ее резной деревянный стул и стол, на котором стояло бюро из сандалового дерева, которое ей очень нравилось.
Сенара втайне гордилась тем, что ее мать из таинственной гостьи замка превратилась в бесспорную его хозяйку. Раньше, я думаю, она чувствовала себя посторонней, поэтому я постоянно напоминала ей, что считаю ее своей сестрой.
Слуги изменились. Они все время шептались о чем-то и крестились, будто защищаясь от злого глаза. Я знала, что они боялись моей мачехи, Марии. Иногда мне казалось, что даже отец немного боялся ее.
Я не могла подавить в себе возмущения. Во-первых, я не хотела видеть кого-то на месте мамы; во-вторых, я считала, что это произошло слишком быстро: только три месяца, как умерла мама, а отец уже женился, а тот факт, что Мария до этого жила в замке, был отвратителен.
Отец и раньше почти не замечал меня — его любимцем был Коннелл — ему не нужны были девочки, по крайней мере, в качестве дочерей. А после моего возвращения он старался не попадаться мне на глаза, словно мое присутствие смущало его: он знал, как мы с мамой любили друг друга.
Сначала Сенара заважничала, но скоро это прекратилось. Наша дружба оказалась слишком крепкой, чтобы что-нибудь могло поколебать ее. То, что ее мать заняла место моей, могло бы привести к разрыву, но только не между нами.
Отец нанял учителя, чтобы давать нам уроки, потому что раньше это делала мама. И он уже поселился в замке — некий господин Эллер. Ему, наверное, было не более сорока пяти Лет. Был он строгий, серьезный, и даже Коннелл вынужден был быть внимательным, хотя ненавидел уроки и в двенадцать лет считал, что уже вырос для этого.
Дженнет почти не изменилась, только чуть постарела. Я думаю, смерть мамы явилась для нее большим ударом. Она была только на год младше моей бабушки, и я знала, что она относилась к маме, как к своей дочери. Она ходила, что-то бормоча про себя, затаив неприязнь к моей мачехе, но боялась это показать.
Очень многие боялись Марии. Это было оттого, что она появилась в замке в ночь Хэллоуина — время для ведьм! То, что она отличалась от других людей, было ясно. Она никогда не сердилась, но если ей что-то не нравилось, в ее глазах появлялся странный блеск, который был так же странен, как открытое и громкое недовольство отца. Все изменилось. Замок казался полным теней, слуги боялись, когда наступала темнота. Дженнет, раньше такая говорливая, довольная жизнью, уже была другой, на ее лице было постоянное выражение замешательства. Однажды она не выдержала и заплакала.
— Я знала твою маму с пеленок, — сказала она мне. — Я держала ее на руках, когда ей было всего день от роду. Твоя бабушка была добра ко мне, но и резка, не раз поднимала на меня руку, но мисс Линнет… — И мы уже плакали вместе.
Потом Дженнет вдруг перекрестилась и сказала глухим голосом:
— Боже, помоги нам всем! Место моей доброй госпожи… моей маленькой госпожи Линнет… занято… — Она посмотрела через плечо и после длинной паузы прошептала:
— ..другой!
Как и все, Дженнет боялась моей мачехи, но я удивлялась отцу: глаза его следовали за Марией, где бы она ни была. Я слышала, как одна из служанок сказала:
— На него наслали чары.
Временами я чувствовала на себе взгляд Марии. Она ожидала, что я обижусь на нее за то, что она заняла место мамы: мачех никто не любил. Но я знала, что ненависть к ней не вернет мою маму, и она была матерью Сенары, а Сенара считала ее замечательной. Мое несчастье не вызвало желания кого-то винить. Когда Мария это поняла, она просто перестала меня замечать, и я была рада этому.
Все-таки она была странная. Хотя она никогда не демонстрировала своих чувств к Сенаре, ее беспокоило будущее дочери. Она потребовала, чтобы господин Эллер сделал из нее образованную леди. Кроме того, она наняла молодого человека учить нас танцам и пению. Его звали Ричард Грейвл, а мы звали его просто Дикон. Он играл на лютне и клавесине так, что мог заставить смеяться или плакать, и сердце таяло. Он так красиво танцевал, что, когда показывал нам разные движения, невозможно было оторвать от него глаз. Сенара была от него в восторге и старалась превзойти всех и в музыке, и в танцах. Мы разучивали сельские танцы, шуточные народные, но в основном те, которые танцуют на балах. Я догадалась, что мачеха хотела сделать из своей дочери благородную даму, а так как я была ее подругой, меня тоже учили по необходимости. Она не хотела, чтобы Сенара всю жизнь прожила в сельской местности, цель этих занятий была — сделать из нее придворную даму.
