Ведь ее страдания были лишь малой долей того, что испытывал он, да еще изо дня в день к тому же.
— Не желаю ничего слышать о твоих амурных подвигах, — сказала Франческа чопорно.
— Как странно, ведь раньше ты расспрашивала меня о моих похождениях постоянно. — Он помолчал, наблюдая, как она закипает от гнева. — О чем ты меня все время просила?
— Не хочу…
— «Расскажи-ка мне что-нибудь безнравственное», — проговорил он таким тоном, как будто только что вспомнил ЭТУ ее Фразу, хотя на самом деле он, разумеется, хранил в памяти каждое слово, сказанное ею. — «Расскажи-ка мне что-нибудь безнравственное», — повторил он, но на сей раз медленнее. — Именно так ты и говорила. Я тебе нравился, когда я был безнравственным. И тебе всегда было любопытно послушать о моих подвигах.
— Это было прежде…
— Прежде чего, Франческа? — спросил он. Последовала неловкая пауза.
— Прежде всего этого, — прошептала она. — Прежде нынешней ситуации и вообще всего.
— И предполагается, что я должен понять смысл этой фразы?
Ответом ему был только свирепый взгляд.
— Ну хорошо, — сказал он. — Полагаю, мне следует подготовиться к визиту твоей матери. Вряд ли это будет так уж трудно.
Франческа окинула его взглядом и сказала с сомнением:
— Но ты выглядишь ужасно!
— Не зря я тебя так нежно люблю, — сухо проговорил он. — Когда ты рядом, то можно не беспокоиться, что впадешь в грех гордыни.
— Майкл, будь же серьезнее!
— Увы, я и так серьезен дальше некуда. Она нахмурилась.
— Я могу сейчас встать с постели, — сообщил он ей, — явив тебе для обозрения те части своего тела, которые, как мне думается, тебе вовсе не хочется видеть, или же ты можешь выйти из комнаты и ожидать победоносного явления моей восхитительной особы внизу.
Она обратилась в бегство, что сильно озадачило его. Франческа, которую он знал, никогда не бежала ни от чего на свете.
Да и не в ее обыкновении было удаляться, даже не попытавшись оставить за собой последнее слово.
И самое главное, было невероятно, что она позволила ему безнаказанно говорить о себе как о «восхитительной особе».
* * *
Но Франческе так и не пришлось претерпевать визит ее матери. Не прошло и двадцати минут после того, как она бежала из спальни Майкла, как от Виолетты ей принесли записку, в которой сообщалось, что ее брат Колин, который уже несколько месяцев путешествовал по Средиземноморью, только что вернулся в Лондон, так что Виолетте пришлось отложить визит. А потом, точно как и предсказывала Франческа, в Лондон прибыли Джанет и Хелен, что умерило тревоги Виолетты насчет Майкла и Франчески — как бы они не закрутили роман в отсутствие дуэньи.
Матери — как Франческа и Майкл давно уже привыкли называть их — пришли в восторг, узнав о неожиданном прибытии Майкла, но одного взгляда на его изможденное болезнью лицо оказалось довольно, чтобы ввергнуть их в пучину материнской заботливости, так что Майкл даже вынужден был отозвать Франческу в сторону и умолять ее не оставлять его наедине ни с одной из двух дам. Собственно говоря, приезд их пришелся на сравнительно «хороший» день, так что Майкл мог пообщаться с ними прежде, чем его снова начала трепать лихорадка. Перед тем как, предположительно, должен был начаться приступ, Франческа объяснила обеим дамам природу болезни Майкла, так что к тому времени, когда им пришлось увидеть малярию во всей ее ужасной красе, они были к этому подготовлены.
В отличие от Франчески они согласились охотно — даже, пожалуй, с энтузиазмом — хранить его недуг в тайне. Конечно, состоятельный и интересный граф при любых обстоятельствах будет считаться самой выгодной партией сезона, но все же малярию никогда еще не считали достоинством жениха.
А Джанет и Хелен твердо решили еще до конца года увидеть Майкла на пороге церкви, а его кольцо на пальце новой графини.
В сущности, Франческа чувствовала облегчение от того, что теперь она могла сидеть сложа руки и слушать, как матери толкуют Майклу о необходимости женитьбы. По крайней мере это отвлекло их от нее. Она не знала, как они отнесутся к ее матримониальным планам — предполагала, что обрадуются за нее, — но менее всего ей хотелось, чтобы еще две обуянные зудом сватовства мамаши принялись навязывать ей всех жалких холостяков, завалявшихся на «матримониальном рынке».
Видит Бог, ей и так со многим придется мириться из-за ее собственной матери, которая наверняка не сможет противостоять искушению сунуть нос в дела дочери, уж коли Франческа ясно объявила ей о своем намерении повторно выйти замуж.
Итак, Франческа снова вернулась под крышу Килмартин-Хауса, и семейство Стерлинг замкнулось там, как в коконе: Майкл отклонял все приглашения, обещая вновь начать выходить в свет и принимать, как только он устроится дома после своего долгого отсутствия. Три дамы время от времени появлялись в свете, и Франческа, хотя и ожидала града вопросов о новом графе, все же была поражена их количеством и многообразием.
Все просто с ума вдруг стали сходить по Веселому Повесе, тем более теперь, когда он стал человеком, окутанным тайной.
Ну и графом тоже, само собой. Не следовало забывать о титуле. Так же, как и о сотне тысяч фунтов, унаследованной им.
Франческа только головой качала, думая об этом. Воистину и сама романистка миссис Радклифф не смогла бы измыслить столь совершенного героя. Какое же столпотворение начнется, когда он поправится!
И вдруг он поправился.
Ну, может, не так уж и вдруг: приступы лихорадки неуклонно становились все слабее и короче. Но впечатление было такое, словно еще вчера он был изможденным и бледным, а на следующий день стал крепким и бодрым, самим собой, принялся бродить по дому и мечтать о том, чтобы выйти на солнышко.
— Хинин, — сказал Майкл и лениво пожал плечами, когда Франческа за завтраком сообщила ему, как он переменился внешне. — Я бы принимал это снадобье и шесть раз на дню, не будь оно столь гнусным на вкус.
— Следи за языком, Майкл, — заметила его мать, протыкая вилкой сосиску.
— А ты пробовала хинин, мама? — осведомился он.
— Разумеется, нет.
— А ты попробуй, — посоветовал он, — и мы посмотрим, каким языком ты заговоришь после этого.
Франческа прыснула в салфетку.
— А вот я попробовала, — объявила Джанет. Все взгляды обратились к ней.
— Неужели правда попробовала? — удивилась Франческа. Она сама так и не отважилась. Запах от хинина шел такой, что она всегда держала склянку плотно закрытой.
— Конечно, — отозвалась Джанет. — Мне стало любопытно. — И, повернувшись к Хелен, добавила: — Вкус действительно гнусный.
— Хуже, чем та омерзительная микстура, которую Кук заставлял нас пить в прошлом году от… от… э-э… — И Хелен послала Джанет взгляд, в котором ясно читалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82