И тогда, и только тогда, преступник будет предан смерти с помощью меча или веревки, как решат судья и палач.
Выслушав ее заявление, все разинули рты от изумления, затем раздались крики:
– Веревку! Веревку! Смерть от меча не для таких, как он!
Клаус снова постучал по столу, и все замолчали. Александр подошел к Катарине, в наступившей тишине каблуки его новых сапог громко стучали по доскам пола. Он остановился рядом с ней и смотрел в ее глаза до тех пор, пока она не почувствовала, как к ней вновь возвращается самообладание.
Он повернулся лицом к собравшимся.
– Я согласен с высказанным здесь мнением. Я знал слишком много храбрых и честных людей, погибших от меча, и не хочу, чтобы подобную тварь казнили таким же образом. Однако моя супруга права – наказание должен определить судья.
– Н-но, – заикаясь, пробормотал Рикард, побледневший от собственной смелости, потому что решился обратиться к хозяину, – вы наш господин и судья.
Катарина посмотрела на Александра и увидела, как сжались его зубы. Он явно не ожидал этого и не хотел принимать на себя ответственность. Он опустил руку ей на плечо и сжимал его все крепче и крепче. Но она не дрогнула, повернула голову и уверенно посмотрела на него.
– Как я уже говорила, ты можешь, если пожелаешь, назначить судью на свое место, – сказала она ему.
Александр слегка разжал пальцы и кивнул.
– Клаус, я назначаю тебя судьей вместо себя. Я работал с тобой и понял, что ты трудолюбивый, прилежный и справедливый человек.
Остальные, один за другим, одобрительно закивали, доброжелательно улыбаясь – все, за исключением мельника, который одернул свою превосходную новую куртку и только раз сдержанно кивнул.
На мгновение Клаус пришел в замешательство.
– Но я всего лишь кузнец, – сказал он, обратив на Александра умоляющий взгляд. Александр ответил ему легким полупоклоном и жестом указал на стул во главе стола. Клаус пожал широкими плечами, словно Атлас, прилаживающий свою ношу, и сел. Остальные последовали примеру кузнеца и устроились на своих табуретках.
Александр отвел Катарину в угол между камином и закрытым окном.
– Неужели ты никогда не сдаешься, женщина? – спросил он вполголоса, одновременно искоса поглядывая сквозь щели в ставнях.
– А ты ожидал, что я сдамся? – так же тихо ответила она вопросом на вопрос.
– Игра в правосудие не удержит фон Меклена от нападения на эту деревню и долину. Любой стоящий офицер отступает в безнадежных обстоятельствах.
– Но надежда есть, – ответила она многозначительным шепотом. – Так что, возможно, хорошо, что я женщина, а не офицер.
Александр цинично усмехнулся.
– Я видел немало капитанов, обладающих меньшим мужеством, чем ты. – Он отвернулся от окна. – Ты так же неумолима, как снег за окном. – Он снова сжал ее плечо, но на этот раз его прикосновение было скорее ласковым, чем предостерегающим. – Такая же нежная, прекрасная и такая же опасная для неосторожных.
Она бросила взгляд на закрытые ставни, затем снова перевела его на Александра.
– Снег? – переспросила она, только теперь обратив внимание на наступившую за окном тишину. Снег разогнал толпу, заставив людей вернуться домой, к своим очагам. Призывающий к порядку стук Клауса по столу не позволил Александру ответить.
Кузнец кивнул одному из своих сыновей, стоявших у двери.
– Приведи негодяя, – отдал он распоряжение официальным тоном.
Молодой здоровый парень одной рукой распахнул тяжелую, обшитую досками дверь. Водоворот падающих снежинок ворвался в помещение, затанцевав в теплом воздухе таверны и постепенно тая. Катарина вздохнула. Еще одна задержка!
«Изабо», – прошептала она. Ей хотелось только одного – увидеть Изабо и изо всех сил прижать ее к груди.
В таверну ввели закутанного в одеяло, дрожащего и ругающегося, тощего, как прут, человека, и Катарина мысленно обругала его в ответ. Снова этот негодяй задержит ее в пути.
Сын Клауса закрыл дверь, ведущую в безмолвный белый мир, раскинувшийся за стенами таверны.
– Сообщи свое имя, – торжественно произнес Клаус, обращаясь к пленнику.
Преступник поплотнее закутался в одеяло и намеренно, для Катарины, насколько возможно громко зазвенел цепями.
– Ты уже знаешь мое имя, – сказал он, словно разговаривая со слабоумным.
– Ну тогда назови его снова, – сказал Клаус на этот раз не так повелительно, но более сердито.
– Разве тот дурень, которого вы присылали ко мне, забыл записать его?
Пришла очередь мельника потерять самообладание.
