..
— Где он живет?
— Его дом не спутаешь ни с каким другим. В самом центре города у него построен настоящий дворец, окруженный большим садом, но это не отпугивает от него людей, которые приходят туда угождать и есть за его столом. Каждое утро он обладает девушкой, тогда как им самим в то же время пользуется какой-нибудь юноша. Девушку и молодого человека ему приводят вечером, они возлежат за столом рядом с ним, он сам много ест и пьет вместе с приглашенными, которых обычно бывает очень много, потом целая процессия провожает его в роскошно убранную спальню, куда он уводит молодых людей. Громко сопя, он засыпает. А на следующее утро, после того как проснется, трах — и все!
Когда приказчик произносил слово «трах», он резко завел обе руки за спину и сделал жест, обозначавший соитие. Потом он отхлебнул еще глоток из оловянной кружки, приглашая Гонория сделать то же самое.
— В это время, — продолжал он, — его клиенты, вольноотпущенники и все остальные собираются перед большими двустворчатыми дверьми его комнаты. Рабы открывают эту дверь, и все созерцают трех любовников, украшенных цветами, сидящих на кровати. «Если вы хотите меня о чем-нибудь попросить, — бросает он тем, кто стоит напротив его кровати, — то это самый подходящий момент, так как сейчас я счастлив!» Вот кто такой Палфурний, — заключил судовой приказчик. — Так где ты живешь?
— Пока нигде. Эту ночь я проведу на судне, которое привезло меня из Остии.
— Если хочешь, живи здесь, на борту, тебе это разрешается, раз ты служил Сулле и Менезию. Живи. По крайней мере, до тех пор, пока галеры не будут проданы.
— Я благодарю тебя. И не отказываюсь.
— Сулла! — произнес приказчик, качая головой. — Я его никогда не видел. В Риме им просто закусили. Здесь, в этой стране, чтобы чего-то достичь, надо быть таким, как Палфурний, — гадом.
* * *
Гонорий шел по оживленным утренним улицам Помпеи, пробираясь между ослами, нагруженными арбузами, разнообразными овощами, мешками с древесным углем, домашней птицей в клетках — всем тем, что привозилось из окрестных сельских районов для продажи на базаре или просто на улице, так как Форум Холиториум, просторное помещение, предназначенное для продажи овощей и обвалившееся во время землетрясения шестьдесят второго года, до сих пор не было восстановлено, как и большинство зданий города. Странные крики уличных носильщиков, непонятные для непосвященных, расхваливали товар хозяйкам, наблюдавшим за своими рабами, которые, выполняя распоряжение городских властей, мыли мостовые перед домами.
Молодому человеку действительно не пришлось расспрашивать, как найти нужный ему дом: он сразу увидел атрий, заполненный людьми. Придворные короля Палфурния уже ожидали его пробуждения.
Вместе со всеми он поднялся по двум маршам лестницы, которая вела в переднюю, расположенную перед спальней хозяина дома. После того как открыли двустворчатую дверь, он, как и все, увидел Палфурния, сидевшего на кровати с высокими бронзовыми ножками и обнимавшего за талии двух своих товарищей по удовольствиям, украшенных свежими цветами, — все выглядело так, как рассказывал судовой приказчик.
Он всем улыбался, подзывал по именам то одного, то, другого, принимал принесенные ему документы: счета какой-то фермы, просьбу о денежной оплате расходов на свадебную церемонию, ходатайство по делу о размежевании и тому подобное. Секретарь клал все эти бумаги в большую корзину, устланную тканью. Он имел вид славного человека, думающего только о том, как помочь окружающим, и наслаждающегося жизнью, как эпикуреец. Те, кто знали, что Палфурний был закоренелым преступником, подделывателем документов и, кроме всего прочего, отравителем, здесь не присутствовали, тут это было известно только Гонорию, сыну Кэдо.
А тот видел перед собой огромную спальную комнату и монументальную кровать, выделявшуюся на фоне нежного пейзажа — сельского пейзажа Помпеи у подножия Везувия: комната выходила на террасу, отделявшуюся от нее лишь передвижной ширмой, которая утром раздвигалась рабами.
Один за другим клиенты, вольноотпущенники, арендаторы и просители спускались по лестнице. Адонис и Фрина, приносившие вместе с хозяином дома жертвы Венере, поднялись с кровати и в полной красоте своей наготы направились в ванную комнату.
Когда в комнате остался один лишь Гонорий, стоявший у входа, удивленный взгляд Палфурния остановился на этом посетителе, не желавшем уходить.
— Ну а чего хочешь ты, молодой человек? — спросил хозяин дома, лежа на кровати.
— Познакомиться с тобой, Палфурний, и лично поговорить об одном деле.
