Даже на расстоянии по ее напрягшейся спине было видно, что она ждала его не для того, чтобы поблагодарить за помощь в строительстве моста.
Холодок пробежал по его телу, словно предупреждая, что эта женщина может оказаться грозным противником. Но он отбросил эту мысль, сказав себе, что это всего лишь прохлада осеннего утра обдала его влажное от пота тело. Остальные, сияя, замахали руками и закричали ей, что закончили работу. Она помахала в ответ. Александр заскрежетал зубами. В эту минуту он многое отдал бы за то, чтобы, вернувшись в долину Карабас, найти только остывшие кузнечные горны, невспаханные поля и отсутствие дичи.
Александр наблюдал за Катариной, когда она снова спускалась на платформу. Она поблагодарила всех с теплой доброжелательной улыбкой, затем отослала их назад, в деревню, где они проведут остаток дня, усердно работая в кузнице и на полях. Они поклонились и удалились.
Вслед за армией всегда шли женщины, начиная от жен и матерей и кончая проститутками, все они несли на себе отпечаток войны. Большинство из них становились отчужденными и холодными, они по-прежнему бранились из-за мужчин и разных пустяков, но глаза их при этом оставались мертвыми, как у их мужей и любовников, навсегда оставшихся на полях сражений.
Женщина с напрягшейся спиной, стоявшая на краю платформы, повернулась к нему и свирепо посмотрела на него глазами живыми и раскаленными, словно огонь в горне кузнеца. Катарину Анну Магдалену фон Леве тоже затронула война, но не победила ее. Пока не победила.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела она.
Он подошел к ней, намеренно раскачивая платформу при каждом шаге. Она закачалась, пытаясь удержаться на ногах.
– Черт бы тебя побрал, женщина.
– Черт бы меня побрал? – Она размахивала руками, чтобы сохранить равновесие. – Как ты смеешь ругать меня, когда это ты…
– Что я? – Он подбоченился. – Это не я захватил чужую землю. – Он сделал еще шаг, приближаясь к ней. – Это не я позволял каждому бездомному фермеру и кузнецу селиться здесь. – Он со злостью посмотрел ей в глаза. – Это не я…
Она резко развернулась и перешла на узкую доску, которая вела с платформы к берегу. Обретя под ногами твердую почву, она повернулась к нему лицом.
– Ты прав, полковник. Это не ты делился последним куском с этими людьми, когда они с разбитыми семьями или в одиночку забредали сюда один за другим. Все, чего они хотели, – это места, которое они смогли бы снова назвать домом! Что мне было делать? Защищать покинутые фермы и пустые дома с пистолетом и карабином? Ради чего? Чтобы ты привел сюда солдат фон Меклена, а они будут грабить и жечь эти земли?
Он перепрыгнул на берег и встал рядом с ней.
– Клянусь Богом, хотел бы я, чтобы вы поступили именно так, мадам. Тогда этим людям не пришлось бы вновь потерять свои дома. Для всех было бы лучше, если бы я просто сказал, что им придется уйти весной.
– Уйти? Ты не можешь!
Страдание, вызванное его предательством, отразилось в ее глазах и больно резануло его, но он заставил себя ожесточиться.
– Если понадобится, Катарина, то я сделаю это.
– Нет, нет, ты дал слово. Леве принадлежит мне. Леве мое.
– Леве, да. Но остальная часть долины Карабас принадлежит мне.
Катарина с ужасом смотрела на него.
– Мерзавец! Как ты можешь так поступить с этими людьми? Война окончена. Да падет проклятие на твою голову!
Он стянул свои перепачканные перчатки и бросил их на землю. Обнаженный до пояса, он повернулся к ней, и она увидела мрачную решимость в его глазах.
– Окончена не для меня, – сказал он. – И не для тебя тоже, если фон Меклен действительно соберет войска, разве что ты покинешь это место.
Ее взгляд остановился на его полуобнаженном торсе, затем скользнул в сторону. Она отступила на шаг, и на мгновение ему показалось, что она лишилась присутствия духа, но, когда она подняла глаза вновь, ее взгляд был полон решимости.
– Я не уеду, Александр.
– Подумай как следует, Катарина. Фон Меклен…
– K черту фон Меклена.
– Я уже послал его к черту и скоро пожну плоды этого. Вот почему я советую тебе уехать.
Она повернулась к нему спиной и крепко обхватила себя руками, словно ее руки могли удержать гнев и отчаяние, кипевшие в ее душе.