– Тот дурень – мой брат! – Негодяй заржал. – Я хочу сказать… я хочу сказать…
Клаус постучал по столу.
– Господин мельник, всем известно, что ваш брат ученый человек.
Мельник снова одернул свою превосходную куртку, теперь он, казалось, успокоился.
Человек, по поводу которого злословили, сидел на скамье, стоящей у стены, напротив Александра и Катарины, и был занят тем, что вел записи. Он поднял глаза, словно только что обратил внимание на переполох.
– Его зовут Эбер, красильщик.
– Спасибо, ученый господин, – сказал Клаус. – А теперь, Эбер, красильщик, откуда ты родом?
Пленник одернул одеяло, явно пародируя жест мельника.
– Он забыл и это записать, не так ли? – небрежно спросил он.
Катарина вздохнула и села на скамью под окном. Похоже, им предстоит долгий день.
Три часа спустя Катарина принялась ерзать, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, чтобы скамейка перестала походить на орудие пытки. Александр, сидевший рядом с ней, тоже задвигался и под прикрытием ее широко раскинувшейся амазонки незаметно придвинулся к ней так, чтобы она смогла опереться на него. Она с трудом подавила смущение от его близости, но почувствовала огромное облегчение. И похоже, это единственное облегчение, которое ей предстоит испытать в ближайшее время. «Эбер-красильщик» упорно не желал подчиниться.
Брат мельника, магистр Юнтер, снова закачал головой в ответ на вспышку вышедшего из себя пекаря, требовавшего «прекратить все это баловство и глупости и повесить богохульствующего негодяя и убийцу! Он ведь уже признался во всем, не так ли?»
– Это мы и пытаемся установить, господин пекарь, – довольно ворчливо сказал магистр.
Пекарь с раздражением фыркнул и, скрестив руки на груди, сердито сказал:
– А я-то думал, что это его признание вы писали все утро.
Магистр Юнтер снова поверх очков посмотрел на пекаря, Катарину стала раздражать эта привычка уважаемого магистра. Прищурившись, она следила за тем, как брат мельника читает лекцию по юриспруденции, не в состоянии сдержать свое самодовольство.
Этот человек, несомненно, знал кое-какие основы юриспруденции, но и она сама кое-чему научилась, пока жила у отца в Таузендбурге, и в глубине души у нее возникло подозрение, что звание «магистра» такая же фальшивка, как и титул маркграфа Карабаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Выслушав ее заявление, все разинули рты от изумления, затем раздались крики:
– Веревку! Веревку! Смерть от меча не для таких, как он!
Клаус снова постучал по столу, и все замолчали. Александр подошел к Катарине, в наступившей тишине каблуки его новых сапог громко стучали по доскам пола. Он остановился рядом с ней и смотрел в ее глаза до тех пор, пока она не почувствовала, как к ней вновь возвращается самообладание.
Он повернулся лицом к собравшимся.
– Я согласен с высказанным здесь мнением. Я знал слишком много храбрых и честных людей, погибших от меча, и не хочу, чтобы подобную тварь казнили таким же образом. Однако моя супруга права – наказание должен определить судья.
– Н-но, – заикаясь, пробормотал Рикард, побледневший от собственной смелости, потому что решился обратиться к хозяину, – вы наш господин и судья.
Катарина посмотрела на Александра и увидела, как сжались его зубы. Он явно не ожидал этого и не хотел принимать на себя ответственность. Он опустил руку ей на плечо и сжимал его все крепче и крепче. Но она не дрогнула, повернула голову и уверенно посмотрела на него.
– Как я уже говорила, ты можешь, если пожелаешь, назначить судью на свое место, – сказала она ему.
Александр слегка разжал пальцы и кивнул.
– Клаус, я назначаю тебя судьей вместо себя. Я работал с тобой и понял, что ты трудолюбивый, прилежный и справедливый человек.
Остальные, один за другим, одобрительно закивали, доброжелательно улыбаясь – все, за исключением мельника, который одернул свою превосходную новую куртку и только раз сдержанно кивнул.
На мгновение Клаус пришел в замешательство.
– Но я всего лишь кузнец, – сказал он, обратив на Александра умоляющий взгляд. Александр ответил ему легким полупоклоном и жестом указал на стул во главе стола. Клаус пожал широкими плечами, словно Атлас, прилаживающий свою ношу, и сел. Остальные последовали примеру кузнеца и устроились на своих табуретках.
Александр отвел Катарину в угол между камином и закрытым окном.
– Неужели ты никогда не сдаешься, женщина? – спросил он вполголоса, одновременно искоса поглядывая сквозь щели в ставнях.
– А ты ожидал, что я сдамся? – так же тихо ответила она вопросом на вопрос.