Но мы были так далеко от королевского двора, хотя в глубине души я знала, что если мачеха захотела этого, то так и будет. Я слышала, как одна из служанок заметила, что она обладала «силой». Я никогда раньше не слышала этого выражения, но сразу поняла, что она имела в виду.
Удивительно, как быстро молодежь приспосабливается к жизни! Не прошло и года, а мой дом уже не казался мне странным, чрезвычайное становилось обычным. Это, конечно не значило, что я забыла маму, я не забуду ее никогда. Я ходила на кладбище и клала цветы на ее могилу, а так как мне казалось несправедливым не обращать внимания на другие две могилы, я клала цветы и на них.
Конечно, на кладбище было похоронено много Касвеллинов, но эти три могилы были рядом, и мне жаль было первую жену отца, Мелани, и неизвестного моряка тоже. Чтобы как-то выделить мамину могилу, я посадила на ней куст розмарина для памяти. Когда я сажала его, мне в голову пришла мысль, что мама не потеряна для меня: она все время рядом со мной, особенно тогда, когда мне нужна ее помощь. Как бы на небесах ни было хорошо, она никогда не оставит меня одну. Я чувствовала, как она наблюдает за мной, охраняет от всякого зла. Эта мысль меня успокоила и, раз навестив, осталась, и мне снова стало хорошо.
Жизнь потекла по новому руслу. Уроки с господином Эллером, песни и танцы с Диконом занимали большую часть нашего времени. Мы ездили в Лайон-корт, но бабушка никогда к нам не приезжала, и мы не настаивали. Я знала, что она не хотела приезжать в дом, где раньше жила мама, и видеть новую жену отца, но я могла ездить к ней, когда хотела, и всякий раз меня сопровождала Сенара: мы даже подумать не могли, что расстанемся. Временами мы ссорились, конечно, но обе знали, что эти разногласия быстро разрешатся. Мы были очень разные по темпераменту: я была спокойная, серьезная, меня нелегко было рассердить, и я с удовольствием помогала людям. Временами Сенаре не хватало терпения дружить со мной, хотя она любила, когда я ухаживала за ней. Она была полна жизни и ненавидела уроки. Господин Эллер был в отчаянии от нее, но зато она играла на клавесине и лютне с большим чувством и вкусом. У нее был хороший голос, а танцевала она так грациозно, что было приятно на нее смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Сенара втайне гордилась тем, что ее мать из таинственной гостьи замка превратилась в бесспорную его хозяйку. Раньше, я думаю, она чувствовала себя посторонней, поэтому я постоянно напоминала ей, что считаю ее своей сестрой.
Слуги изменились. Они все время шептались о чем-то и крестились, будто защищаясь от злого глаза. Я знала, что они боялись моей мачехи, Марии. Иногда мне казалось, что даже отец немного боялся ее.
Я не могла подавить в себе возмущения. Во-первых, я не хотела видеть кого-то на месте мамы; во-вторых, я считала, что это произошло слишком быстро: только три месяца, как умерла мама, а отец уже женился, а тот факт, что Мария до этого жила в замке, был отвратителен.
Отец и раньше почти не замечал меня — его любимцем был Коннелл — ему не нужны были девочки, по крайней мере, в качестве дочерей. А после моего возвращения он старался не попадаться мне на глаза, словно мое присутствие смущало его: он знал, как мы с мамой любили друг друга.
Сначала Сенара заважничала, но скоро это прекратилось. Наша дружба оказалась слишком крепкой, чтобы что-нибудь могло поколебать ее. То, что ее мать заняла место моей, могло бы привести к разрыву, но только не между нами.
Отец нанял учителя, чтобы давать нам уроки, потому что раньше это делала мама. И он уже поселился в замке — некий господин Эллер. Ему, наверное, было не более сорока пяти Лет. Был он строгий, серьезный, и даже Коннелл вынужден был быть внимательным, хотя ненавидел уроки и в двенадцать лет считал, что уже вырос для этого.
Дженнет почти не изменилась, только чуть постарела. Я думаю, смерть мамы явилась для нее большим ударом. Она была только на год младше моей бабушки, и я знала, что она относилась к маме, как к своей дочери. Она ходила, что-то бормоча про себя, затаив неприязнь к моей мачехе, но боялась это показать.
Очень многие боялись Марии. Это было оттого, что она появилась в замке в ночь Хэллоуина — время для ведьм! То, что она отличалась от других людей, было ясно. Она никогда не сердилась, но если ей что-то не нравилось, в ее глазах появлялся странный блеск, который был так же странен, как открытое и громкое недовольство отца. Все изменилось. Замок казался полным теней, слуги боялись, когда наступала темнота. Дженнет, раньше такая говорливая, довольная жизнью, уже была другой, на ее лице было постоянное выражение замешательства. Однажды она не выдержала и заплакала.
