Это меня нервирует. Давай выкладывай все, что у тебя на уме: что я дерьмовая, неблагодарная дочь. Что я ни черта не понимаю в бизнесе. Что я…
– Ты не дерьмовая и не неблагодарная дочь, и больше мне нечего сказать. Я просто подумал, что мы могли бы куда-нибудь пойти. Ничего, в другой раз. У меня все равно дела.
Он вышел на крыльцо.
Джорджи, удивленно покачав головой, последовала за ним.
Ей всегда нравилось большое крытое крыльцо дома Брэма, с полом из бело-голубых изразцов и аркадой из скрученных лепных колонн. Пурпурная бугенвиллея образовала тенистую ширму на одном конце, а Чаз недавно добавила еще несколько терракотовых горшков, резную мексиканскую скамью и такой же деревянный стул.
– Пап, подожди!
Сама не зная почему, Джорджи сунула руку в сумку.
Вопросительное выражение его лица сменилось подозрительным, особенно когда она вытащила камеру и отложила сумку.
– Я видела сон… нет, не совсем сон, скорее воспоминание.
Камера была ее щитом. Ее защитой. Джорджи подняла ее к глазам и включила.
– Воспоминание о том, как вы с мамой танцевали и поддразнивали друг друга. Ты перепрыгнул через стул. Мы все смеялись и были… счастливы. – Она подошла ближе. – Иногда меня одолевают подобные воспоминания… Я это все придумала, верно?
– Выключи камеру.
Джорджи ударилась об острый угол скамьи, поморщилась, но снимать не перестала.
– Я все придумала, чтобы скрыть от себя правду, которую не хочу слышать.
– Джорджи, не нужно…
– Я умею считать.
Она обошла скамью и направила на отца объектив.
– Я знаю, ты женился на ней только потому, что она ждала ребенка. И ненавидел каждую минуту этого брака.
– Ты слишком драматизируешь.
– Скажи правду. – Она уже была мокрой от пота. – Только один раз, и я больше никогда об этом не заговорю. Я не собираюсь тебя винить. Ты мог бы бросить ее беременной, но не бросил. Ты мог бы уйти и от меня, однако не ушел.
Пол вздохнул и снова поднялся на крыльцо, словно ему предстояла утомительная встреча, которой невозможно избежать.
– Все было совсем не так.
Джорджи обошла его и встала между ним и крыльцом, не давая пройти.
– Я видела ее снимки. Она была очень хорошенькой. И по-моему, любила повеселиться.
– Джорджи! Немедленно убери камеру. Я уже говорил, что мать любила тебя. Чего еще тебе…
– Ты также твердил, что она была легкомысленной, но, очевидно, пытался выразиться дипломатично. – Ее голос дрогнул. – Мне плевать, если она была всего лишь проституткой! И если я всего лишь результат одноразового секса! Я хочу…
– Довольно! – Он ткнул пальцем в камеру. На виске пульсировала вена. – Немедленно выключи камеру!
– Она была моей матерью. Я должна знать! Даже если она была еще одной бимбо, по крайней мере ты мог бы сказать мне!
– Она была не такой! И больше никогда не говори ничего подобного!
Пол выхватил камеру из рук Джорджии и швырнул на изразцы. Объектив со звоном разлетелся по полу.
– Ты ничего не понимаешь!
– Тогда скажи!
– Она была любовью всей моей жизни!
Его слова повисли в воздухе.
Ее била дрожь.
Их взгляды скрестились.
Мучительная гримаса исказила его лицо.
Джорджи пошатнулась и едва не упала.
– Я тебе не верю.
Отец снял очки и тяжело сел на резную скамью.
– Твоя мать была… ослепительна, – хрипло выдавил он. – Очаровательна… Смех был так же естествен для нее, как дыхание. Она была умна, куда умнее меня, и очень остроумна. И безмерно добра. Не умела видеть зло в людях. – Он положил очки рядом с собой. Рука его дрожала. – Ее не сбивала машина, Джорджи. Мама увидела, как беременную женщину избивает ее парень, и бросилась на помощь. Он выстрелил твоей матери в голову.
– Нет! – ахнула Джорджи.
Пол оперся локтями о колени и низко опустил голову.
– Боль, которую я испытал, узнав о ее смерти, была почти невыносимой. Ты не понимала, что она ушла навсегда, и все время плакала. Я не мог тебя утешить. У меня едва хватало сил накормить тебя. Она так сильно любила нас и очень расстроилась бы, узнав, как я слаб. – Он потер лицо ладонями. – Я перестал ходить на пробы. Не мог снова пережить эту боль. И пообещал себе, что никогда не буду любить другого человека так сильно, как любил ее.
У Джорджи мучительно сжалось сердце. Легкие не пропускали воздух. Она задыхалась.
– И ты сдержал обещание, – прошептала она.
Он поднял на нее глаза, полные слез.
– Нет. Не сдержал, и смотри, куда это нас привело.
До Джорджи не сразу дошел истинный смысл его слов.
– Так это я? Ты так сильно любишь меня?!
– Ты удивлена? – горько усмехнулся Пол.
– Я… в это трудно поверить.
Он ногой отбросил разбитую камеру.
– Полагаю, я тогда действительно хороший актер.
– Но… почему? Почему ты был так холоден, так…
– Потому что нужно было держаться, – свирепо прошептал он. – Ради нас. Я не мог позволить себе расклеиться.
– Все эти годы? Но она так давно умерла.
– Отчужденность вошла в привычку. Стала безопасным местом, где можно спокойно существовать.
Впервые на ее памяти он выглядел старше своих лет.
– Иногда ты так похожа на нее. Твой смех. Твоя доброта. Но ты более практична, чем она, и не так наивна.
– В этом я больше похожу на тебя.
– Ты такая, какая есть, и именно за это я тебя люблю. Всегда любил.
– Но я никогда не чувствовала себя… слишком любимой.
– Знаю, и я не… не мог понять, как это изменить, поэтому делал все, чтобы твоя карьера была успешной. Но постоянно сознавал, что этого недостаточно. Совсем недостаточно.
Жалость росла в ее душе вместе с грустью. Как же много он ей недодал! Несомненно, ее мать, женщина, которую описывал Пол, совсем не хотела видеть его таким.
Он снял очки. Потер переносицу.
– Когда я видел, что творилось с тобой после ухода Ланса и как ты страдала, я был готов его убить. Но сам не сумел тебя утешить. Наверное, из-за этого ты вышла за Брэма. Я не могу забыть прошлое, но если ты любишь его, попытаюсь…
Джорджи едва не запротестовала, однако вовремя прикусила язык.
– Пап, я понимаю, что обидела тебя, сказав, что сама займусь своей карьерой. Но я хотела, чтобы ты просто… был моим отцом.
– Ты ясно дала это понять. – Сейчас он выглядел скорее встревоженным, чем оскорбленным. – Но у меня в связи с этим возникла проблема. Слишком хорошо я знаю этот город. Может, я эгоист или зря беспокоюсь, однако не верю, что кто-то еще поставит твои интересы выше своих.
В отличие от него. Он всегда прежде всего заботился о ней, даже если результаты оказывались не совсем удовлетворительными.
– Пожалуйста, доверься мне, – мягко попросила она. – Я всегда готова узнать твое мнение. Но окончательное решение – верное или неверное – будет моим.
Отец нерешительно кивнул.
– Полагаю, давно пора, – вздохнул он и, нагнувшись, подобрал разбитую камеру.
– Прости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103