– Но я не могу разочаровать всех этих людей… – растерянно проговорила она. – Нужно что-то придумать…
Он устало улыбнулся:
– У меня есть банджо, но я так на нем играю, что, послушав меня, все скорее побегут из города.
У Джудит промелькнула какая-то мысль.
– Подождите, Нейл! – сказала она. – Но ведь пианино есть у миссис Байвотерс. Смогли бы вы устроить так, чтобы его перенесли в зал?
– Джудит, вы не продумали то, что вы предлагаете… Старый Байвотерс совершенно не заинтересован в поддержании духа горожан. Он продает яйца по четырнадцать с половиной за десяток, в то время как другие продают их по тринадцать шиллингов. Ему только бы вытянуть из человека последний пенни – а остальное его не касается. Если он против того, чтобы буры вошли в Ледисмит, так это только потому, что он с этого не получит ни пенса.
Она улыбнулась и взяла его за локоть:
– Но пианино-то принадлежит не ему, а миссис Байвотерс, которая вместе со мной входит в состав школьного комитета. Когда мужа нет рядом, она совершенно другой человек. Стоит только посмотреть, как она ведет себя с детьми! – Она была уже на пути в свою комнату. – Подождите, Нейл, накину шаль, и мы вместе зайдем к ней. Я готова поручиться, что она одолжит нам пианино. Ваше дело – поддерживать беседу с этим скрягой Байвотерсом, пока я буду договариваться с его женой. Если она даст свое согласие, то он не сможет ничего сделать, когда шестеро здоровых солдат придут за пианино. Зато, когда ему придется забирать пианино из клуба самому, это ему будет хороший урок!
– Нет, так поступить мы не можем, – возразил Нейл. – Военные либо платят за то, что берут, либо возвращают хозяевам.
– Вы удивительно милый человек, – сказала она, задержавшись в дверях. – Алекс был совершенно прав в вашем отношении.
Нейл вспыхнул от удовольствия.
– Разве он когда-нибудь ошибался? – с ноткой почтительности в голосе спросил он.
К пятнадцатому января старый мистер Байвотерс взвинтил цены на яйца до тридцати шиллингов за десяток, и число умерших от дизентерии и энтерита заметно увеличилось. В большом госпитале в Интомби, на нейтральной территории, запасы медикаментов и продовольствия стали подходить к концу, а коек не хватало.
Жителей Ледисмита попросили передать все свои лишние ложки на пользование в госпиталь, а буры попросили, чтобы британцы передали им хину.
Рацион гарнизона в Ледисмите был еще уменьшен, и военное командование приняло решение изъять у мирных жителей весь скот и все продукты, чтобы прекратить рост цен и составить тайный продовольственный запас.
Весь скот зарезали, и теперь приходилось питаться либо кониной, либо воловьим мясом.
Тем не менее Рождество прошло настолько весело и празднично, насколько это было возможно в создавшихся условиях. Буры тоже поздравили осажденных: прислали снаряд, начиненный рождественским пудингом. Был даже Санта-Клаус, наряженный, несмотря на пятидесятиградусную жару, в свой обычный костюм, несколько молодых девушек на танцах получили предложения от молодых людей, которые, боясь, что скоро погибнут, поспешили с устройством своей семейной жизни.
Королева Виктория направила в свои войска ободряющее поздравление, и радость по поводу наступления 1900 года позволила продержаться еще несколько дней.
Затем дух войск упал. Будущее представлялось солдатам в самых мрачных тонах. В 1900 году все они окажутся в могилах – ведь впереди их ждали голод и поражение.
Повсюду были болезни, горе и уныние. Матери беспокоились за своих детей, мужья – за жен. Солдаты горевали по своим товарищам, а офицеры хмурились, глядя, как вымирают войска.
Продолжался обстрел города. Обе стороны обрушили друг на друга град снарядов в обычные для этого часы. Только по субботам было тихо – буры свято блюли свой обычай и не стреляли в этот день.
Ледисмит превращался в развалины, и все больше и больше его жителей вынуждены были перебираться на берег реки Клип-Ривер, где они выкапывали себе землянки. Люди мылись в этой реке, женщины, стоя на берегу на коленях, стирали в ее воде одежду, а кое-кто из местных уроженцев превращал реку в отхожее место. Один обветренный старый солдат пустил в обиход такую цинично-мрачную фразу: «Клип-Ривер – вино, которое любого свалит с ног». Это была – горькая правда–на кладбище без конца прибавлялись белые кресты.
Если что-то и осталось в городе по-прежнему, так это бесконечные песчаные бури, приносившие с собой красные тучи… мухи… сотни москитов… Конечно, кто-то еще надеялся на Баллера, но ходили слухи, что он отошел в Дурбан за подкреплением. Солнечных дней не было, и потому целую неделю пришлось обходиться без гелиографической почты. Таким образом, где находится Баллер, узнать было никак нельзя, а так как ружейные залпы со стороны Коленсо стихли, то осажденные предположили, что колонна Баллера ушла. Но, несмотря на это, военные продолжали исполнять свои обычные обязанности. Боеприпасов осталось пугающе малое количество, но стрельбу решено было продолжать, пока есть кому стрелять.
В этот январский день Джудит с корзиной в руках шла с маленького крытого рынка. В корзине был паек. Рынок располагался невдалеке от бунгало Джудит, но жара даже короткую прогулку превращала в пытку. Настроение Джудит совершенно испортилось. Паек уменьшили, и теперь в него входило полфунта мясных консервов, полфунта печенья и четверть унции чая. Корзина Джудит была до смешного велика для такого количества продуктов. А на следующей неделе она, возможно, и вовсе не понадобится ей. И ей, и другим женщинам иногда казалось в такие минуты, что они просто совершают свой ежедневный поход за покупками. Это была одна из тех дурацких иллюзий, что поддерживала их морально.
Еще одно мучило Джудит. У нее не было подходящей одежды. Она научилась заключать сделки на рынке и выбирать самые свежие овощи, несмотря на то, что никогда раньше не делала сама покупок и не рассчитывала семейный бюджет. Но к визиту на рынок, невзирая на то, что на улице стоял палящий зной, с шумом взрывались снаряды, а люди были усталы и измождены, она всегда готовилась тщательно. Ей приходилось труднее, чем другим женщинам: она приехала в Южную Африку зимой и намеревалась остаться там не более чем на два месяца, поэтому взяла с собой платья из плотной ткани, которые должны были согревать ее в холодные африканские июль и август.
К счастью, она уговорила местного портного сшить ей два хлопчатых летних платьица, прежде чем все запасы тканей в городе закончились. Остальные платья были из прекрасного английского сукна, за исключением нескольких вечерних, шелковых.
Сегодня она надела кремовую юбку от светлого костюма и муслиновую белую блузку. Когда она надела блузку, та была свежей и накрахмаленной, но теперь липла к телу, причиняя ужасные неудобства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136