с настойчивым солдатом, того же самого солдата, в приступе похоти срывающего с нее одежду. Она подумала о высокородном офицере, пытавшемся купить ее с помощью сережек, принадлежавших другой женщине. Она видела того же самого офицера, советующего не ценить себя слишком высоко и говорящего, что бриллианта вполне достаточно для оплаты за услуги.
Лейла задрожала, чувствуя, как к горлу подкатывает горький комок и как темнеет в глазах.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Через неделю наступит Рождество — последнее в девятнадцатом столетии. И хотя Сесил Роде отрядил добровольцев готовить рождественские пироги для солдат, заточенные в Кимберли люди испытывали мало радости. Идущие на помощь английские войска было слышно, но не видно. И за исключением дозорных, уже никто не всматривался жадно в горизонт, выглядывая облака пыли, поднятой спасателями. После многочисленных неоправдавшихся надежд, после дней, полных жарких обсуждений и веселых шуток, воцарившаяся безысходность уничтожила интерес к армии, находившейся за далекими холмами.
Одиннадцатого декабря жители были разбужены доносящимися издалека звуками сражения и высыпали на улицы, вновь ожидая подхода английских войск. Но звук выстрелов вскоре смолк, горизонт остался чист, надежда умерла. Короткое послание, полученное полковником Кекевичем, сообщало, что атака захлебнулась около Магерсфонтейна. А радостные крики буров означали полное поражение англичан.
Опасаясь дальнейшего падения дисциплины, Кекевич решил не сообщать эту новость гражданским, таким образом только усилив их недоверие по отношению к военным. Одним из худших следствий осады было отсутствие сведений о происходящем во внешнем мире, и Кекевич недооценил, как повлияет сокрытие этой информации на тех, кого он защищал. Чувствуя, как напряжены нервы после девяти недель страха и неопределенности, после ежедневных, за исключением воскресений, разрывов снарядов, каждый человек предпочитал знать правду, даже ужасную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Они принялись обсуждать попытки американца Джорджа Лабрама, главного инженера компании, создать огромную пушку для защиты города. Лейла воспользовалась предоставившейся возможностью, чтобы без помех поговорить с Вивианом.
— Ты сильно мучаешься? — спросила она тревожно, а потом, заметив, как изменилось выражение его лица, мягко добавила:
— Пожалуйста, не смотри на меня так. Я имею в виду причину твоего пребывания в госпитале.
— Понимаю. Пуля в ноге, только и всего.
Его упорство только усилило решимость Лейлы наконец объясниться с ним.
— Тебя могли убить, — заметила она. Вивиан покачал головой.
— У меня есть способность возвращаться, что бы ни случилось.
— Видимо, и я обладаю подобным даром. В этом городе ты дважды оскорбил меня. Я пришла сегодня, зная, что мы непременно встретимся. Вивиан, в отличие от того, что однажды было, я вовсе не стою у твоей двери с огромной лошадью, ставя тебя в немыслимое положение, но ты не можешь прогнать меня. В тот незабываемый день ты попросил меня забыть нанесенное тобой оскорбление и стать друзьями — только друзьями. И сейчас я прошу о том же самом.
Вивиан хотел что-то сказать, но вдруг остановился и принялся внимательно изучать ее лицо, будто увидев ее впервые после той встречи с Френком. В конце концов он хрипло произнес:
— Когда я так сказал, мы были еще плохо знакомы. Теперь поздновато дружить, ты не находишь?
— Да, поздно для того, что между нами сейчас, но мы пленники в этом городе, и наше время может скоро кончиться, Вивиан, — умоляла она. — Разве ты не понимаешь?
— И что между нами сейчас?
Эти слова захватили ее врасплох. Его вопрос так и остался без ответа к тому моменту, когда Франц закончил разговаривать с Маргарет Вейси-Хантер и повернулся, напомнив Лейле, что их ждут другие раненые.
Коротко попрощавшись, они двинулись дальше и следующие полчаса провели, беседуя с мужчинами, которых Лейла хорошо знала. Она чувствовала, что за ней постоянно наблюдают, но, говоря «до свидания» всем находящимся в комнате, заметила, что отнюдь не Вивиан, а Маргарет Вейси-Хантер разглядывала ее так пристально.
Франц подозвал кеб, и Лейла устало опустилась на сиденье. Был ли заключен мир между ней и Вивианом? Могла ли она раньше представить равнодушие, подобное тому, что он выказал сейчас?
