герцогиня де Альбукерке поддерживала ее и в этих обстоятельствах, проявив столько же доброты, сколько мудрости. Если бы рядом в это время находилась герцогиня де Терранова, Мария Луиза несомненно умерла бы.
И вот все кончилось; солнце склонилось к закату; опустилась ночь; костер загасили. Церемония завершилась; король и королева могли теперь сесть в карету и удалиться от этого проклятого места. Мария Луиза почувствовала, что приходит в себя. Она снова обрела способность плакать и горько разрыдалась. Король, по-своему любивший супругу, попытался ее утешить нехитрыми религиозными доводами.
— Что же касается бедного герцога де Асторга, — добавил он, — то, несмотря ни на что, я надеюсь, с ним все будет хорошо, никогда не поверю, что они казнят испанского гранда, не предупредив меня; его бросили в тюрьму, и это уже более чем достаточно.
Королева не питала никаких надежд, она все еще слышала один душераздирающий крик, раздавшийся среди всех прочих криков и прозвучавший у нее в ушах, как траурный колокол, — ей показалось, что она узнала этот голос.
— Нет, нет, — повторяла она, — он умер!
В этой стране, где странностей не счесть, никого не удивляло, что королева громко сожалела о человеке, чья любовь к ней была всем известна. Рыцарское преклонение и служение прекрасной даме были тогда приняты в Испании, как, впрочем, приняты и сейчас; на подобные проявления любви там смотрят с одобрением, и потому их никто не скрывает, ими даже гордятся, ибо нет ничего невиннее, благороднее столь самоотверженных чувств, достойных времен странствующих рыцарей во Франции, но я уверяю вас, что в эпоху нынешнего славного регентства мы бы над такой любовью от души посмеялись!
Обычно, когда королева возвращалась с прогулки или из очередной поездки в монастырь, главный мажордом ожидал ее у дворцовой лестницы и, после того как главный конюший помогал ей выйти из кареты, подавал ей руку. В тот день Мария Луиза настолько плохо себя чувствовала, что идти самостоятельно почти совсем не могла, и ее поддерживали не только маркиз де Лос Бальбасес, но и герцогиня де Альбукерке, по-прежнему окружавшая королеву неусыпной заботой.
Мария Луиза подошла к лестнице и не успела ступить на первую ступеньку, как чья-то дрожащая рука сменила руку главного конюшего, и в тот же миг королева услышала взволнованный голос, спрашивающий, каковы будут ее приказания; она подняла глаза и встретила взгляд герцога де Асторга, бледного, похудевшего и осунувшегося, но по-прежнему красивого и обаятельного. Мария Луиза растерялась от неожиданности, вскрикнула и почувствовала дурноту — пришлось отнести ее в покои. Радость оказалась слишком внезапной; после испытаний этого дня у нее не хватило сил перенести такое потрясение.
Во дворце поползли слухи о возвращении главного мажордома и обмороке королевы. Об этом перешептывались даже на кухне и, разумеется, по-разному оценивали случившееся. Однако королеву в основном жалели, а за герцога радовались: в Испании правота почти всегда на стороне влюбленных.
Де Асторга все понял. Политика инквизиции и старой испанской знати предусматривала бережное обращение с королевой, что не мешало собирать сведения, позволяющие действенным образом бороться с ней. Сначала было решено испытать ее. Хотя Мария Луиза и была француженка, ей было еще так мало лет, что ее надеялись сломить посредством задуманной интриги; к тому же у нее могли родиться дети; это было будущее, которое следовало направлять и формировать.
Король очень любил Марию Луизу, и если бы она согласилась заключить союз с упомянутой почтенной компанией, то королем можно было бы с ее помощью полностью управлять. Поэтому был разработан план, суть которого состояла в том, чтобы сначала напугать ее, показав, как инквизиция может расправиться с человеком, а затем заявить, что этого не сделано только из уважения к ней, ибо святая конгрегация не хочет становиться ее врагом.
Отсюда — арест герцога, а также немедленная — как только того потребовала королева — отставка главной камеристки и назначение на эту должность герцогини де Альбукерке, которой велено было проявлять мягкость.
Филипп был агентом инквизиции; надо было заманить голубку в клетку, получить доказательство ее присутствия в камере герцога на случай, если понадобится подтверждать домысел об их тайных сношениях; поэтому, как мы уже видели, королеве и ее служанке предоставили свободу действий и доступ в тюрьму; ничто не помешало им во время подготовленного заранее посещения подземелья. Любовь герцога, его знание двора и интриг презренных инквизиторов подсказали ему, как мы убедились, истину. У коварно обманутой Луизон зародились те же подозрения, и исчезновение Филиппа окончательно убедило ее в их справедливости.
