Я просто очень не люблю опаздывать. — Это, кстати, было правдой, так что можно было надеяться, что он припишет ее резкость обычной нервозности.
— Ну тогда ладно, — примирительно сказал он, и всю обратную дорогу к дому номер пять по Брутон-стрит они болтали самым дружелюбным образом.
Придется очень тщательно следить за выражением своего лица, подумала она даже с несколько лихорадочным волнением. Нельзя было допустить, чтобы он догадался о том, что именно мелькнуло у нее в мыслях, когда они сидели на лавочке у озера Серпентайн.
Она, разумеется, всегда знала, что Майкл очень привлекательный, даже поразительно красивый мужчина. Но это всегда было для нее, так сказать, абстрактным знанием. Майкл был привлекательным, ее брат Бенедикт был высоким, а у ее матери были красивые глаза.
Но вот внезапно… Но вот теперь…
Она посмотрела на него и увидела нечто для себя совершенно новое.
Она увидела мужчину.
И это напугало ее до полусмерти.
Франческа в своих поступках обычно придерживалась старой пословицы, рекомендовавшей ковать железо, пока горячо, поэтому неудивительно, что, едва вернувшись в дом номер пять после прогулки, она немедленно пошла к своей матери, дабы уведомить родительницу, что ей совершенно необходимо посетить модистку, причем как можно скорее. В конце концов, чем раньше ее ложь станет правдой, тем лучше.
Мать ее только рада была способствовать тому, чтобы Франческа сбросила наконец полутраурные серые и лавандовые тона, так что не прошло и часа, как мать и дочь, уютно устроившиеся в просторной карете Виолетты, направились на Бонд-стрит, дабы посетить лучшие магазины. При обычных обстоятельствах Франческа так и взвилась бы, если б мать вдруг вздумала вмешаться в ее дела, — нет, спасибо, она взрослая женщина и вполне способна сама подобрать себе туалеты! Но сегодня она почему-то чувствовала себя спокойнее в обществе матери.
Не то чтоб ей никогда не было спокойно с матерью прежде. Просто Франческа всегда трепетно относилась к Своей независимости и не любила, когда ее считали одной из «девиц семейства Бриджертон». А визит к модистке, как ни странно, был для нее делом отнюдь не успокоительным. Конечно, признания в этом у нее не вырвали бы даже и под м пыткой, но на самом-то деле Франческа была в настоящем ужасе.
Даже если забыть о ее решении выйти замуж повторно, отказ от вдовьего траура все равно означал грандиозную перемену, а она не слишком-то была уверена, что готова к этому.
Она посмотрела на свой рукав. Ткань платья была не видна, и не из-за сумрака кареты, а потому, что Франческа была укутана поверх платья в плащ, но она знала, что ткань эта лавандово-голубого цвета. И в этом знании было нечто успокоительное, нечто надежное. Она носит этот цвет или же серый вот уже третий год. И носила только черный целый год до того. Это стало чем-то вроде своего рода формы. Нет никакой необходимости беспокоиться о том, что ты есть, когда твоя одежда так громко заявляет об этом.
— Мама? — вырвалось у нее прежде, чем она поняла, что хочет задать вопрос.
Виолетта с улыбкой обернулась к ней:
— Да, милая?
— Почему ты так и не вышла снова замуж?
Губы Виолетты чуть приоткрылись, а глаза, к великому изумлению Франчески, вдруг заблестели очень ярко.
— Ты знаешь, — негромко проговорила Виолетта, — ведь в первый раз меня спрашивает об этом кто-то из моих детей!
— Не может быть! — отозвалась Франческа. — Ты уверена?
Виолетта кивнула:
— Никто из моих детей ни разу не спросил меня об этом. Неужели ты думаешь, я бы о таком забыла?
— Нет-нет, конечно бы не забыла! — поспешила уверить ее Франческа. Но все это было так… странно. И свидетельствовало о детском недомыслии. И почему никто из них ни разу не спросил мать об этом? Франческе этот вопрос казался сейчас самым что ни на есть животрепещущим. Можно но представить, что никто из детей Виолетты ни разу не поинтересовался этим из личного любопытства, но как же они не понимали, что это значит для матери?
Неужели они не хотели знать свою мать? По-настоящему узнать ее?