— Я знала твою маму с пеленок, — сказала она мне. — Я держала ее на руках, когда ей было всего день от роду. Твоя бабушка была добра ко мне, но и резка, не раз поднимала на меня руку, но мисс Линнет… — И мы уже плакали вместе.
Потом Дженнет вдруг перекрестилась и сказала глухим голосом:
— Боже, помоги нам всем! Место моей доброй госпожи… моей маленькой госпожи Линнет… занято… — Она посмотрела через плечо и после длинной паузы прошептала:
— ..другой!
Как и все, Дженнет боялась моей мачехи, но я удивлялась отцу: глаза его следовали за Марией, где бы она ни была. Я слышала, как одна из служанок сказала:
— На него наслали чары.
Временами я чувствовала на себе взгляд Марии. Она ожидала, что я обижусь на нее за то, что она заняла место мамы: мачех никто не любил. Но я знала, что ненависть к ней не вернет мою маму, и она была матерью Сенары, а Сенара считала ее замечательной. Мое несчастье не вызвало желания кого-то винить. Когда Мария это поняла, она просто перестала меня замечать, и я была рада этому.
Все-таки она была странная. Хотя она никогда не демонстрировала своих чувств к Сенаре, ее беспокоило будущее дочери. Она потребовала, чтобы господин Эллер сделал из нее образованную леди. Кроме того, она наняла молодого человека учить нас танцам и пению. Его звали Ричард Грейвл, а мы звали его просто Дикон. Он играл на лютне и клавесине так, что мог заставить смеяться или плакать, и сердце таяло. Он так красиво танцевал, что, когда показывал нам разные движения, невозможно было оторвать от него глаз. Сенара была от него в восторге и старалась превзойти всех и в музыке, и в танцах. Мы разучивали сельские танцы, шуточные народные, но в основном те, которые танцуют на балах. Я догадалась, что мачеха хотела сделать из своей дочери благородную даму, а так как я была ее подругой, меня тоже учили по необходимости. Она не хотела, чтобы Сенара всю жизнь прожила в сельской местности, цель этих занятий была — сделать из нее придворную даму.
Но мы были так далеко от королевского двора, хотя в глубине души я знала, что если мачеха захотела этого, то так и будет. Я слышала, как одна из служанок заметила, что она обладала «силой». Я никогда раньше не слышала этого выражения, но сразу поняла, что она имела в виду.
Удивительно, как быстро молодежь приспосабливается к жизни! Не прошло и года, а мой дом уже не казался мне странным, чрезвычайное становилось обычным. Это, конечно не значило, что я забыла маму, я не забуду ее никогда. Я ходила на кладбище и клала цветы на ее могилу, а так как мне казалось несправедливым не обращать внимания на другие две могилы, я клала цветы и на них.
Конечно, на кладбище было похоронено много Касвеллинов, но эти три могилы были рядом, и мне жаль было первую жену отца, Мелани, и неизвестного моряка тоже. Чтобы как-то выделить мамину могилу, я посадила на ней куст розмарина для памяти. Когда я сажала его, мне в голову пришла мысль, что мама не потеряна для меня: она все время рядом со мной, особенно тогда, когда мне нужна ее помощь. Как бы на небесах ни было хорошо, она никогда не оставит меня одну. Я чувствовала, как она наблюдает за мной, охраняет от всякого зла. Эта мысль меня успокоила и, раз навестив, осталась, и мне снова стало хорошо.
Жизнь потекла по новому руслу. Уроки с господином Эллером, песни и танцы с Диконом занимали большую часть нашего времени. Мы ездили в Лайон-корт, но бабушка никогда к нам не приезжала, и мы не настаивали. Я знала, что она не хотела приезжать в дом, где раньше жила мама, и видеть новую жену отца, но я могла ездить к ней, когда хотела, и всякий раз меня сопровождала Сенара: мы даже подумать не могли, что расстанемся. Временами мы ссорились, конечно, но обе знали, что эти разногласия быстро разрешатся. Мы были очень разные по темпераменту: я была спокойная, серьезная, меня нелегко было рассердить, и я с удовольствием помогала людям. Временами Сенаре не хватало терпения дружить со мной, хотя она любила, когда я ухаживала за ней. Она была полна жизни и ненавидела уроки. Господин Эллер был в отчаянии от нее, но зато она играла на клавесине и лютне с большим чувством и вкусом. У нее был хороший голос, а танцевала она так грациозно, что было приятно на нее смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93