Волнение королевы, вполне естественная реакция, ничем иным, кроме неожиданности, не вызванная, были, как и все остальное ее поведение, взяты на заметку: те, кто служит злу, умеют пользоваться им значительно лучше, чем добрые люди добром, поэтому зло почти всегда торжествует в этом мире.
На следующий день все во дворце опять шло по заведенному обычаю. Королеве пришлось появиться на мессе, на прочих богослужениях, обедать с королем, посещать монастыри; те же развлечения, то же существование, что и прежде. Подумать только, на карнавале испанцы развлекаются, бросая друг другу в голову посеребренные яйца, наполненные душистой водой! Несчастный испанский народ так истощен, так забит и так обездолен, что у него нет сил даже веселиться! Король обожает игру в бирюльки, и королева играет с ним целыми днями, проигрывая или выигрывая какой-то пистоль. Помимо этого — ни праздников, ни балов, ни менуэтов, ни песен. И это в семнадцать лет! И так ей предстояло провести всю жизнь, рядом с человеком, которого невозможно было полюбить!
Королева стала получать некоторое удовольствие от прогулок в Аранхуэс, прелестную резиденцию испанских королей, которая немного напоминала ей те места, где она провела свое детство. Красивый уголок, отличавшийся двумя особенностями, которых не найдешь почти нигде в Испании: здесь были деревья и вода. Рядом протекают Тахо и Гвадаррама, но путешественникам не набрать в этих реках и стакана воды, к тому же вода эта мутная.
Летом жить в Аранхуэсе невозможно: здесь свирепствует заразная лихорадка; только весной или осенью в этом месте можно провести несколько недель, не больше. На лето там остаются лишь верблюды, которых здесь разводят, и их погонщики, но и те не живут около них постоянно.
Поездки двора в Аранхуэс, как и всё в Испании, отличаются причудливыми странностями. Так, например, в дорогу дамы, за исключением королевы, надевают поверх своей одежды нечто вроде бархатных накидок, зеленых или алых, с золотой и серебряной вышивкой — в Испании эти накидки называют мантильями, и при желании дамы, чтобы их не узнали, закрывают ими лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
И вот все кончилось; солнце склонилось к закату; опустилась ночь; костер загасили. Церемония завершилась; король и королева могли теперь сесть в карету и удалиться от этого проклятого места. Мария Луиза почувствовала, что приходит в себя. Она снова обрела способность плакать и горько разрыдалась. Король, по-своему любивший супругу, попытался ее утешить нехитрыми религиозными доводами.
— Что же касается бедного герцога де Асторга, — добавил он, — то, несмотря ни на что, я надеюсь, с ним все будет хорошо, никогда не поверю, что они казнят испанского гранда, не предупредив меня; его бросили в тюрьму, и это уже более чем достаточно.
Королева не питала никаких надежд, она все еще слышала один душераздирающий крик, раздавшийся среди всех прочих криков и прозвучавший у нее в ушах, как траурный колокол, — ей показалось, что она узнала этот голос.
— Нет, нет, — повторяла она, — он умер!
В этой стране, где странностей не счесть, никого не удивляло, что королева громко сожалела о человеке, чья любовь к ней была всем известна. Рыцарское преклонение и служение прекрасной даме были тогда приняты в Испании, как, впрочем, приняты и сейчас; на подобные проявления любви там смотрят с одобрением, и потому их никто не скрывает, ими даже гордятся, ибо нет ничего невиннее, благороднее столь самоотверженных чувств, достойных времен странствующих рыцарей во Франции, но я уверяю вас, что в эпоху нынешнего славного регентства мы бы над такой любовью от души посмеялись!
Обычно, когда королева возвращалась с прогулки или из очередной поездки в монастырь, главный мажордом ожидал ее у дворцовой лестницы и, после того как главный конюший помогал ей выйти из кареты, подавал ей руку. В тот день Мария Луиза настолько плохо себя чувствовала, что идти самостоятельно почти совсем не могла, и ее поддерживали не только маркиз де Лос Бальбасес, но и герцогиня де Альбукерке, по-прежнему окружавшая королеву неусыпной заботой.