— Когда твой отец умер… — заговорила Виолетта. — Не знаю, много ли ты помнишь сама, но все произошло очень неожиданно… — Виолетта тихонько и грустно засмеялась, а Франческа подумала: интересно, сможет ли она сама когда-нибудь смеяться, говоря о смерти Джона, пускай и горьким смехом? — От укуса пчелы, — продолжала Виолетта, и Франческа вдруг поняла, что даже сейчас, двадцать лет спустя после смерти Эдмунда Бриджертона, мать ее все еще не в силах справиться с удивлением при этой мысли. — Ну кто мог подумать, что такое возможно? — сказала Виолетта и покачала головой. — Не знаю, хорошо ли ты помнишь его, но твой отец был очень крупный мужчина. Ростом такой же, как Бенедикт, а в плечах даже пошире. Немыслимо было представить, что какая-то пчела… — Она смолкла, вынула белоснежный носовой платок и прижала его к губам. — Так вот, это было неожиданно. Я даже и не знаю, что еще сказать, разве только… — Она обратила к дочери свои полные боли мудрые глаза. — Разве только то, что ты, я думаю, понимаешь лучше остальных.
Франческа кивнула, даже не пытаясь бороться с подступающими слезами.
— Ну, одним словом, — бодро продолжила Виолетта, явно желавшая перейти к другой теме, — после его смерти я была в таком… ошеломлении! Мне казалось, что я хожу как во сне. Я вообще не понимаю, как я со всем управлялась в тот первый год. Да и в последующие годы. Так что о замужестве я и подумать не могла.
— Я понимаю, — тихонько сказала Франческа. И она действительно понимала.
А потом… даже не знаю, как это случилось. Может, я просто так и не встретила человека, с которым мне захотелось бы связать свою жизнь. Может, я слишком любила твоего отца. — Виолетта пожала плечами. — Может я просто никогда не видела в этом необходимости. Мое положение ведь очень отличалось от твоего, дорогая моя. Не забывай, что я была старше ну меня уже было восемь детей. И твой отец оставил дела в отменном порядке. Я знала, что мы не будем нуждаться.
— Джон оставил Килмартин в идеальном порядке, — быстро вставила Франческа.
— Ну конечно, дорогая, — согласилась Виолетта и похлопала дочь по руке. — Прости меня. Я вовсе не то имела в виду. Но восьмерых детей у тебя нет, Франческа. — Глаза ее вдруг изменились и стали казаться еще более голубыми, чем обычно. — И у тебя впереди целая жизнь, которую, возможно, придется провести в полном одиночестве.
Франческа нервно кивнула.
— Я знаю, — сказала она. — Знаю, знаю, но как-то не могу… не могу…
— Что ты не можешь? — мягко спросила Виолетта.
— Я не могу… — Франческа опустила голову. Она и сама не знала почему, но вот никак не могла оторвать взгляда от пола кареты. — Я не могу избавиться от чувства, что делаю что-то нехорошее, что я бесчещу Джона, предаю наше супружество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Ну тогда ладно, — примирительно сказал он, и всю обратную дорогу к дому номер пять по Брутон-стрит они болтали самым дружелюбным образом.
Придется очень тщательно следить за выражением своего лица, подумала она даже с несколько лихорадочным волнением. Нельзя было допустить, чтобы он догадался о том, что именно мелькнуло у нее в мыслях, когда они сидели на лавочке у озера Серпентайн.
Она, разумеется, всегда знала, что Майкл очень привлекательный, даже поразительно красивый мужчина. Но это всегда было для нее, так сказать, абстрактным знанием. Майкл был привлекательным, ее брат Бенедикт был высоким, а у ее матери были красивые глаза.
Но вот внезапно… Но вот теперь…
Она посмотрела на него и увидела нечто для себя совершенно новое.
Она увидела мужчину.
И это напугало ее до полусмерти.
Франческа в своих поступках обычно придерживалась старой пословицы, рекомендовавшей ковать железо, пока горячо, поэтому неудивительно, что, едва вернувшись в дом номер пять после прогулки, она немедленно пошла к своей матери, дабы уведомить родительницу, что ей совершенно необходимо посетить модистку, причем как можно скорее. В конце концов, чем раньше ее ложь станет правдой, тем лучше.
Мать ее только рада была способствовать тому, чтобы Франческа сбросила наконец полутраурные серые и лавандовые тона, так что не прошло и часа, как мать и дочь, уютно устроившиеся в просторной карете Виолетты, направились на Бонд-стрит, дабы посетить лучшие магазины. При обычных обстоятельствах Франческа так и взвилась бы, если б мать вдруг вздумала вмешаться в ее дела, — нет, спасибо, она взрослая женщина и вполне способна сама подобрать себе туалеты! Но сегодня она почему-то чувствовала себя спокойнее в обществе матери.
Не то чтоб ей никогда не было спокойно с матерью прежде. Просто Франческа всегда трепетно относилась к Своей независимости и не любила, когда ее считали одной из «девиц семейства Бриджертон». А визит к модистке, как ни странно, был для нее делом отнюдь не успокоительным. Конечно, признания в этом у нее не вырвали бы даже и под м пыткой, но на самом-то деле Франческа была в настоящем ужасе.
