Вместо преданности и любви он добился проклятий от испанского народа!
Но ослепление этого человека, переполненного тщеславием и жаждавшего почестей, было так велико, что он ни о чем не думал, кроме своей власти, все принес ей в жертву, добиваясь ее любой ценой. Он не пренебрегал никакими средствами. Да, человек этот был так глубоко убежден в своем праве, что считал законными любые свои действия и любые средства, ведущие к цели.
Дон Карлос находился в своей палатке, он только что закончил совещание с генералами и стоял один около походного стола, на котором лежали развернутые планы.
Честолюбие рисовало ему картины победы. Он не сомневался в ней, тем более что число его войск росло с каждым днем. Он не сомневался в исполнении своих ужасных, кровавых намерений, тем более что бессовестные льстецы, окружавшие его и рассчитывавшие впоследствии получить щедрую награду и теплые места, поддерживали в нем уверенность в победе и в законности его прав.
Наряду с честолюбивыми планами в душе дона Карлоса горело тайное желание, проснувшееся в нем в тот вечер, когда он снова увидел Амаранту. До того времени, пока она не появилась перед ним, он не вспоминал о ней, захваченный своими планами, но с того вечера родилось в нем неодолимое желание видеть ее опять своей. Ее красота, ее обольстительный стан зажгли в нем могучую страсть; Амаранта, прекрасная в своем гневе, заставила его чувства пылать гораздо сильнее, чем в то время, когда она любила его. В нем проснулась мучительная любовь, неодолимое влечение к Амаранте; ни того, ни другого не было в нем прежде.
Было ли это наказание свыше за его измену?
Теперь он любил с неукротимой страстью ту, которую так подло оттолкнул от себя! Он постоянно видел ее перед собой: когда оставался один, когда ложился в постель, образ ее не покидал его и во сне, и тогда он простирал к ней свои руки с мучительной страстью; образ Амаранты всюду преследовал его. Он проклинал себя за то, что не может теперь обладать ею…
Неподвижно стоял он, задумавшись, в своей палатке, неотрывно глядя в одну точку, и снова Амаранта как живая предстала перед ним во всей обольстительной, дивной ее красоте, с ее навсегда исчезнувшей любовью…
Занавес над входом в палатку заколебался… Вошел адъютант и остановился у входа, приняв почтительную позу.
— Что там такое? — отрывисто спросил дон Карлос.
— Бывший капрал Тристани, произведенный в капитаны по приказанию вашего величества, просит аудиенции, — доложил адъютант.
— Он хочет поблагодарить меня за повышение в чине, — отвечал дон Карлос, — он заслужил его внезапным нападением на гарнизон в Риво, и я принимаю его благодарность! Передайте это ему.
— Ваше величество, позвольте доложить, что капитан Изидор Тристани утверждает, будто у него важное донесение.
— Снова задумал что-нибудь?
— Он говорит, что свое сообщение хотел бы лично доложить вашему величеству!
Дон Карлос был недоволен причиняемым ему беспокойством, он немного помедлил и, быстро обернувшись к адъютанту, с недовольной миной сказал:
— Пусть войдет, но только скорей!
Офицер вышел из палатки, и вскоре худощавая, гибкая фигура Изидора появилась на пороге.
— С позволения вашего величества… — сказал он, поклонившись, и закрыл за собой занавес у входа.
Его косой взгляд выжидательно остановился на доне Карлосе, который внимательно рассматривал непрошеного гостя.
— Вы капитан Тристани? — спросил он.
— По милости вашего величества, — отвечал Изидор. — Я надеюсь, что ваше величество не изволили забыть меня! Тристани и Изидор — одно и то же лицо.
— Что привело вас сюда? — помедлив, быстро спросил Карлос, напоминание об Изидоре не очень-то понравилось ему.
— Тристани, командир отряда карлистов, хочет принести вам благодарность за все ваши милости…
— Я уже знаю, — прервал Карлос, отворачиваясь, — есть другой способ вместо пустых слов! Я принимаю вашу благодарность!
— Я бы не хотел навлечь на себя недовольство вашего величества, — быстро проговорил Изидор, — но я все-таки считаю своей обязанностью сообщить вам об одном случае, который имеет большое значение как для вашего величества, так и для меня!
— Говорите скорей!
— Внезапное нападение на Риво, которое было придумано мной…
— Все это я уже знаю! Смертный приговор дону Мануэлю Павиа уже подписан!
— В таком случае, вашему величеству известно, что в ту же ночь городская казна в Риво была похищена, — продолжал Изидор, несмотря на нетерпение дона Карлоса. — В городской казне было около семи тысяч дур о! Похищенное было вывезено, но между тем никто из нас не получил ничего!
