он лизал, обводил языком, сосал, потом снова прикусил, и ее мир содрогнулся.
Ее груди, полные и упругие, молили о ласке. Он прильнул к другой и стал сосать. Так повторялось, пока она не застонала.
Тогда он поднял голову, накрыл ее губы своими и ворвался в ее рот, как в покоренную крепость. Его руки скользнули ниже, обвели талию, впились в бедра. Она вообразила, будто он изучает ее тело как художник, но тут его пальцы дерзко вжались между ее бедер, погладили завитки, проникли глубже, нашли пульсирующую плоть, нажали чуть сильнее, и ... и она потеряла способность мыслить здраво. И к своему удивлению, обнаружила, что может только чувствовать и ждать его прикосновений, открыто хищных и жадных ласк.
Она предлагала, он брал. Несмотря на почти полную потерю рассудка, это она понимала отчетливо.
Уверенная, что он идет по той дороге, которую хотела бы выбрать она, девушка вздохнула и сделала то, о чем давно мечтала. Его рубашка была из тонкого полотна; она ощущала его плоть, бугрившиеся под пальцами мышцы. Но этого было недостаточно. Ей нужно было добраться до гладкой мужской кожи. Опершись локтями на его грудь, стараясь не думать о чересчур соблазнительной игре его пальцев между ее бедер, она принялась развязывать галстук.
Джерард, ласкавший жаркую влажную плоть, не сразу понял ее замысел, пока она не распахнула сорочку, обнажив грудь. Жаклин даже на миг прервала поцелуй, чтобы получше рассмотреть ... один взгляд на ее лицо, на выражение, вспыхнувшее в ее глазах, и Джерард пропал. Был захвачен желанием, таким полным, таким глубоким, не пощадившим его, не оставившим свободным ни единого уголка души. С этой минуты он принадлежал ей, пусть Жаклин об этом не знала. Из-под отяжелевших век он наблюдал за ней, завороженный игрой эмоций, прямотой, которую отметил и ценил в ней с самого начала.
Вот оно: самым возбуждающим элементом в любой сексуальной встрече была реакция партнера. С ней ему не нужно было думать или гадать: она отвечала такими же смелыми ласками и только этим поработила его.
Он предоставил ей делать все, что вздумается ... так долго, сколько посмел, зная, что будет дальше. Зная то, чего не знала она. Самообладание, его самообладание сейчас жизненно важно. А она лишала его этого самообладания.
Ее руки спускались все ниже. Судя по выражению, ее заинтересовал его упругий живот. Расставив пальцы, она ласкала, гладила, остановилась на миг и с легкой улыбкой продолжала увлекательную игру. Мозг художника с радостью воссоздал сцену под заглавием «Сирена ликующая».
Она и была сиреной ликующей. Торжествующей над своим покорным рабом.
Но когда ее руки сползли еще ниже, его вновь обретенная безжалостность взяла верх. Сжав ее пальцы, он положил их на свои плечи, выпустил, проигнорировал вопросительный взгляд и вновь лишил Жаклин разума обжигающим поцелуем, бросившим в море желания, хмельной бесстыдной страсти, которое бушевало все сильнее. И она очертя голову бросилась в это море с самозабвением, терзавшим его еще больше. Теперь уму все труднее становилось поступить так, как следовало. Он должен разорвать паутину ее чар, должен во что бы то ни стало.
И прежде чем Джерард успел передумать, прежде чем она успела ослабить его решимость, он поднял ее, встал и отнес к скамье под окном. Сквозь длинные ресницы она смотрела в его глаза, изучала лицо ... Он легко читал ее мысли: видел предвкушение, огонек ожидания и страсти, горевший в сверкающих изумрудно-золотистых глазах.
Детская была старой, скамья – широкой и заваленной мягкими подушками. Он бросил Жаклин на эти подушки и придавил своим телом. Она мягко рассмеялась, и этот тихий звук ударил в самое сердце и подогрел желание. Жаклин притянула к себе его голову, припала к губам, и он с радостью принял дар, наслаждаясь ее откровенным поощрением, тем искренним призывом, который был частью ее самой. Он хотел этого, хотел взять ее, но опыт предупреждал, что с этой девушкой необходимы осторожность и нежность.
Взяв себя в руки, он мысленно приготовился отступить, но пока что ничего не выходило.
Она и желала быть обнаженной. Желала ощутить его руки на своем теле, жаждала все большей близости, мечтала, чтобы последнее препятствие между ними исчезло. Его прикосновение стало более властным, более требовательным. Он касался ее так, словно она принадлежала ему, мял ее плоть и, казалось, не знал удержу.
