— Иди в атаку, мой храбрый карлик, будь решителен, смел, и Бог защитит тебя. Ты любишь свою хозяйку, она хочет видеть тебя, а ты в состоянии избавить ее от страхов, которые, без сомнения, гложут ее; твоя преданность поможет ей преодолеть их. Мы рассчитываем на тебя.
— Положитесь на меня, я клянусь, что сделаю именно так! Господин герцог знает это.
Когда Нада подготовился, его понесли на руках, чтобы напрасно не утомлять. Лакей поставил карлика на пол у дверей в спальню королевы. На секунду он ослаб, и ему дали еще одну дозу эликсира.
— Теперь я в полном порядке, — сказал карлик, — войдем.
Дверь открыли, и появился Нада с сияющей, как в лучшие дни, физиономией; он вошел вприпрыжку и подбежал к постели королевы, которая ждала его, протягивая руки и улыбаясь:
— О мой бедный карлик, как я рада видеть тебя. Так значит, ты не болен? И выглядишь хорошо, иди сюда.
Он приблизился, она притянула его к себе и стала пристально разглядывать. Лицо ее помрачнело: она все поняла. Нет взгляда проницательнее, чем у больного, от которого хотят скрыть правду.
— О! Мне все ясно! — продолжала она. — Побудь со мной сколько сможешь, я хочу поговорить с тобой.
Король выглядел довольным; лицо королевы немного оживилось. Нада заговорил с Ромулом, с Юсуфом, со всеми, кто их окружал. Никогда еще он так не блистал остроумием и не был таким умопомрачительно забавным. Врач не верил своим глазам.
— Этот малыш — настоящий герой, — скажет он впоследствии, — в его тщедушном тельце была душа полубога. Сила воли, которую он нашел в себе, способна была бы сдвинуть горы, ибо особенность этого ужасного яда состоит в том, что он останавливает кровь и одновременно парализует разум.
Нада провел у королевы более часа; Мария Луиза несколько раз улыбнулась, и это было уже много. Затем она печально посмотрела на карлика и подозвала его. Ее руки гладили его редкую поседевшую шевелюру, и вдруг она сказала:
— Я хотела бы на минуту остаться наедине с Надой и Луизон; это возможно?
— Ты удаляешь меня, Луиза? — с упреком в голосе спросил король.
— Ты устал, Карл, тебе надо отдохнуть; иди поспи, потом придешь опять. Мне же не следует спать, я и так слишком много сплю. Нада и Луизон помогут мне написать письмо моему отцу. Нада ведь мой секретарь, ты же это знаешь.
Врач сделал знак королю, напомнив ему, что ей нельзя противоречить; тогда Карл II с трудом встал, несколько раз поцеловал королеву и удалился. Проходя через первый зал, он увидел герцога де Асторга, неподвижно стоявшего на посту, и печально махнул ему рукой.
— Ты остаешься здесь, герцог? И не собираешься вернуться к себе во дворец?
— Пока ее величество королева в опасности, место ее главного мажордома здесь, рядом с ней, государь, и я не покину этот пост ни днем ни ночью.
Король прошел мимо; он не испытывал ревности, какая охватывала его во время приступов ярости, а страсть герцога де Асторга к королеве казалась ему неспособной вызвать у кого бы то ни было раздражение, поскольку она таилась в течение стольких лет; к тому же у смертного ложа страсти всегда утихают, уступая место боли.
— Меня вы тоже отсылаете, ваше величество? — спросил мавр.
— Нет, Юсуф, напротив, я могу говорить при вас, вы тоже поможете мне; я попрошу вас о последней услуге.
— Последней?!
— Да, Юсуф, последней. Я прекрасно чувствую, что со мной; вы продлеваете мне существование своим искусством, но жизнь покидает меня, и вскоре от меня останется только мертвое тело. Мой бедный Нада, нас обоих отравили, так же как тех бедных женщин, которых от меня прячут.
— Нет, госпожа, вы ошибаетесь.
— Я не ошибаюсь, и ты не обманешь меня, Нада. Я вижу, я знаю все, и время не ждет. Ты делаешь героические усилия, требуешь от своей слабенькой натуры больше, чем она может дать, мой бедный карлик, а я тороплюсь поблагодарить тебя и сказать слова прощания, чтобы ты после этого мог уйти и спокойно умереть. Ты был мне добрым и преданным слугой и до самого конца давал этому доказательства. Мы скоро встретимся, будь спокоен, и больше никогда не расстанемся.
— Моя добрая хозяйка, вы разрываете мне сердце.
— Не перебивай меня, дитя мое, мне надо многое сказать, а времени осталось мало. Я не хочу, чтобы распространялись слухи о моем отравлении, слышите? Приказываю вам всем опровергать их, и в первую очередь это касается тебя, Юсуф, ведь твоя ученость позволяет влиять на убеждения людей. Моя смерть может стать поводом для войны. Я люблю Испанию, я хорошо ей служила и послужу, даже когда меня здесь не будет. Вы обещаете повиноваться мне?
— Ваше величество…
— Так нужно, я так хочу, а воля умирающих священна, ее не обсуждают, обещайте же.
Они собрались у ее кровати: Луизон на коленях по-прежнему плакала наЕ?зрыд, Нада сидел на корточках, едва не падая, а врач стоял у ее изголовья.
— Мы будем повиноваться, ваше величество, клянусь от их имени.
— Хорошо.
— Госпожа, — заговорила Луизон, заливаясь слезами, — если ваше величество хочет увидеть своего придверника… он здесь, в моей комнате.
— Благодарю тебя, Луизон, я снова убедилась в твоей искренней привязанности, ты угадала мое желание. Но подожди, прежде я должна попрощаться. Сначала с этим несчастным, что страдает и молчит, хотя силы у него иссякают: моя признательность облегчит его муки. Поцелуй меня, мой Нада! На пороге вечности дистанции исчезают, госпожа и слуга вместе предстанут перед Богом. Я благословляю тебя как мать и хозяйка, и повторяю, ты благородное и достойное создание, Нада, прости мне твою смерть. По крайней мере, тебе могли бы оставить жизнь, ведь она не влияет на равновесие в Европе.
Горькая улыбка появилась на ее бледных губах; карлик держал руку королевы и целовал ее.
— Иди, друг мой, иди! Юсуф, уведите его, он слишком долго боролся с болью. Прощай или, все же, до скорого свидания! Если ты уйдешь первым, подожди меня, я не задержусь. Прощай! Прощай!
Нада, еле живой, сделал над собой нечеловеческое усилие, еще раз поцеловал королеве руку и сам пошел к двери. Врач последовал за ним, выполняя повторный приказ королевы. Как только они ушли, Мария Луиза знаком подозвала к себе Луизон.
— Дорогая моя девочка, — заговорила она, — это еще не все; там, рядом со мной, в следующей комнате находится несчастный, который тоже страдает, причем великой болью; позови его.
Луизон молча поднялась.
— Возможно, они сочтут, что это дурно, но я не могу умереть, не увидев его еще раз, не запретив ему последовать за мной, не позволив нашим губам хоть раз произнести те слова, которые так часто повторяли наши сердца.
Луизон позвала главного мажордома, он вошел… Никогда еще ни на одном человеческом лице боль не оставляла более глубоких следов, чем те, что были видны на лице герцога. Он остановился у двери, его сердце билось так сильно, что у него не было возможности говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138