— О казне ничего не известно и в штаб-квартире, — сказал дон Карлос, становясь более внимательным. — Что вы знаете об этом происшествии?
— Да будет известно вашему величеству, что внезапное нападение было придумано мною одним, но не один я участвовал в нем!
— Кто же еще, кроме вас?
— Генерал Доррегарай.
— Что это значит? Вы, кажется, обвиняете генерала?
— Сохрани Бог, ваше величество! Я хочу только сказать, что как я и мои солдаты не принимали участия в грабеже кассы, так и солдаты генерала Доррегарая ничего не знали о деньгах. Только два ривосских жителя, спрятавшихся в ту ночь в винном погребе недалеко от здания банка, говорят, что видели, как в дом вошел кто-то из высших военных чинов и с ним еще восемь человек.
— Этот офицер был из моих? '
— Жители говорят, что так, и по описанию… я не смею всего говорить вашему величеству…
— Но я хочу знать, и приказываю вам ничего не утаивать!
— Боязнь заслужить немилость вашего величества… Опасность…
— Ничего не бойтесь, я не буду взыскивать с вас за это.
— По описанию, — сказал, понижая голос, Изидор, — это был генерал… но я не говорю ничего!
В подобострастной фигуре Изидора было что-то неприятное, отталкивающее. Так подумал и дон Карлос, взглянув на него.
— Счастье ваше, что я дал слово не накладывать взыскания, — сказал он мрачно.
— Я считал своей обязанностью сообщить вашему величеству все, несмотря на опасность. Я не верю никому и считаю, что всегда лучше все знать и за всем наблюдать. У меня есть еще донесение…
— Если это опять какое-нибудь обвинение, так поберегите его для себя, — сказал дон Карлос.
— Это касается частных дел вашего величества, и я прошу милостиво простить меня, если мое сообщение окажется некстати. За эти дела ваше величество одно время платили мне, и потому я считаю до сих пор своим долгом служить вам. Ваше величество, может быть, помните девушку…
Дон Карлос насторожился. Изидор, наблюдавший за ним, заметил эту перемену в его лице.
— …Амаранту Галло, — продолжал он, — ее увели в монастырь, но она каким-то чудом скрылась оттуда.
— Как вы это узнали, капитан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Но ослепление этого человека, переполненного тщеславием и жаждавшего почестей, было так велико, что он ни о чем не думал, кроме своей власти, все принес ей в жертву, добиваясь ее любой ценой. Он не пренебрегал никакими средствами. Да, человек этот был так глубоко убежден в своем праве, что считал законными любые свои действия и любые средства, ведущие к цели.
Дон Карлос находился в своей палатке, он только что закончил совещание с генералами и стоял один около походного стола, на котором лежали развернутые планы.
Честолюбие рисовало ему картины победы. Он не сомневался в ней, тем более что число его войск росло с каждым днем. Он не сомневался в исполнении своих ужасных, кровавых намерений, тем более что бессовестные льстецы, окружавшие его и рассчитывавшие впоследствии получить щедрую награду и теплые места, поддерживали в нем уверенность в победе и в законности его прав.
Наряду с честолюбивыми планами в душе дона Карлоса горело тайное желание, проснувшееся в нем в тот вечер, когда он снова увидел Амаранту. До того времени, пока она не появилась перед ним, он не вспоминал о ней, захваченный своими планами, но с того вечера родилось в нем неодолимое желание видеть ее опять своей. Ее красота, ее обольстительный стан зажгли в нем могучую страсть; Амаранта, прекрасная в своем гневе, заставила его чувства пылать гораздо сильнее, чем в то время, когда она любила его. В нем проснулась мучительная любовь, неодолимое влечение к Амаранте; ни того, ни другого не было в нем прежде.
Было ли это наказание свыше за его измену?
Теперь он любил с неукротимой страстью ту, которую так подло оттолкнул от себя! Он постоянно видел ее перед собой: когда оставался один, когда ложился в постель, образ ее не покидал его и во сне, и тогда он простирал к ней свои руки с мучительной страстью; образ Амаранты всюду преследовал его. Он проклинал себя за то, что не может теперь обладать ею…
Неподвижно стоял он, задумавшись, в своей палатке, неотрывно глядя в одну точку, и снова Амаранта как живая предстала перед ним во всей обольстительной, дивной ее красоте, с ее навсегда исчезнувшей любовью…
Занавес над входом в палатку заколебался… Вошел адъютант и остановился у входа, приняв почтительную позу.