И каждая ласка разжигала огонь под ее кожей, пока она не стала извиваться под ним, сознавая только, что это еще не все. Она сама не знала, чего добивается, но он провел ладонью от ключицы до груди, сжал сосок, прежде чем погладить ее живот, властно сжать треугольник завитков, скользнуть по бедру к колену и подолу сорочки.
Он поднял подол пеньюара до самой талии. Холодный воздух коснулся ее кожи. Он раздвинул коленом ее бедра, и она снова охнула. И может быть, отстранилась бы, прервала поцелуй, чтобы втянуть в себя воздух и успокоить разгоряченную голову, но он не позволил. Снова завладел ее губами, положил руку на ее колено, провел ладонью выше, по бедру ... и нашел ее.
Сжал нежную плоть, раздвинул сомкнутые створки и проник внутрь не одним, а двумя пальцами.
Она мгновенно выгнулась. Не протестуя. Принимая его. Он гладил властно и уверенно, все глубже погружая ее в несказанное наслаждение. Мир снова пошатнулся, закружился, исполненный желания и страсти, горевших так же ярко, как его собственные.
Она хотела его, и он хотел ее. И это казалось единственно правильным.
Но он медленно поднял голову, долго изучал ее лицо; губы дрогнули в улыбке. Он продолжал ласкать ее, умело подогревая безумную потребность, грозившую лишить разума. Она впилась ногтями в его плечи, пытаясь оттолкнуть, но он поймал рукой подол сорочки, поднял еще выше и наклонил голову.
Горячие влажные губы сомкнулись на ее соске. Она едва не закричала; ощущение было не новым, но стало гораздо острее. И разрасталось по мере того, как он брал все, что она с такой готовностью предлагала. Упорно увлекал ее в более глубокие воды, в горячие, бурные воды страсти. И Жаклин ничего не стеснялась, сознавая, что горизонты ее знаний быстро расширяются, что давно потеряна связь со старым, знакомым миром и что придется положиться только на него, если она захочет вернуться обратно.
Ее тело больше ей не принадлежало. Мир сузился до скамьи под окном. Почти обнаженное тело извивалось под его искусными ласками, отвечая на каждое умелое прикосновение. А он ... он наблюдал, и видел, и был доволен.
Мрачно доволен. Она поняла это, когда он оглядел ее набухшие груди, ноющие соски, порозовевшую от желания кожу. Опустился ниже, скользнул взглядом по ее талии, животу, влажным завиткам, которые лениво гладил большим пальцем, по развилке бедер, туда, где шевелились его пальцы, непрерывно лаская, но ни разу не нажав, как было раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Ее груди, полные и упругие, молили о ласке. Он прильнул к другой и стал сосать. Так повторялось, пока она не застонала.
Тогда он поднял голову, накрыл ее губы своими и ворвался в ее рот, как в покоренную крепость. Его руки скользнули ниже, обвели талию, впились в бедра. Она вообразила, будто он изучает ее тело как художник, но тут его пальцы дерзко вжались между ее бедер, погладили завитки, проникли глубже, нашли пульсирующую плоть, нажали чуть сильнее, и ... и она потеряла способность мыслить здраво. И к своему удивлению, обнаружила, что может только чувствовать и ждать его прикосновений, открыто хищных и жадных ласк.
Она предлагала, он брал. Несмотря на почти полную потерю рассудка, это она понимала отчетливо.
Уверенная, что он идет по той дороге, которую хотела бы выбрать она, девушка вздохнула и сделала то, о чем давно мечтала. Его рубашка была из тонкого полотна; она ощущала его плоть, бугрившиеся под пальцами мышцы. Но этого было недостаточно. Ей нужно было добраться до гладкой мужской кожи. Опершись локтями на его грудь, стараясь не думать о чересчур соблазнительной игре его пальцев между ее бедер, она принялась развязывать галстук.
Джерард, ласкавший жаркую влажную плоть, не сразу понял ее замысел, пока она не распахнула сорочку, обнажив грудь. Жаклин даже на миг прервала поцелуй, чтобы получше рассмотреть ... один взгляд на ее лицо, на выражение, вспыхнувшее в ее глазах, и Джерард пропал. Был захвачен желанием, таким полным, таким глубоким, не пощадившим его, не оставившим свободным ни единого уголка души. С этой минуты он принадлежал ей, пусть Жаклин об этом не знала. Из-под отяжелевших век он наблюдал за ней, завороженный игрой эмоций, прямотой, которую отметил и ценил в ней с самого начала.
Вот оно: самым возбуждающим элементом в любой сексуальной встрече была реакция партнера. С ней ему не нужно было думать или гадать: она отвечала такими же смелыми ласками и только этим поработила его.
Он предоставил ей делать все, что вздумается ... так долго, сколько посмел, зная, что будет дальше. Зная то, чего не знала она. Самообладание, его самообладание сейчас жизненно важно. А она лишала его этого самообладания.
