— Черт возьми! Ну и пес! — сказала ему княгиня, услышав эту новость.
— Сударыня, — заметил Фройдстейн, — у псов есть зубы и когти, которыми они пользуются, чтобы защитить своих хозяев.
Это был намек, поскольку противник, перед тем как задеть Фройдстейна, позволил себе непочтительно высказаться о княгине, и немецкий дворянин отомстил в первую очередь за нее. Он не хотел говорить об этом прямо, но не видел ничего плохого в том, чтобы княгиня узнала, в чем было дело. С того времени племянница кардинала смотрела на Фройдстейна другими глазами. Люди, отвечающие обидчикам ударом шпаги, всегда выглядят не такими, как другие: их боятся, их уважают, их превозносят.
Княгиня ввела Фройдстейна в круг своих близких друзей, куда прежде он не был допущен, стала чаще разговаривать с ним, громче смеялась над его шутками и остротами. Заметила она и его красивую фигуру, гордое лицо, умение лучше всех управлять конем и смелость, превосходящую отвагу остальных кавалеров. Фройдстейн не считался с опасностью и слепо бросался ей наперерез. Княгиня неоднократно получала тому доказательства и не уставала испытывать храбрость поклонника, а он — проявлять ее.
Однажды вдова спросила Фройдстейна, почему он не носит бархатного камзола, как другие, и он невозмутимо ответил:
— Сударыня, бархатный камзол мне не по карману.
— А если бы я подарила его вам, вы бы приняли мой подарок?
— Если бы вы осчастливили меня цветком из вашего букета, я взял бы его, стоя на коленях и целуя вам руку, но, если вы предложите мне бархатный камзол, я отдам его вашему лакею, он ему очень подойдет; подарок такого рода — бархатный ли, суконный — все равно ливрея.
Гордый ответ очень понравился княгине — в нем проявилась истинно благородная натура.
Но она решила пойти дальше:
— А если я предложу вам нечто большее?
— Сударыня, человек чести может принять состояние из рук любимой женщины при условии, что сможет вернуть его, удвоив; но тот, кто получает подарки от дам, на немецком языке удостаивается прозвища, которое никогда не будет носить сын моего отца.
— Однако многие достойные люди пренебрегают такими пустяками.
— Во Франции, сударыня, в Италии, в Испании, пожалуй, но у нас — никогда.
— О! Если бы богатая наследница, красивая или уродливая — это не имеет значения — предложила вам свое состояние и сердце, вы бы не стали сопротивляться, господин щепетильник!
— И опять вы ошибаетесь, сударыня: если бы наследница добивалась любви с помощью денег и она мне не нравилась бы, я просто сказал бы ей, что не могу принять такой торг.
Княгиня рассмеялась. Фройдстейн, ничуть не смутившись, засмеялся тоже, но вдруг она оборвала смех и заговорила на другие темы.
Чуть позже посреди разговора она вновь обратилась к Фройдстейну.
— Вы благородный дворянин, господин фон Фройдстейн.
— Клянусь честью, сударыня, мои предки были пфальцграфами на Рейне так давно, что я даже не помню даты. Отпрыски же другой ветви обосновались на Дунае, откуда и возник второй род Фройдстейнов, но мои рейнские предки тем временем потеряли и титул, и состояние, когда восстали против Барбароссы во времена славных бургграфов; выжил только один ребенок из этого рода, спасенный вассалом; со временем он отправился на Дунай искать родственников, затем женился на одной из наследниц, принадлежавшей этой ветви, отсюда пошли мои предки, и я тоже.
— Значит, вы граф фон Фройдстейн?
— Точно так же как Карл Первый — король Испании.
— Почему вы не носите титула?
— Потому что не хочу, чтобы меня называли графом, когда у меня нет кареты с лакеями на запятках. Граф, зарабатывающий на жизнь, на мой взгляд, нечто противоестественное, и я никогда не позволю себе выглядеть так.
— Он чрезвычайно благородный и здравомыслящий человек, — сказала вечером княгиня своей горничной, — и заслуживает больше того, что у нее есть.
С этого дня г-жа Сальтарелло, или Бокканегра — это уж как вам угодно, — очень заинтересовалась Фройдстейном, никому об этом не говоря, даже упомянутой горничной, которая до той поры была в курсе всех ее капризов. Княгиня незаметно наблюдала за графом; те, кто знает женщин, понимают значение подобного признака в их поведении. Это нисколько не отразилось на ее страсти к развлечениям — княгиня по-прежнему оставалась самой блестящей и элегантной среди испанских дам, и ее белокурые волосы продолжали кружить головы всех придворных ветреников.
Между тем одна уже немолодая сеньора, в свое время вызывавшая в обществе много разговоров, решила поразвлечь себя и других в своем доме, как если бы ей было еще двадцать лет. Она стала устраивать маскарады и костюмированные балы, куда охотно съезжалось все общество. Это стало модой, неудержимым влечением. Ее дворец был роскошен, сады, окружавшие его, великолепны, хозяйка украсила их и осветила на венецианский лад, как это сделал герцог де Асторга на своем знаменитом приеме; гости разбредались по косым аллеям, укрывались в беседках, говорили о любви при свете луны и под звуки серенад, исполняемых невидимыми музыкантами. Волокиты были в восторге — такого удобного места для ухаживания никогда еще не было.
Но однажды в разгар веселья появился некий принц крови, по женской линии принадлежавший к Австрийской династии, а по мужской — к династии Ваза и не помню к каким еще королевским родам. Он был послан к испанскому двору с тайной миссией — проследить за Мансфельдом, который не продвинулся к цели, и попытаться ускорить решение вопроса о наследовании испанского трона, не дававшего спокойно спать венскому кабинету. Принц — его звали герцог Ольденбургский — был необыкновенно красив, очень хитер, но самонадеян и дерзок, как трое выскочек, вместе взятых. Он считал себя чудом рода человеческого, не допускал, что его могут отвергнуть, и всякую женщину, позволившую ему поцеловать руку, считал погибшей.
Герцог был принят королевской четой, нашел королеву красивой и вообразил, что она проявила к нему интерес. Он увидел г-жу Бокканегра у кардинала, высокомерно обошелся с ней, не откровенно, разумеется, а в своих высказываниях, о чем княгиня тут же узнала, ведь всегда находятся люди, готовые пересказать другому то, что тому будет неприятно.
Госпожа Бокканегра любила подшутить; в ней текла итальянская кровь, и она поклялась отомстить герцогу; оставалось только придумать, каким образом. Наиболее примитивный способ — заставить герцога Ольденбургского влюбиться в нее, а затем посмеяться над его любовью. Но, во-первых, это было нелегко: такие люди бывают влюблены только в себя; во-вторых, подобные положения слишком обычны, а княгиня хотела большего.
Она ломала голову, как отомстить, и случай подсказал ей путь, который она искала, значительно раньше, чем ей приходилось надеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138