За этой веселостью крылась решимость, которая росла с каждым часом.
– В твоей комнате. В твоей постели.
Лишившись дара речи, она ошарашенно уставилась на него. И не сразу смогла выдавить:
– Н-нет…
Но он притронулся губами к кончикам ее пальцев.
– Да. И не трудись запирать дверь.
С этими словами он шагнул к выходу и исчез, оставив ее тупо глазеть на закрытую дверь. Наконец, немного опомнившись, она тряхнула головой, стараясь опомниться. Пробудить чувство сопротивления.
– Нет, – процедила она, яростно сузив глаза. – Нет, нет, нет.
Круто развернувшись, она взбежала по лестнице и принялась баррикадировать дверь.
Она не позволит ему «убедить» себя согласиться на этот брак.
Стоя сбоку от закрытого и запертого окна своей спальни, Прис смотрела в ночь и жалела, что Диллон так отчаянно благороден. Мог бы просто принять ее отказ, облегченно вздохнуть, и на этом все кончилось бы. Насколько это проще и спокойнее!
А теперь его решимость только прибавляла ей упорства, уверенности в себе. Либо любовь – безумная, буйная, страстная, неукротимая, либо ничего. Любовь – единственные цепи, которые она согласна надеть на себя добровольно.
Она взглянула на закрытую дверь. Попытавшись ее запереть, она обнаружила, что в замке нет ключа. Вряд ли стоит идти и просить ключ у Флик, особенно в этот час. Да и чем она оправдает подобную просьбу?
Глядя в сад, слабо освещенный бледной луной, она покрепче закуталась в шаль, накинутую на ночную сорочку. Сколько еще придется ждать… и где он сейчас?
Рас вернулся совсем недавно. Диллон привез его? Может, он сейчас в саду, окутанный постоянно мелькающими тенями, падавшими от кустов, которые безжалостно трепал ветер?
На город надвигалась буря. Черные тучи разбухали на глазах, затягивая небо. Ветер выл и раскачивал деревья.
Прис улыбнулась. Она любила бури. А Диллон?
Прижавшись носом к стеклу, она выглянула наружу.
Шаги за спиной были такими мягкими, что она едва их расслышала. И тихо ахнула при виде Диллона, кравшегося по комнате.
Он остановился у изножья кровати, сбросил фрак, швырнул на ближайший стул и спокойно уселся на край кровати.
– Что ты там делаешь? Представляешь свидание Ромео и Джульетты?
Злобно зашипев, Прис шагнула ближе.
– Ошибаешься. Я вовсе не собиралась открывать окна. Вместо ответа Диллон стянул жилет, нагнулся и принялся трудиться над сапогами.
– До чего же проницательна Флик, – пробормотал он.
– Что?
Подняв глаза, он заметил недоумение Прис и поспешно ответил:
– Ничего особенного.
И, отставив один сапог, потянулся к другому, но при этом не спускал с нее глаз. Он ближе к двери, чем она. И хотя Прис даже не смотрела в ту сторону, он ощутил, как она напряглась.
– Поверь, ничего не получится.
Она ответила яростным, негодующим взглядом, воздела руки к небу и отвернулась.
– Что за абсурдная ситуация! Я не собираюсь выходить за тебя просто потому, что так желаете и ты, и общество! Ничего… – Она широким жестом обвела комнату вместе с кроватью. – Ничего не выйдет!
Он поставил на пол второй сапог.
Прис перевела дыхание. Очевидно, она не на шутку рассердилась, глаза метали зеленые искры.
– Почему ты не спросишь меня еще раз? Тогда я смогу отказать, а ты – уйти с миром…
Прис едва не взвизгнула, когда он обхватил ее за талию, поднял, швырнул на середину кровати и наклонился совсем близко.
– Нет.
Она смотрела в его лицо. На тумбочке горела единственная свеча, но он загораживал свет плечами, так что лицо оставалось в темноте, таинственно-мужественное, абсолютно непроницаемое. Девушка угрожающе нахмурилась, отважно игнорируя свое колотящееся сердце, свой бешено скачущий пульс.
– Что именно «нет»?
Он принялся сосредоточенно расстегивать пуговки на ее ночной рубашке.
– Нет, я не стану просить тебя стать моей женой. Пока не стану. Попрошу, когда ты не сможешь мне отказать, – спокойно, даже деловито объяснил он, словно обсуждая дела с управляющим. – Что же до того, чтобы уйти…
Он дошел уже до пуговок на животе, поднял руку и развел края сорочки, обнажив одну грудь.
– Этого никогда не будет.
Нагнув голову, он взял губами розовый сосок, и она мигом забыла обо всем. Он обвел губами крошечный холмик, она ахнула и выгнулась.
Он придавил ее к постели всем своим весом, и ее тело ожило, откликаясь на его близость, на коварное обольщение, на запретные желания, которые он так умело пробуждал в ней.