Ее руки спускались все ниже. Судя по выражению, ее заинтересовал его упругий живот. Расставив пальцы, она ласкала, гладила, остановилась на миг и с легкой улыбкой продолжала увлекательную игру. Мозг художника с радостью воссоздал сцену под заглавием «Сирена ликующая».
Она и была сиреной ликующей. Торжествующей над своим покорным рабом.
Но когда ее руки сползли еще ниже, его вновь обретенная безжалостность взяла верх. Сжав ее пальцы, он положил их на свои плечи, выпустил, проигнорировал вопросительный взгляд и вновь лишил Жаклин разума обжигающим поцелуем, бросившим в море желания, хмельной бесстыдной страсти, которое бушевало все сильнее. И она очертя голову бросилась в это море с самозабвением, терзавшим его еще больше. Теперь уму все труднее становилось поступить так, как следовало. Он должен разорвать паутину ее чар, должен во что бы то ни стало.
И прежде чем Джерард успел передумать, прежде чем она успела ослабить его решимость, он поднял ее, встал и отнес к скамье под окном. Сквозь длинные ресницы она смотрела в его глаза, изучала лицо ... Он легко читал ее мысли: видел предвкушение, огонек ожидания и страсти, горевший в сверкающих изумрудно-золотистых глазах.
Детская была старой, скамья – широкой и заваленной мягкими подушками. Он бросил Жаклин на эти подушки и придавил своим телом. Она мягко рассмеялась, и этот тихий звук ударил в самое сердце и подогрел желание. Жаклин притянула к себе его голову, припала к губам, и он с радостью принял дар, наслаждаясь ее откровенным поощрением, тем искренним призывом, который был частью ее самой. Он хотел этого, хотел взять ее, но опыт предупреждал, что с этой девушкой необходимы осторожность и нежность.
Взяв себя в руки, он мысленно приготовился отступить, но пока что ничего не выходило.
Она и желала быть обнаженной. Желала ощутить его руки на своем теле, жаждала все большей близости, мечтала, чтобы последнее препятствие между ними исчезло. Его прикосновение стало более властным, более требовательным. Он касался ее так, словно она принадлежала ему, мял ее плоть и, казалось, не знал удержу.
И каждая ласка разжигала огонь под ее кожей, пока она не стала извиваться под ним, сознавая только, что это еще не все. Она сама не знала, чего добивается, но он провел ладонью от ключицы до груди, сжал сосок, прежде чем погладить ее живот, властно сжать треугольник завитков, скользнуть по бедру к колену и подолу сорочки.
Он поднял подол пеньюара до самой талии. Холодный воздух коснулся ее кожи. Он раздвинул коленом ее бедра, и она снова охнула. И может быть, отстранилась бы, прервала поцелуй, чтобы втянуть в себя воздух и успокоить разгоряченную голову, но он не позволил. Снова завладел ее губами, положил руку на ее колено, провел ладонью выше, по бедру ... и нашел ее.
Сжал нежную плоть, раздвинул сомкнутые створки и проник внутрь не одним, а двумя пальцами.
Она мгновенно выгнулась. Не протестуя. Принимая его. Он гладил властно и уверенно, все глубже погружая ее в несказанное наслаждение. Мир снова пошатнулся, закружился, исполненный желания и страсти, горевших так же ярко, как его собственные.
Она хотела его, и он хотел ее. И это казалось единственно правильным.
Но он медленно поднял голову, долго изучал ее лицо; губы дрогнули в улыбке. Он продолжал ласкать ее, умело подогревая безумную потребность, грозившую лишить разума. Она впилась ногтями в его плечи, пытаясь оттолкнуть, но он поймал рукой подол сорочки, поднял еще выше и наклонил голову.
Горячие влажные губы сомкнулись на ее соске. Она едва не закричала; ощущение было не новым, но стало гораздо острее. И разрасталось по мере того, как он брал все, что она с такой готовностью предлагала. Упорно увлекал ее в более глубокие воды, в горячие, бурные воды страсти. И Жаклин ничего не стеснялась, сознавая, что горизонты ее знаний быстро расширяются, что давно потеряна связь со старым, знакомым миром и что придется положиться только на него, если она захочет вернуться обратно.
Ее тело больше ей не принадлежало. Мир сузился до скамьи под окном. Почти обнаженное тело извивалось под его искусными ласками, отвечая на каждое умелое прикосновение. А он ... он наблюдал, и видел, и был доволен.
Мрачно доволен. Она поняла это, когда он оглядел ее набухшие груди, ноющие соски, порозовевшую от желания кожу. Опустился ниже, скользнул взглядом по ее талии, животу, влажным завиткам, которые лениво гладил большим пальцем, по развилке бедер, туда, где шевелились его пальцы, непрерывно лаская, но ни разу не нажав, как было раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110