– Неужели ты не видишь? – воскликнула она. – Ты гнусный… чертов негодяй. Куда ты хочешь отправить меня, полковник? Скажи мне. – Она снова повернулась к нему лицом, руки ее опустились, ладони сжались в кулаки. – Скажите мне, благородный и добродетельный полковник фон Леве. Куда мне уехать? – Она сердито вздохнула, и грудь ее напряглась под корсажем с глубоким вырезом. – В Англию? – спросила она, явно не ожидая получить ответ. – Англия охвачена войной, брат убивает брата в каждом графстве. Голландский купец сказал мне в прошлом месяце, что они даже арестовали своего короля! А как насчет Франции? – продолжала она, в гневе расхаживая взад и вперед по берегу. – Еще одна гражданская война, вполне благородная, насколько я знаю, – принцы, герцоги, маркизы и графы воюют друг с другом. Они пока не арестовали короля, но Луи Четырнадцатому всего лишь десять лет.
Он следовал за ней взглядом, пока она что-то лепетала про Австрию и Турцию. Этим утром он отметил в ней какую-то удивительную свободу, позволявшую ее телу восхитительно двигаться.
Он почувствовал, что возбуждается, глядя на стоящую перед ним полную жизненных сил женщину, и еще сто раз проклял фон Меклена. Она была такой живой! Как легко ему было бы войти в ее жизнь, лечь в ее постель. Такое тело и душа, как у Катарины фон Меклен, способны облегчить усталость вернувшегося с войны полковника.
Полная негодования, она, казалось, была охвачена лихорадкой.
– Швеция воюет с Данией, Россия – с Польшей, Испания сражается со всем миром, желая завоевать все земли до Китая… Скажи мне, полковник фон Леве. Куда мне уехать?
Он стоял, глядя на нее из-под полуприкрытых век. Как завоевать ее? – думал он. Как рассеять грусть в ее глазах, как сделать так, чтобы вся ее страсть, вся ее жизнь сосредоточились на нем? Воспоминания о такой женщине могли помочь солдату сохранить жизнь на поле битвы. Обхватить ее полную грудь руками, привыкшими сжимать шпагу, ощутить нежную теплоту ее плоти вместо холодного прикосновения стали, услышать тихие стоны восторга, когда он овладеет ею, вместо смертоносного шипения выстрелов мортир…
– Почему ты молчишь? – спросила она. – Ты командовал полками. Теперь отдай приказ мне.
Она произнесла эти слова в пылу спора, он же не торопился нарушить воцарившееся молчание. И единственными звуками долго оставались только шум реки да поскрипывание деревянной платформы. И все нарастающее желание, клокочущее в его теле. «Подойди ко мне, – хотелось скомандовать ему. – Подойди ко мне».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Холодок пробежал по его телу, словно предупреждая, что эта женщина может оказаться грозным противником. Но он отбросил эту мысль, сказав себе, что это всего лишь прохлада осеннего утра обдала его влажное от пота тело. Остальные, сияя, замахали руками и закричали ей, что закончили работу. Она помахала в ответ. Александр заскрежетал зубами. В эту минуту он многое отдал бы за то, чтобы, вернувшись в долину Карабас, найти только остывшие кузнечные горны, невспаханные поля и отсутствие дичи.
Александр наблюдал за Катариной, когда она снова спускалась на платформу. Она поблагодарила всех с теплой доброжелательной улыбкой, затем отослала их назад, в деревню, где они проведут остаток дня, усердно работая в кузнице и на полях. Они поклонились и удалились.
Вслед за армией всегда шли женщины, начиная от жен и матерей и кончая проститутками, все они несли на себе отпечаток войны. Большинство из них становились отчужденными и холодными, они по-прежнему бранились из-за мужчин и разных пустяков, но глаза их при этом оставались мертвыми, как у их мужей и любовников, навсегда оставшихся на полях сражений.
Женщина с напрягшейся спиной, стоявшая на краю платформы, повернулась к нему и свирепо посмотрела на него глазами живыми и раскаленными, словно огонь в горне кузнеца. Катарину Анну Магдалену фон Леве тоже затронула война, но не победила ее. Пока не победила.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела она.
Он подошел к ней, намеренно раскачивая платформу при каждом шаге. Она закачалась, пытаясь удержаться на ногах.
– Черт бы тебя побрал, женщина.
– Черт бы меня побрал? – Она размахивала руками, чтобы сохранить равновесие. – Как ты смеешь ругать меня, когда это ты…
– Что я? – Он подбоченился. – Это не я захватил чужую землю. – Он сделал еще шаг, приближаясь к ней. – Это не я позволял каждому бездомному фермеру и кузнецу селиться здесь. – Он со злостью посмотрел ей в глаза. – Это не я…
Она резко развернулась и перешла на узкую доску, которая вела с платформы к берегу. Обретя под ногами твердую почву, она повернулась к нему лицом.