На улицах стояли люди, обсуждавшие возможное прибытие отряда спасателей. А что еще можно обсуждать после шести недель осады? Думая над словами Франца о том, что театр будет вновь открыт, она не чувствовала радости. Войска, идущие из Кейптауна, будут здесь к концу недели, и жители Кимберли вновь окажутся в безопасности. А армия? Солдатам придется следовать за врагом. Неужели ее оливковая ветвь была предложена слишком поздно? На следующей неделе он уйдет, исчезнет, и если они еще встретятся где-нибудь, то притворятся, что незнакомы.
— Ты для него пела тогда в роли цыганки? — спросил Франц.
Она кивнула.
— Я тогда только что увидела его свадебные фотографии в газете. Думаю, это было моим прощанием.
Казалось, Франц немного успокоился.
— Скоро ты снова будешь Кати, влюбленной в эрцгерцога. Думать о нем, когда поешь «Моя далекая любовь», и забывать тотчас после окончания спектакля. Разбивай столько сердец, сколько хочешь, лишь бы твое оставалось нетронутым. Военные уйдут из города на следующей неделе. Умоляю тебя, не будь одной из этих глупышек, залитых слезами, потому что их любимый ушел на войну.
— Не волнуйся, Франц, — соврала она. — Я никогда не стану одной из подобных существ.
Он помог ей выбраться из коляски, когда они добрались до ее коттеджа, и поцеловал в щеку, прежде чем отправиться дальше. Лейла прошла к двери, а потом на мгновение задержалась на пороге. Было непривычно тихо. В это время Салли, как правило, спит. Нелли, наверное, слишком расстроена из-за похорон и сидит у кровати Салли.
Разгоряченная и грустная, Лейла вошла в свою комнату, собираясь переодеться и принять ванну. Проходя мимо стола, она заметила конверт. Подозревая, что видит очередное приглашение или просьбу спеть в гостях, она не стала его трогать до тех пор, пока не вернулась из ванной. Затем, устроившись в кресле около открытой двери, вскрыла конверт маленьким серебряным ножиком. На простом листе бумаги были написаны всего несколько строчек без подписи или обратного адреса.
«Ты и другие шлюхи ведут мужчин в мерзость. Они поддаются искушению, когда ты предлагаешь грех плоти и бутылку, содержащую дьявольский напиток. Они думают лишь о похоти и пьянстве. Но Бог вчера наказал их. Он восстановил справедливость и покарал грешников. Ты убила их. Молись Богу о своем искуплении и возвращении на путь истинный этих мужчин, прежде чем они все умрут».
Мгновенно почувствовав ледяной холод, несмотря на жару, Лейла тупо смотрела на бумагу. Она вспомнила Лили Лоув в поле рядом с настойчивым солдатом, того же самого солдата, в приступе похоти срывающего с нее одежду. Она подумала о высокородном офицере, пытавшемся купить ее с помощью сережек, принадлежавших другой женщине. Она видела того же самого офицера, советующего не ценить себя слишком высоко и говорящего, что бриллианта вполне достаточно для оплаты за услуги.
Лейла задрожала, чувствуя, как к горлу подкатывает горький комок и как темнеет в глазах.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Через неделю наступит Рождество — последнее в девятнадцатом столетии. И хотя Сесил Роде отрядил добровольцев готовить рождественские пироги для солдат, заточенные в Кимберли люди испытывали мало радости. Идущие на помощь английские войска было слышно, но не видно. И за исключением дозорных, уже никто не всматривался жадно в горизонт, выглядывая облака пыли, поднятой спасателями. После многочисленных неоправдавшихся надежд, после дней, полных жарких обсуждений и веселых шуток, воцарившаяся безысходность уничтожила интерес к армии, находившейся за далекими холмами.
Одиннадцатого декабря жители были разбужены доносящимися издалека звуками сражения и высыпали на улицы, вновь ожидая подхода английских войск. Но звук выстрелов вскоре смолк, горизонт остался чист, надежда умерла. Короткое послание, полученное полковником Кекевичем, сообщало, что атака захлебнулась около Магерсфонтейна. А радостные крики буров означали полное поражение англичан.
Опасаясь дальнейшего падения дисциплины, Кекевич решил не сообщать эту новость гражданским, таким образом только усилив их недоверие по отношению к военным. Одним из худших следствий осады было отсутствие сведений о происходящем во внешнем мире, и Кекевич недооценил, как повлияет сокрытие этой информации на тех, кого он защищал. Чувствуя, как напряжены нервы после девяти недель страха и неопределенности, после ежедневных, за исключением воскресений, разрывов снарядов, каждый человек предпочитал знать правду, даже ужасную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122