Мария Луиза подошла к лестнице и не успела ступить на первую ступеньку, как чья-то дрожащая рука сменила руку главного конюшего, и в тот же миг королева услышала взволнованный голос, спрашивающий, каковы будут ее приказания; она подняла глаза и встретила взгляд герцога де Асторга, бледного, похудевшего и осунувшегося, но по-прежнему красивого и обаятельного. Мария Луиза растерялась от неожиданности, вскрикнула и почувствовала дурноту — пришлось отнести ее в покои. Радость оказалась слишком внезапной; после испытаний этого дня у нее не хватило сил перенести такое потрясение.
Во дворце поползли слухи о возвращении главного мажордома и обмороке королевы. Об этом перешептывались даже на кухне и, разумеется, по-разному оценивали случившееся. Однако королеву в основном жалели, а за герцога радовались: в Испании правота почти всегда на стороне влюбленных.
Де Асторга все понял. Политика инквизиции и старой испанской знати предусматривала бережное обращение с королевой, что не мешало собирать сведения, позволяющие действенным образом бороться с ней. Сначала было решено испытать ее. Хотя Мария Луиза и была француженка, ей было еще так мало лет, что ее надеялись сломить посредством задуманной интриги; к тому же у нее могли родиться дети; это было будущее, которое следовало направлять и формировать.
Король очень любил Марию Луизу, и если бы она согласилась заключить союз с упомянутой почтенной компанией, то королем можно было бы с ее помощью полностью управлять. Поэтому был разработан план, суть которого состояла в том, чтобы сначала напугать ее, показав, как инквизиция может расправиться с человеком, а затем заявить, что этого не сделано только из уважения к ней, ибо святая конгрегация не хочет становиться ее врагом.
Отсюда — арест герцога, а также немедленная — как только того потребовала королева — отставка главной камеристки и назначение на эту должность герцогини де Альбукерке, которой велено было проявлять мягкость.
Филипп был агентом инквизиции; надо было заманить голубку в клетку, получить доказательство ее присутствия в камере герцога на случай, если понадобится подтверждать домысел об их тайных сношениях; поэтому, как мы уже видели, королеве и ее служанке предоставили свободу действий и доступ в тюрьму; ничто не помешало им во время подготовленного заранее посещения подземелья. Любовь герцога, его знание двора и интриг презренных инквизиторов подсказали ему, как мы убедились, истину. У коварно обманутой Луизон зародились те же подозрения, и исчезновение Филиппа окончательно убедило ее в их справедливости.
Волнение королевы, вполне естественная реакция, ничем иным, кроме неожиданности, не вызванная, были, как и все остальное ее поведение, взяты на заметку: те, кто служит злу, умеют пользоваться им значительно лучше, чем добрые люди добром, поэтому зло почти всегда торжествует в этом мире.
На следующий день все во дворце опять шло по заведенному обычаю. Королеве пришлось появиться на мессе, на прочих богослужениях, обедать с королем, посещать монастыри; те же развлечения, то же существование, что и прежде. Подумать только, на карнавале испанцы развлекаются, бросая друг другу в голову посеребренные яйца, наполненные душистой водой! Несчастный испанский народ так истощен, так забит и так обездолен, что у него нет сил даже веселиться! Король обожает игру в бирюльки, и королева играет с ним целыми днями, проигрывая или выигрывая какой-то пистоль. Помимо этого — ни праздников, ни балов, ни менуэтов, ни песен. И это в семнадцать лет! И так ей предстояло провести всю жизнь, рядом с человеком, которого невозможно было полюбить!
Королева стала получать некоторое удовольствие от прогулок в Аранхуэс, прелестную резиденцию испанских королей, которая немного напоминала ей те места, где она провела свое детство. Красивый уголок, отличавшийся двумя особенностями, которых не найдешь почти нигде в Испании: здесь были деревья и вода. Рядом протекают Тахо и Гвадаррама, но путешественникам не набрать в этих реках и стакана воды, к тому же вода эта мутная.
Летом жить в Аранхуэсе невозможно: здесь свирепствует заразная лихорадка; только весной или осенью в этом месте можно провести несколько недель, не больше. На лето там остаются лишь верблюды, которых здесь разводят, и их погонщики, но и те не живут около них постоянно.
Поездки двора в Аранхуэс, как и всё в Испании, отличаются причудливыми странностями. Так, например, в дорогу дамы, за исключением королевы, надевают поверх своей одежды нечто вроде бархатных накидок, зеленых или алых, с золотой и серебряной вышивкой — в Испании эти накидки называют мантильями, и при желании дамы, чтобы их не узнали, закрывают ими лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138