Даже если забыть о ее решении выйти замуж повторно, отказ от вдовьего траура все равно означал грандиозную перемену, а она не слишком-то была уверена, что готова к этому.
Она посмотрела на свой рукав. Ткань платья была не видна, и не из-за сумрака кареты, а потому, что Франческа была укутана поверх платья в плащ, но она знала, что ткань эта лавандово-голубого цвета. И в этом знании было нечто успокоительное, нечто надежное. Она носит этот цвет или же серый вот уже третий год. И носила только черный целый год до того. Это стало чем-то вроде своего рода формы. Нет никакой необходимости беспокоиться о том, что ты есть, когда твоя одежда так громко заявляет об этом.
— Мама? — вырвалось у нее прежде, чем она поняла, что хочет задать вопрос.
Виолетта с улыбкой обернулась к ней:
— Да, милая?
— Почему ты так и не вышла снова замуж?
Губы Виолетты чуть приоткрылись, а глаза, к великому изумлению Франчески, вдруг заблестели очень ярко.
— Ты знаешь, — негромко проговорила Виолетта, — ведь в первый раз меня спрашивает об этом кто-то из моих детей!
— Не может быть! — отозвалась Франческа. — Ты уверена?
Виолетта кивнула:
— Никто из моих детей ни разу не спросил меня об этом. Неужели ты думаешь, я бы о таком забыла?
— Нет-нет, конечно бы не забыла! — поспешила уверить ее Франческа. Но все это было так… странно. И свидетельствовало о детском недомыслии. И почему никто из них ни разу не спросил мать об этом? Франческе этот вопрос казался сейчас самым что ни на есть животрепещущим. Можно но представить, что никто из детей Виолетты ни разу не поинтересовался этим из личного любопытства, но как же они не понимали, что это значит для матери?
Неужели они не хотели знать свою мать? По-настоящему узнать ее?
— Когда твой отец умер… — заговорила Виолетта. — Не знаю, много ли ты помнишь сама, но все произошло очень неожиданно… — Виолетта тихонько и грустно засмеялась, а Франческа подумала: интересно, сможет ли она сама когда-нибудь смеяться, говоря о смерти Джона, пускай и горьким смехом? — От укуса пчелы, — продолжала Виолетта, и Франческа вдруг поняла, что даже сейчас, двадцать лет спустя после смерти Эдмунда Бриджертона, мать ее все еще не в силах справиться с удивлением при этой мысли. — Ну кто мог подумать, что такое возможно? — сказала Виолетта и покачала головой. — Не знаю, хорошо ли ты помнишь его, но твой отец был очень крупный мужчина. Ростом такой же, как Бенедикт, а в плечах даже пошире. Немыслимо было представить, что какая-то пчела… — Она смолкла, вынула белоснежный носовой платок и прижала его к губам. — Так вот, это было неожиданно. Я даже и не знаю, что еще сказать, разве только… — Она обратила к дочери свои полные боли мудрые глаза. — Разве только то, что ты, я думаю, понимаешь лучше остальных.
Франческа кивнула, даже не пытаясь бороться с подступающими слезами.
— Ну, одним словом, — бодро продолжила Виолетта, явно желавшая перейти к другой теме, — после его смерти я была в таком… ошеломлении! Мне казалось, что я хожу как во сне. Я вообще не понимаю, как я со всем управлялась в тот первый год. Да и в последующие годы. Так что о замужестве я и подумать не могла.
— Я понимаю, — тихонько сказала Франческа. И она действительно понимала.
А потом… даже не знаю, как это случилось. Может, я просто так и не встретила человека, с которым мне захотелось бы связать свою жизнь. Может, я слишком любила твоего отца. — Виолетта пожала плечами. — Может я просто никогда не видела в этом необходимости. Мое положение ведь очень отличалось от твоего, дорогая моя. Не забывай, что я была старше ну меня уже было восемь детей. И твой отец оставил дела в отменном порядке. Я знала, что мы не будем нуждаться.
— Джон оставил Килмартин в идеальном порядке, — быстро вставила Франческа.
— Ну конечно, дорогая, — согласилась Виолетта и похлопала дочь по руке. — Прости меня. Я вовсе не то имела в виду. Но восьмерых детей у тебя нет, Франческа. — Глаза ее вдруг изменились и стали казаться еще более голубыми, чем обычно. — И у тебя впереди целая жизнь, которую, возможно, придется провести в полном одиночестве.
Франческа нервно кивнула.
— Я знаю, — сказала она. — Знаю, знаю, но как-то не могу… не могу…
— Что ты не можешь? — мягко спросила Виолетта.
— Я не могу… — Франческа опустила голову. Она и сама не знала почему, но вот никак не могла оторвать взгляда от пола кареты. — Я не могу избавиться от чувства, что делаю что-то нехорошее, что я бесчещу Джона, предаю наше супружество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82