— Что там такое? — отрывисто спросил дон Карлос.
— Бывший капрал Тристани, произведенный в капитаны по приказанию вашего величества, просит аудиенции, — доложил адъютант.
— Он хочет поблагодарить меня за повышение в чине, — отвечал дон Карлос, — он заслужил его внезапным нападением на гарнизон в Риво, и я принимаю его благодарность! Передайте это ему.
— Ваше величество, позвольте доложить, что капитан Изидор Тристани утверждает, будто у него важное донесение.
— Снова задумал что-нибудь?
— Он говорит, что свое сообщение хотел бы лично доложить вашему величеству!
Дон Карлос был недоволен причиняемым ему беспокойством, он немного помедлил и, быстро обернувшись к адъютанту, с недовольной миной сказал:
— Пусть войдет, но только скорей!
Офицер вышел из палатки, и вскоре худощавая, гибкая фигура Изидора появилась на пороге.
— С позволения вашего величества… — сказал он, поклонившись, и закрыл за собой занавес у входа.
Его косой взгляд выжидательно остановился на доне Карлосе, который внимательно рассматривал непрошеного гостя.
— Вы капитан Тристани? — спросил он.
— По милости вашего величества, — отвечал Изидор. — Я надеюсь, что ваше величество не изволили забыть меня! Тристани и Изидор — одно и то же лицо.
— Что привело вас сюда? — помедлив, быстро спросил Карлос, напоминание об Изидоре не очень-то понравилось ему.
— Тристани, командир отряда карлистов, хочет принести вам благодарность за все ваши милости…
— Я уже знаю, — прервал Карлос, отворачиваясь, — есть другой способ вместо пустых слов! Я принимаю вашу благодарность!
— Я бы не хотел навлечь на себя недовольство вашего величества, — быстро проговорил Изидор, — но я все-таки считаю своей обязанностью сообщить вам об одном случае, который имеет большое значение как для вашего величества, так и для меня!
— Говорите скорей!
— Внезапное нападение на Риво, которое было придумано мной…
— Все это я уже знаю! Смертный приговор дону Мануэлю Павиа уже подписан!
— В таком случае, вашему величеству известно, что в ту же ночь городская казна в Риво была похищена, — продолжал Изидор, несмотря на нетерпение дона Карлоса. — В городской казне было около семи тысяч дур о! Похищенное было вывезено, но между тем никто из нас не получил ничего!
— О казне ничего не известно и в штаб-квартире, — сказал дон Карлос, становясь более внимательным. — Что вы знаете об этом происшествии?
— Да будет известно вашему величеству, что внезапное нападение было придумано мною одним, но не один я участвовал в нем!
— Кто же еще, кроме вас?
— Генерал Доррегарай.
— Что это значит? Вы, кажется, обвиняете генерала?
— Сохрани Бог, ваше величество! Я хочу только сказать, что как я и мои солдаты не принимали участия в грабеже кассы, так и солдаты генерала Доррегарая ничего не знали о деньгах. Только два ривосских жителя, спрятавшихся в ту ночь в винном погребе недалеко от здания банка, говорят, что видели, как в дом вошел кто-то из высших военных чинов и с ним еще восемь человек.
— Этот офицер был из моих? '
— Жители говорят, что так, и по описанию… я не смею всего говорить вашему величеству…
— Но я хочу знать, и приказываю вам ничего не утаивать!
— Боязнь заслужить немилость вашего величества… Опасность…
— Ничего не бойтесь, я не буду взыскивать с вас за это.
— По описанию, — сказал, понижая голос, Изидор, — это был генерал… но я не говорю ничего!
В подобострастной фигуре Изидора было что-то неприятное, отталкивающее. Так подумал и дон Карлос, взглянув на него.
— Счастье ваше, что я дал слово не накладывать взыскания, — сказал он мрачно.
— Я считал своей обязанностью сообщить вашему величеству все, несмотря на опасность. Я не верю никому и считаю, что всегда лучше все знать и за всем наблюдать. У меня есть еще донесение…
— Если это опять какое-нибудь обвинение, так поберегите его для себя, — сказал дон Карлос.
— Это касается частных дел вашего величества, и я прошу милостиво простить меня, если мое сообщение окажется некстати. За эти дела ваше величество одно время платили мне, и потому я считаю до сих пор своим долгом служить вам. Ваше величество, может быть, помните девушку…
Дон Карлос насторожился. Изидор, наблюдавший за ним, заметил эту перемену в его лице.
— …Амаранту Галло, — продолжал он, — ее увели в монастырь, но она каким-то чудом скрылась оттуда.
— Как вы это узнали, капитан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125