Она знала, что эти желания явятся по первому его зову, при первом же прикосновении. Явятся и сметут все преграды, оставив ее бороться… с чем-то… необоримым. Она не могла допустить, чтобы это случилось снова.
Полуопустив веки, она сосредоточилась на нем и почти лишилась разума.
Он уже спустил сорочку до ее талии, обнажив вторую грудь, и благоговейно ласкал белоснежные холмики горящими кончиками пальцем.
– Попроси меня еще раз, – едва слышно выдохнула она. – Попроси меня еще раз.
Он на миг вскинул глаза и снова вернулся к своему занятию. Дарить ей блаженство. Одно блаженство.
– Нет, – бросил он, и когда она охнула и закрыла глаза, стянул сорочку еще ниже. До бедер. – Это несправедливо.
– Несправедливо?
Его ладонь распласталась на ее голом животе, надавила, скользнула ниже…
– Несправедливо по отношению к кому?
Она вынудила себя поднять веки и взглянуть на него. Но он на нее не смотрел. Наблюдал, как его рука ныряет под сорочку, как пальцы ищут и находят короткие черные завитки, гладят, нежно играют, чуть надавливают…
И гладят ее уже набухшую и влажную плоть, жаркую и тесную…
Дерзко раздвинув ее бедра, он проник внутрь одним пальцем… И только тогда взглянул в ее лицо.
– Несправедливо по отношению к нам. К тебе и ко мне, – объяснил он, продолжая ее ласкать. И проник глубже: она вздрогнула и закрыла глаза.
Почувствовала, как он наклонился ниже, как дует на ее ноющий сосок.
Его губы сомкнулись на крохотной горошинке. Он стал сосать, и она никак не могла сглотнуть.
Только схватилась за его плечи и держалась, держалась, пока он предавался наслаждению и уносил ее с собой.
Она жаждала наброситься на него, накричать, объяснить, что он не прав, что нет никаких «нас»… но он был прав.
«Мы» были и есть… и, наверное, будут.
Как бы она ни старалась это отрицать, он все знал. И она тоже. В страсти они не только похожи, но и каким-то образом связаны. Неразрывно.
Он отбросил ее рубашку.
Тяжело дыша, она лежала на смятом покрывале и наблюдала, как он рисует чувственные арабески на ее разгоряченной коже.
– Это…
Он провел ладонью от груди до талии, к изгибу бедра и полюбовался ее беспомощным откликом.
– Именно это восхищает меня, связывает, ослепляет. – Его губы дернулись в самоуничижительной усмешке. – Даже командует мной.
Она тихо охнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– В твоей комнате. В твоей постели.
Лишившись дара речи, она ошарашенно уставилась на него. И не сразу смогла выдавить:
– Н-нет…
Но он притронулся губами к кончикам ее пальцев.
– Да. И не трудись запирать дверь.
С этими словами он шагнул к выходу и исчез, оставив ее тупо глазеть на закрытую дверь. Наконец, немного опомнившись, она тряхнула головой, стараясь опомниться. Пробудить чувство сопротивления.
– Нет, – процедила она, яростно сузив глаза. – Нет, нет, нет.
Круто развернувшись, она взбежала по лестнице и принялась баррикадировать дверь.
Она не позволит ему «убедить» себя согласиться на этот брак.
Стоя сбоку от закрытого и запертого окна своей спальни, Прис смотрела в ночь и жалела, что Диллон так отчаянно благороден. Мог бы просто принять ее отказ, облегченно вздохнуть, и на этом все кончилось бы. Насколько это проще и спокойнее!
А теперь его решимость только прибавляла ей упорства, уверенности в себе. Либо любовь – безумная, буйная, страстная, неукротимая, либо ничего. Любовь – единственные цепи, которые она согласна надеть на себя добровольно.
Она взглянула на закрытую дверь. Попытавшись ее запереть, она обнаружила, что в замке нет ключа. Вряд ли стоит идти и просить ключ у Флик, особенно в этот час. Да и чем она оправдает подобную просьбу?
Глядя в сад, слабо освещенный бледной луной, она покрепче закуталась в шаль, накинутую на ночную сорочку. Сколько еще придется ждать… и где он сейчас?
Рас вернулся совсем недавно. Диллон привез его? Может, он сейчас в саду, окутанный постоянно мелькающими тенями, падавшими от кустов, которые безжалостно трепал ветер?
На город надвигалась буря. Черные тучи разбухали на глазах, затягивая небо. Ветер выл и раскачивал деревья.
Прис улыбнулась. Она любила бури. А Диллон?
Прижавшись носом к стеклу, она выглянула наружу.
Шаги за спиной были такими мягкими, что она едва их расслышала. И тихо ахнула при виде Диллона, кравшегося по комнате.
Он остановился у изножья кровати, сбросил фрак, швырнул на ближайший стул и спокойно уселся на край кровати.
– Что ты там делаешь? Представляешь свидание Ромео и Джульетты?
Злобно зашипев, Прис шагнула ближе.