Толстяк уставился на посетителя, стараясь догадаться, что за попрошайка к нему явился.
— Так что такого важного ты хочешь сообщить? Эй, вы, там, — сказал он двум рабам, которые с одеждами стояли около кровати, — дайте что-нибудь, чем можно было бы скрыть от глаз этого мальчика мое очарование! — Он жизнерадостно рассмеялся и, когда те помогли ему надеть нечто вроде домашней тоги, богато украшенной вышивкой, встал с постели. — Подойди! Ничего не бойся! — пошутил он. — Я полон удовольствия и не причиню тебе никакого вреда. Пойдем на террасу, на свежий воздух...
Пока рабы закрывали дверь и убирали кровать, Гонорий пересек комнату и вышел вместе с Палфурнием на террасу, откуда открывался вид на Везувий, из кратера которого шел дым, растворявшийся в голубом небе.
— Не правда ли, чудесный пейзаж? — спросил хозяин дома, показывая на вулкан и окрестные холмы, которым море оливковых деревьев, освещенных солнцем, придавало серебряный блеск.
Они оба оперлись на мраморную балюстраду террасы.
— Поистине великолепный, Палфурний! Ты, как смертный, действительно очень богат, если можешь жить в подобном доме, окруженный такой красотой...
— Так и есть! Тем не менее я должен тебе сказать, что много трудился, чтобы достичь всего этого. Но скажи мне... я ведь не знаю даже твоего имени!
— Да нет, оно тебе известно! Я — Гонорий, сын Кэдо.
— Гонорий! Откуда мне тебя знать? — Но потом Палфурний, отличавшийся большой сообразительностью, отступил на шаг. — Гонорий! — вскричал он, хмуря брови. — Не хочешь ли ты сказать, что ты был адвокатом Суллы?
— Конечно! Я им и остаюсь, и еще в большей степени, чем был...
— Смотри-ка! — протянул толстяк. — И ты приехал сюда, ко мне! — Теперь он посмотрел на своего собеседника с недоверием, раздумывая, не прячет ли тот под туникой стилет или кинжал и не скрывает ли дурные намерения. — Разве тебе в Риме не дали понять, что ты не должен больше вмешиваться в наши дела? — бросил он сердитым голосом.
— Да, дали. Мне по-всякому дали понять и даже увезли в лес, привязали там к дереву, а в городе тем временем вынесли из дома все, что там находилось;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Где он живет?
— Его дом не спутаешь ни с каким другим. В самом центре города у него построен настоящий дворец, окруженный большим садом, но это не отпугивает от него людей, которые приходят туда угождать и есть за его столом. Каждое утро он обладает девушкой, тогда как им самим в то же время пользуется какой-нибудь юноша. Девушку и молодого человека ему приводят вечером, они возлежат за столом рядом с ним, он сам много ест и пьет вместе с приглашенными, которых обычно бывает очень много, потом целая процессия провожает его в роскошно убранную спальню, куда он уводит молодых людей. Громко сопя, он засыпает. А на следующее утро, после того как проснется, трах — и все!
Когда приказчик произносил слово «трах», он резко завел обе руки за спину и сделал жест, обозначавший соитие. Потом он отхлебнул еще глоток из оловянной кружки, приглашая Гонория сделать то же самое.
— В это время, — продолжал он, — его клиенты, вольноотпущенники и все остальные собираются перед большими двустворчатыми дверьми его комнаты. Рабы открывают эту дверь, и все созерцают трех любовников, украшенных цветами, сидящих на кровати. «Если вы хотите меня о чем-нибудь попросить, — бросает он тем, кто стоит напротив его кровати, — то это самый подходящий момент, так как сейчас я счастлив!» Вот кто такой Палфурний, — заключил судовой приказчик. — Так где ты живешь?
— Пока нигде. Эту ночь я проведу на судне, которое привезло меня из Остии.
— Если хочешь, живи здесь, на борту, тебе это разрешается, раз ты служил Сулле и Менезию. Живи. По крайней мере, до тех пор, пока галеры не будут проданы.
— Я благодарю тебя. И не отказываюсь.
— Сулла! — произнес приказчик, качая головой. — Я его никогда не видел. В Риме им просто закусили. Здесь, в этой стране, чтобы чего-то достичь, надо быть таким, как Палфурний, — гадом.
* * *
Гонорий шел по оживленным утренним улицам Помпеи, пробираясь между ослами, нагруженными арбузами, разнообразными овощами, мешками с древесным углем, домашней птицей в клетках — всем тем, что привозилось из окрестных сельских районов для продажи на базаре или просто на улице, так как Форум Холиториум, просторное помещение, предназначенное для продажи овощей и обвалившееся во время землетрясения шестьдесят второго года, до сих пор не было восстановлено, как и большинство зданий города. Странные крики уличных носильщиков, непонятные для непосвященных, расхваливали товар хозяйкам, наблюдавшим за своими рабами, которые, выполняя распоряжение городских властей, мыли мостовые перед домами.