– Ты прав, полковник. Это не ты делился последним куском с этими людьми, когда они с разбитыми семьями или в одиночку забредали сюда один за другим. Все, чего они хотели, – это места, которое они смогли бы снова назвать домом! Что мне было делать? Защищать покинутые фермы и пустые дома с пистолетом и карабином? Ради чего? Чтобы ты привел сюда солдат фон Меклена, а они будут грабить и жечь эти земли?
Он перепрыгнул на берег и встал рядом с ней.
– Клянусь Богом, хотел бы я, чтобы вы поступили именно так, мадам. Тогда этим людям не пришлось бы вновь потерять свои дома. Для всех было бы лучше, если бы я просто сказал, что им придется уйти весной.
– Уйти? Ты не можешь!
Страдание, вызванное его предательством, отразилось в ее глазах и больно резануло его, но он заставил себя ожесточиться.
– Если понадобится, Катарина, то я сделаю это.
– Нет, нет, ты дал слово. Леве принадлежит мне. Леве мое.
– Леве, да. Но остальная часть долины Карабас принадлежит мне.
Катарина с ужасом смотрела на него.
– Мерзавец! Как ты можешь так поступить с этими людьми? Война окончена. Да падет проклятие на твою голову!
Он стянул свои перепачканные перчатки и бросил их на землю. Обнаженный до пояса, он повернулся к ней, и она увидела мрачную решимость в его глазах.
– Окончена не для меня, – сказал он. – И не для тебя тоже, если фон Меклен действительно соберет войска, разве что ты покинешь это место.
Ее взгляд остановился на его полуобнаженном торсе, затем скользнул в сторону. Она отступила на шаг, и на мгновение ему показалось, что она лишилась присутствия духа, но, когда она подняла глаза вновь, ее взгляд был полон решимости.
– Я не уеду, Александр.
– Подумай как следует, Катарина. Фон Меклен…
– K черту фон Меклена.
– Я уже послал его к черту и скоро пожну плоды этого. Вот почему я советую тебе уехать.
Она повернулась к нему спиной и крепко обхватила себя руками, словно ее руки могли удержать гнев и отчаяние, кипевшие в ее душе.
– Неужели ты не видишь? – воскликнула она. – Ты гнусный… чертов негодяй. Куда ты хочешь отправить меня, полковник? Скажи мне. – Она снова повернулась к нему лицом, руки ее опустились, ладони сжались в кулаки. – Скажите мне, благородный и добродетельный полковник фон Леве. Куда мне уехать? – Она сердито вздохнула, и грудь ее напряглась под корсажем с глубоким вырезом. – В Англию? – спросила она, явно не ожидая получить ответ. – Англия охвачена войной, брат убивает брата в каждом графстве. Голландский купец сказал мне в прошлом месяце, что они даже арестовали своего короля! А как насчет Франции? – продолжала она, в гневе расхаживая взад и вперед по берегу. – Еще одна гражданская война, вполне благородная, насколько я знаю, – принцы, герцоги, маркизы и графы воюют друг с другом. Они пока не арестовали короля, но Луи Четырнадцатому всего лишь десять лет.
Он следовал за ней взглядом, пока она что-то лепетала про Австрию и Турцию. Этим утром он отметил в ней какую-то удивительную свободу, позволявшую ее телу восхитительно двигаться.
Он почувствовал, что возбуждается, глядя на стоящую перед ним полную жизненных сил женщину, и еще сто раз проклял фон Меклена. Она была такой живой! Как легко ему было бы войти в ее жизнь, лечь в ее постель. Такое тело и душа, как у Катарины фон Меклен, способны облегчить усталость вернувшегося с войны полковника.
Полная негодования, она, казалось, была охвачена лихорадкой.
– Швеция воюет с Данией, Россия – с Польшей, Испания сражается со всем миром, желая завоевать все земли до Китая… Скажи мне, полковник фон Леве. Куда мне уехать?
Он стоял, глядя на нее из-под полуприкрытых век. Как завоевать ее? – думал он. Как рассеять грусть в ее глазах, как сделать так, чтобы вся ее страсть, вся ее жизнь сосредоточились на нем? Воспоминания о такой женщине могли помочь солдату сохранить жизнь на поле битвы. Обхватить ее полную грудь руками, привыкшими сжимать шпагу, ощутить нежную теплоту ее плоти вместо холодного прикосновения стали, услышать тихие стоны восторга, когда он овладеет ею, вместо смертоносного шипения выстрелов мортир…
– Почему ты молчишь? – спросила она. – Ты командовал полками. Теперь отдай приказ мне.
Она произнесла эти слова в пылу спора, он же не торопился нарушить воцарившееся молчание. И единственными звуками долго оставались только шум реки да поскрипывание деревянной платформы. И все нарастающее желание, клокочущее в его теле. «Подойди ко мне, – хотелось скомандовать ему. – Подойди ко мне».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92