– Ошибаешься. Я вовсе не собиралась открывать окна. Вместо ответа Диллон стянул жилет, нагнулся и принялся трудиться над сапогами.
– До чего же проницательна Флик, – пробормотал он.
– Что?
Подняв глаза, он заметил недоумение Прис и поспешно ответил:
– Ничего особенного.
И, отставив один сапог, потянулся к другому, но при этом не спускал с нее глаз. Он ближе к двери, чем она. И хотя Прис даже не смотрела в ту сторону, он ощутил, как она напряглась.
– Поверь, ничего не получится.
Она ответила яростным, негодующим взглядом, воздела руки к небу и отвернулась.
– Что за абсурдная ситуация! Я не собираюсь выходить за тебя просто потому, что так желаете и ты, и общество! Ничего… – Она широким жестом обвела комнату вместе с кроватью. – Ничего не выйдет!
Он поставил на пол второй сапог.
Прис перевела дыхание. Очевидно, она не на шутку рассердилась, глаза метали зеленые искры.
– Почему ты не спросишь меня еще раз? Тогда я смогу отказать, а ты – уйти с миром…
Прис едва не взвизгнула, когда он обхватил ее за талию, поднял, швырнул на середину кровати и наклонился совсем близко.
– Нет.
Она смотрела в его лицо. На тумбочке горела единственная свеча, но он загораживал свет плечами, так что лицо оставалось в темноте, таинственно-мужественное, абсолютно непроницаемое. Девушка угрожающе нахмурилась, отважно игнорируя свое колотящееся сердце, свой бешено скачущий пульс.
– Что именно «нет»?
Он принялся сосредоточенно расстегивать пуговки на ее ночной рубашке.
– Нет, я не стану просить тебя стать моей женой. Пока не стану. Попрошу, когда ты не сможешь мне отказать, – спокойно, даже деловито объяснил он, словно обсуждая дела с управляющим. – Что же до того, чтобы уйти…
Он дошел уже до пуговок на животе, поднял руку и развел края сорочки, обнажив одну грудь.
– Этого никогда не будет.
Нагнув голову, он взял губами розовый сосок, и она мигом забыла обо всем. Он обвел губами крошечный холмик, она ахнула и выгнулась.
Он придавил ее к постели всем своим весом, и ее тело ожило, откликаясь на его близость, на коварное обольщение, на запретные желания, которые он так умело пробуждал в ней.
Она знала, что эти желания явятся по первому его зову, при первом же прикосновении. Явятся и сметут все преграды, оставив ее бороться… с чем-то… необоримым. Она не могла допустить, чтобы это случилось снова.
Полуопустив веки, она сосредоточилась на нем и почти лишилась разума.
Он уже спустил сорочку до ее талии, обнажив вторую грудь, и благоговейно ласкал белоснежные холмики горящими кончиками пальцем.
– Попроси меня еще раз, – едва слышно выдохнула она. – Попроси меня еще раз.
Он на миг вскинул глаза и снова вернулся к своему занятию. Дарить ей блаженство. Одно блаженство.
– Нет, – бросил он, и когда она охнула и закрыла глаза, стянул сорочку еще ниже. До бедер. – Это несправедливо.
– Несправедливо?
Его ладонь распласталась на ее голом животе, надавила, скользнула ниже…
– Несправедливо по отношению к кому?
Она вынудила себя поднять веки и взглянуть на него. Но он на нее не смотрел. Наблюдал, как его рука ныряет под сорочку, как пальцы ищут и находят короткие черные завитки, гладят, нежно играют, чуть надавливают…
И гладят ее уже набухшую и влажную плоть, жаркую и тесную…
Дерзко раздвинув ее бедра, он проник внутрь одним пальцем… И только тогда взглянул в ее лицо.
– Несправедливо по отношению к нам. К тебе и ко мне, – объяснил он, продолжая ее ласкать. И проник глубже: она вздрогнула и закрыла глаза.
Почувствовала, как он наклонился ниже, как дует на ее ноющий сосок.
Его губы сомкнулись на крохотной горошинке. Он стал сосать, и она никак не могла сглотнуть.
Только схватилась за его плечи и держалась, держалась, пока он предавался наслаждению и уносил ее с собой.
Она жаждала наброситься на него, накричать, объяснить, что он не прав, что нет никаких «нас»… но он был прав.
«Мы» были и есть… и, наверное, будут.
Как бы она ни старалась это отрицать, он все знал. И она тоже. В страсти они не только похожи, но и каким-то образом связаны. Неразрывно.
Он отбросил ее рубашку.
Тяжело дыша, она лежала на смятом покрывале и наблюдала, как он рисует чувственные арабески на ее разгоряченной коже.
– Это…
Он провел ладонью от груди до талии, к изгибу бедра и полюбовался ее беспомощным откликом.
– Именно это восхищает меня, связывает, ослепляет. – Его губы дернулись в самоуничижительной усмешке. – Даже командует мной.
Она тихо охнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95