– Игра в правосудие не удержит фон Меклена от нападения на эту деревню и долину. Любой стоящий офицер отступает в безнадежных обстоятельствах.
– Но надежда есть, – ответила она многозначительным шепотом. – Так что, возможно, хорошо, что я женщина, а не офицер.
Александр цинично усмехнулся.
– Я видел немало капитанов, обладающих меньшим мужеством, чем ты. – Он отвернулся от окна. – Ты так же неумолима, как снег за окном. – Он снова сжал ее плечо, но на этот раз его прикосновение было скорее ласковым, чем предостерегающим. – Такая же нежная, прекрасная и такая же опасная для неосторожных.
Она бросила взгляд на закрытые ставни, затем снова перевела его на Александра.
– Снег? – переспросила она, только теперь обратив внимание на наступившую за окном тишину. Снег разогнал толпу, заставив людей вернуться домой, к своим очагам. Призывающий к порядку стук Клауса по столу не позволил Александру ответить.
Кузнец кивнул одному из своих сыновей, стоявших у двери.
– Приведи негодяя, – отдал он распоряжение официальным тоном.
Молодой здоровый парень одной рукой распахнул тяжелую, обшитую досками дверь. Водоворот падающих снежинок ворвался в помещение, затанцевав в теплом воздухе таверны и постепенно тая. Катарина вздохнула. Еще одна задержка!
«Изабо», – прошептала она. Ей хотелось только одного – увидеть Изабо и изо всех сил прижать ее к груди.
В таверну ввели закутанного в одеяло, дрожащего и ругающегося, тощего, как прут, человека, и Катарина мысленно обругала его в ответ. Снова этот негодяй задержит ее в пути.
Сын Клауса закрыл дверь, ведущую в безмолвный белый мир, раскинувшийся за стенами таверны.
– Сообщи свое имя, – торжественно произнес Клаус, обращаясь к пленнику.
Преступник поплотнее закутался в одеяло и намеренно, для Катарины, насколько возможно громко зазвенел цепями.
– Ты уже знаешь мое имя, – сказал он, словно разговаривая со слабоумным.
– Ну тогда назови его снова, – сказал Клаус на этот раз не так повелительно, но более сердито.
– Разве тот дурень, которого вы присылали ко мне, забыл записать его?
Пришла очередь мельника потерять самообладание.
– Тот дурень – мой брат! – Негодяй заржал. – Я хочу сказать… я хочу сказать…
Клаус постучал по столу.
– Господин мельник, всем известно, что ваш брат ученый человек.
Мельник снова одернул свою превосходную куртку, теперь он, казалось, успокоился.
Человек, по поводу которого злословили, сидел на скамье, стоящей у стены, напротив Александра и Катарины, и был занят тем, что вел записи. Он поднял глаза, словно только что обратил внимание на переполох.
– Его зовут Эбер, красильщик.
– Спасибо, ученый господин, – сказал Клаус. – А теперь, Эбер, красильщик, откуда ты родом?
Пленник одернул одеяло, явно пародируя жест мельника.
– Он забыл и это записать, не так ли? – небрежно спросил он.
Катарина вздохнула и села на скамью под окном. Похоже, им предстоит долгий день.
Три часа спустя Катарина принялась ерзать, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, чтобы скамейка перестала походить на орудие пытки. Александр, сидевший рядом с ней, тоже задвигался и под прикрытием ее широко раскинувшейся амазонки незаметно придвинулся к ней так, чтобы она смогла опереться на него. Она с трудом подавила смущение от его близости, но почувствовала огромное облегчение. И похоже, это единственное облегчение, которое ей предстоит испытать в ближайшее время. «Эбер-красильщик» упорно не желал подчиниться.
Брат мельника, магистр Юнтер, снова закачал головой в ответ на вспышку вышедшего из себя пекаря, требовавшего «прекратить все это баловство и глупости и повесить богохульствующего негодяя и убийцу! Он ведь уже признался во всем, не так ли?»
– Это мы и пытаемся установить, господин пекарь, – довольно ворчливо сказал магистр.
Пекарь с раздражением фыркнул и, скрестив руки на груди, сердито сказал:
– А я-то думал, что это его признание вы писали все утро.
Магистр Юнтер снова поверх очков посмотрел на пекаря, Катарину стала раздражать эта привычка уважаемого магистра. Прищурившись, она следила за тем, как брат мельника читает лекцию по юриспруденции, не в состоянии сдержать свое самодовольство.
Этот человек, несомненно, знал кое-какие основы юриспруденции, но и она сама кое-чему научилась, пока жила у отца в Таузендбурге, и в глубине души у нее возникло подозрение, что звание «магистра» такая же фальшивка, как и титул маркграфа Карабаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92