— Вам что-нибудь нужно, государь? — спросил его князь. — Мне поручено передать, что вам ни в чем не будет отказа.
— Какое великодушие, — заметил Виктор Амедей, горько усмехнувшись.
— Не нужны ли вам какие-нибудь книги? Я принесу их вам.
— Да, доставьте сюда мои книги, чтобы я мог забыться, читая их… Однако и там я тоже встречусь с неблагодарными людьми, с сыном-отцеубийцей… О друг мой, я так несчастен!..
Князь делла Цистерна попытался пролить целительный бальзам дружбы на разбитое сердце короля, но это было бесполезно.
— Вы ничего больше не желаете? — спросил он перед уходом.
— Я желаю то, что мне не дадут, бессмысленно говорить об этом.
— Меня заверили определенно, что вам ни в чем не откажут, государь, ни в чем на свете, просите же!
— Меня разлучили с одним человеком… только эта женщина может помочь мне перенести мои беды, одна она по-настоящему предана мне, но вернут ли мне ее?
— Да, государь, хотя именно эта женщина — виновница всего того, что случилось с вашим величеством, в ней причина несчастий, обрушившихся на ваш славный род.
— Не обвиняйте ее, сударь, неужели вы меня не знаете? С каких это пор у Виктора Амедея нет собственной воли? С каких это пор он позволяет управлять собой женщине, которую к тому же обвиняют в том, что она плохо справилась с этим? Нет, сударь, то, что я сделал, было совершено мною одним, ничьих советов я не слушал и сделал это потому, что сам так хотел, потому, что это было справедливо и в интересах всех; если бы мой сын не поддался глупому тщеславию своей супруги, он без колебаний вернул бы мне корону, ведь я по-прежнему еще в состоянии ее носить.
Увы! Бедный король! Он не знал, что всем дворам было передано официальное сообщение о том, что он сошел с ума; он не знал, что от имени его внука, Людовика XV, были предприняты попытки, правда безуспешные, возражать против варварского обращения, которому подвергали пленника.
Виктор Амедей сумасшедший! Такой всеобъемлющий и такой бесспорный гений! Человек необыкновенно гордый, просвещенный, блестящий! Вот они, людские невзгоды!
К нему привезли г-жу ди Спиньо, но она была довольна лишь наполовину: тюрьма вовсе не устраивала ее.
Увидев маркизу, старый король, рыдая, бросился в ее объятия.
— О дорогая моя, у меня остались только вы, — сказал он ей.
Однако великим счастьем г-жа ди Спиньо его не одарила — напротив, она стала сварливой, неприятной, особенно после того, как ей запретили разыгрывать из себя королеву и требовать, чтобы ее называли «ваше величество».
Погружаясь в полное одиночество, в беспросветную печаль, Виктор Амедей, отрезанный от мира, притесняемый со всех сторон, стал чрезмерно набожным, соблюдал все религиозные обряды, не пренебрегая самыми незначительными, и требовал того же от своей подруги, чему она подчинялась лишь с ворчанием. Аббат, не имевший ничего общего с моим маленьким Мишоном, превратил этого великого гения в своего рода монаха, с утра до вечера нашептывал ему молитвы, и за несколько месяцев Виктор Амедей превратился в собственную тень.
Упомянув маленького Мишона, я забыла добавить, что после того славного приключения он заболел странной болезнью, от которой чуть не умер и до сих пор не оправился.
Мишон раздулся и стал красным как рак; от пережитого страха его кровь сделалась как вода. Неделю назад он написал мне, что все еще нездоров, хотя с тех пор прошло уже три года.
Виктор Амедей больше не встречался с сыном и не хотел видеть даже наших детей, плодов ошибки, о которой он сожалел. Моя дочь в значительной мере пострадала от этого: изменилось отношение к ней при различных дворах, а во Франции она была лишена поддержки. Госпожа ди Спиньо способствовала этому не меньше, чем исповедник Виктора Амедея.
И вот мы подошли к тому, с чего начали наш рассказ:
Виктор Амедей, герой и великий монарх, скончался в прошлом году, а именно 31 октября 1732 года, в возрасте шестидесяти шести лет. Он стал молчаливым и послушным, передвигался только в портшезе и потихоньку угасал; перед смертью старый король не позвал к себе Карла Эммануила, хотя тот просил передать ему, что ждет его приказаний.
— Мне нечего сказать сыну, — ответил король. — Я желал бы только, чтобы его правление закончилось лучше, чем началось…
Перед тем как испустить последний вздох, он, однако, попросил позаботиться о маркизе ди Спиньо; этой женщине оставили все, что бывший король завещал ей, потребовали только, чтобы она удалилась в монастырь Визитации в Пинероло, и это было для нее большим несчастьем. Маркиза не много приобрела, случайно став королевой, и, если взвесить все за и против, я все же предпочла бы свое место тому положению, которое занимала она, хотя иногда и ловила себя на том, что завидую ей.
VIII
Я обещала продолжить эти мемуары, если у меня хватит смелости, и вот решилась сделать это после вчерашнего долгого разговора с г-ном де Вольтером и г-ном Дюкло.
Я жаловалась на разъедающую меня невыносимую скуку, я, Царица
Сладострастия, изведавшая все за свою жизнь и убежденная в том, что наполнила ее тончайшими изысками наслаждения.
— Не объясняется ли эта скука тем, что я постарела? — спрашивала я. — Или же тем, что нынешние времена так мало похожи на времена моей молодости?
— Не думаю, — ответил мне Дюкло, — вы слишком умны, чтобы не восполнить своим умом потерю хорошенького личика.
— А так ли вы скучали, когда поверяли бумаге историю молодости, о которой тоскуете в настоящее время? — продолжил г-н де Вольтер.
— О нет, по правде говоря, не скучала, я казалась себе еще молодой, мне нравилось рассказывать о той эпохе.
— Так последуйте моему совету и продолжайте.
— Вы так думаете?
— Конечно, я так думаю и настаиваю на этом. Вы знаете столько того, что неизвестно миру! Зачем скрывать это, ведь такое можно считать преступлением. Отчего же не осветить факелом потемки, в которых впоследствии может заблудиться история. Ну же, сударыня, попытайтесь; познакомьте нас с интригами испанского двора при Карле Втором, используйте письма, рассказы вашего друга принца Дармштадтского, откровения королевы Сицилии, беседы с Виктором Амедеем и то, о чем проболтались министры. Ваши бумаги и память хранят множество фактов; раскройте их, мы готовы слушать. И вы больше не будете скучать, ручаюсь вам.
Так они убеждали меня во время ужина и еще долго после него; я уступила и вот уже сижу за работой.
У меня, действительно, целые ящики набиты бумагами, и разобрать их мне было бы очень трудно, если бы г-н Дюкло не предложил мне свою помощь: целую неделю он сортирует, подбирает и раскладывает мой архив.
— Это сокровища! — говорит он.
Дюкло отыскал для меня все письма герцогини Савойской, позднее ставшей королевой Сицилии, а затем — Сардинии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138