— Мы прогоним его, государь.
— Вам это не удастся, Анна. Его должна была убить моя любовь к Луизе, но это чувство, напротив, сделало его еще сильнее. О! Как я страдал из-за этой любви! Мне хотелось нравиться ей, быть самым красивым, самым галантным кавалером моего двора, но, когда я сравнивал себя с остальными, то ощущал свою неполноценность; когда же я сравнивал себя с нею, то особенно падал духом и боялся самой этой страсти. Я не умел выразить свое чувство, и мое сердце разрывалось от ярости и боли, ощущая это бессилие. Что мог я предложить этой прекрасной принцессе, кроме украшений и подарков! У меня было королевское богатство, но около женщины, которую любил, я чувствовал себя беспомощнее самого жалкого из моих подданных и был нем, подавлен под ее взглядом.
— Бедный Карл!
— О да! Бедный Карл! Они убили ее, и ни король, ни любовник не смогли защитить королеву, уберечь от этой ужасной смерти. Я держал ее, умирающую, в своих объятиях. Она не любила меня, как любят мужчину, но никогда не признавалась в этом; эта женщина была благородна и добродетельна; я уверен, что честь ее осталась незапятнанной, но убежден: всем сердцем она принадлежала другому. Судите же о моем несчастье; я не находил в себе силы даже ревновать, если не считать тех мгновений, когда появлялся мой демон. Тогда я мог бы обречь этого человека на ужасные пытки, но, приходя в себя, не делал ничего! Я изнывал, плакал, как сейчас, но у меня не хватало сил жаловаться или мстить. Увы, моя бедная Анна! Я всего лишь дитя или одержимый.
Королева взяла в свои руки голову супруга и целомудренно поцеловала его в лоб с материнской нежностью; она дала себе клятву посвятить свою жизнь этому великому страдальцу, быть для него опорой, утешением и покровительницей на земле.
— О, благодарю вас, — сказал король, — Луиза никогда меня так не целовала.
После долгого разговора, во время которого было пролито немало слез, усталость сломила короля, он уснул, положив голову на плечо королевы, она смотрела, как он спит, отгоняла от его лба мух, с жужжанием круживших над ними, и испытывала невыразимую нежность, глядя на его молодое лицо, поблекшее от страданий, и чувствуя, что с каждой минутой ее сердце все больше наполняется неведомым чувством, зарождавшимся в ней.
«Он станет для меня всем, и прежде всего моим ребенком, а затем другом, братом, мужем. Я буду любить его как мать, сестра и супруга одновременно и не буду требовать от него того, что он не может мне дать, я буду довольствоваться участью, которую уготовил мне Бог в этом мире, — она достаточно прекрасна. Вся моя жизнь будет посвящена этому человеку, у которого нет никого, кроме меня, как и у меня есть только он. О Боже, ты просветил меня, слава тебе!»
Она не сомкнула глаз всю ночь; король все еще спал, когда Юсуф с одной стороны, а Берлепш с другой вошли в спальню. Королева сделала знак, чтобы они не шумели и не разбудили короля. Врач приблизился, осторожно пощупал пульс своего пациента, внимательно посмотрел на него и, склонившись в глубоком поклоне перед королевой, сказал:
— Вы фея, ваше величество; с тех пор как я слежу за здоровьем короля, его величество никогда не спал таким спокойным сном.
— Слава Богу! — ответила она. — Так не тревожьте его пока.
Ей сказали, что пришло время вставать и надо, чтобы король вышел из спальни, точнее, чтобы они вышли. Придворные уже ждали их в прихожих.
— Тогда я сама разбужу его, — продолжала королева, — оставьте меня.
Анна поцеловала короля в лоб, как накануне, и прошептала очень нежно и ласково:
— Мой дорогой государь, мой дорогой повелитель, откройте глаза, настало время мессы, и мы должны принести благодарность Творцу.
Слова королевы были услышаны теми, кто подслушивал у приоткрытой двери; их подхватили и стали истолковывать на все лады.
Король приоткрыл глаза и увидел прекрасное улыбающееся лицо Анны Нёйбургской, склонившейся над ним.
— А, это вы! Я хорошо поспал, Анна. Вы знаете, у нас король и королева говорят друг другу «ты», так принято, и нам придется подчиниться; надеюсь, вы не станете за это сердиться на меня. Наедине нам не обязательно следовать установленному правилу. Бедный друг мой! Я буду любить вас, уже люблю, но еще больше жалею.
Юсуф и графиня ничего не поняли из его речей. Королева прижала свою красивую ладонь к губам короля, заставив его замолчать; одновременно она улыбнулась ему той чудесной улыбкой, в которой отражается чистота души и которая напоминает улыбку ангелов, изображенных на великих полотнах итальянских мастеров.
Юсуф позвал постельничего, и короля проводили на его половину. Прежде чем впустить придворных дам, королева сказала г-же фон Берлепш:
— Я довольна, Берлепш, очень довольна. Бог оказал мне великую милость; я расскажу тебе об этом, когда мы останемся одни.
— Благословенны Небеса! Он забудет француженку, и вы будете делать с ним все. что захотите.
Церемония одевания была необыкновенно пышной и многолюдной. Высказывания королевы, которые повторяла и истолковывала сотня людей, позволяли предполагать неслыханное: распространился слух, что Анна Нёйбургская добьется более прочной и более ощутимой благосклонности короля, чем покойная королева Луиза.
— Она поумнее прежней королевы, — говорили поли-: тики.
— Эта томная белокурая красавица может нравиться еще больше, чем черноволосая Мария Орлеанская, — повторяли женщины и молодые люди, — король должен быть, сражен ею.
Хор похвал звучал как восторженный гимн, преисполненный надежд на будущее, что очень удивило бы королеву, если бы она его услышала.
Анна отправилась на мессу в сопровождении короля. Все происходило не так, как при королеве Луизе; ее въезд в столицу не стали откладывать и назначили на тот же день; церемония была, может быть, не такой пышной, как при первой супруге короля, но эта королева была избавлена от томительного ожидания. Казалось, все подгоняли друг друга, торопились, словно времени впереди у них совсем не оставалось.
Когда Анна шла к выходу, она снова увидела того же сеньора, который первым привлек ее внимание; на этот раз она чувствовала себя увереннее и спросила у герцогини де Вильяфранка, как его зовут.
— Вчера, ваше величество, по прибытии, вы оказали ему чрезвычайно благосклонный прием; я имела честь представить вам дона Томаса Энрикеса де Кабрера, герцога де Риосеко и графа де Мельгара, адмирала Кастилии.
— Ах, да, припоминаю, это один из самых знатных сеньоров в Испании, не так ли, сударыня?
— Он имеет честь принадлежать к королевскому роду, ваше величество, но не по законной, а узаконенной линии, ставшей основной.
— Я не понимаю, — заметила королева.
Разговор происходил, когда на голове королевы сооружали высокую прическу для парадного выхода;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138