Молодому человеку действительно не пришлось расспрашивать, как найти нужный ему дом: он сразу увидел атрий, заполненный людьми. Придворные короля Палфурния уже ожидали его пробуждения.
Вместе со всеми он поднялся по двум маршам лестницы, которая вела в переднюю, расположенную перед спальней хозяина дома. После того как открыли двустворчатую дверь, он, как и все, увидел Палфурния, сидевшего на кровати с высокими бронзовыми ножками и обнимавшего за талии двух своих товарищей по удовольствиям, украшенных свежими цветами, — все выглядело так, как рассказывал судовой приказчик.
Он всем улыбался, подзывал по именам то одного, то, другого, принимал принесенные ему документы: счета какой-то фермы, просьбу о денежной оплате расходов на свадебную церемонию, ходатайство по делу о размежевании и тому подобное. Секретарь клал все эти бумаги в большую корзину, устланную тканью. Он имел вид славного человека, думающего только о том, как помочь окружающим, и наслаждающегося жизнью, как эпикуреец. Те, кто знали, что Палфурний был закоренелым преступником, подделывателем документов и, кроме всего прочего, отравителем, здесь не присутствовали, тут это было известно только Гонорию, сыну Кэдо.
А тот видел перед собой огромную спальную комнату и монументальную кровать, выделявшуюся на фоне нежного пейзажа — сельского пейзажа Помпеи у подножия Везувия: комната выходила на террасу, отделявшуюся от нее лишь передвижной ширмой, которая утром раздвигалась рабами.
Один за другим клиенты, вольноотпущенники, арендаторы и просители спускались по лестнице. Адонис и Фрина, приносившие вместе с хозяином дома жертвы Венере, поднялись с кровати и в полной красоте своей наготы направились в ванную комнату.
Когда в комнате остался один лишь Гонорий, стоявший у входа, удивленный взгляд Палфурния остановился на этом посетителе, не желавшем уходить.
— Ну а чего хочешь ты, молодой человек? — спросил хозяин дома, лежа на кровати.
— Познакомиться с тобой, Палфурний, и лично поговорить об одном деле.
Толстяк уставился на посетителя, стараясь догадаться, что за попрошайка к нему явился.
— Так что такого важного ты хочешь сообщить? Эй, вы, там, — сказал он двум рабам, которые с одеждами стояли около кровати, — дайте что-нибудь, чем можно было бы скрыть от глаз этого мальчика мое очарование! — Он жизнерадостно рассмеялся и, когда те помогли ему надеть нечто вроде домашней тоги, богато украшенной вышивкой, встал с постели. — Подойди! Ничего не бойся! — пошутил он. — Я полон удовольствия и не причиню тебе никакого вреда. Пойдем на террасу, на свежий воздух...
Пока рабы закрывали дверь и убирали кровать, Гонорий пересек комнату и вышел вместе с Палфурнием на террасу, откуда открывался вид на Везувий, из кратера которого шел дым, растворявшийся в голубом небе.
— Не правда ли, чудесный пейзаж? — спросил хозяин дома, показывая на вулкан и окрестные холмы, которым море оливковых деревьев, освещенных солнцем, придавало серебряный блеск.
Они оба оперлись на мраморную балюстраду террасы.
— Поистине великолепный, Палфурний! Ты, как смертный, действительно очень богат, если можешь жить в подобном доме, окруженный такой красотой...
— Так и есть! Тем не менее я должен тебе сказать, что много трудился, чтобы достичь всего этого. Но скажи мне... я ведь не знаю даже твоего имени!
— Да нет, оно тебе известно! Я — Гонорий, сын Кэдо.
— Гонорий! Откуда мне тебя знать? — Но потом Палфурний, отличавшийся большой сообразительностью, отступил на шаг. — Гонорий! — вскричал он, хмуря брови. — Не хочешь ли ты сказать, что ты был адвокатом Суллы?
— Конечно! Я им и остаюсь, и еще в большей степени, чем был...
— Смотри-ка! — протянул толстяк. — И ты приехал сюда, ко мне! — Теперь он посмотрел на своего собеседника с недоверием, раздумывая, не прячет ли тот под туникой стилет или кинжал и не скрывает ли дурные намерения. — Разве тебе в Риме не дали понять, что ты не должен больше вмешиваться в наши дела? — бросил он сердитым голосом.
— Да, дали. Мне по-всякому дали понять и даже увезли в лес, привязали там к дереву, а в городе тем временем вынесли из дома все, что там находилось;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153