Потом, если захочешь, ты тоже сможешь...
Гонорий попытался решительно отказаться.
— Я не хочу этого делать, — объявил он. — Ублажи себя сам... К тому же я к этому не привык, и ты мне сделаешь больно.
— Нет, — спокойным голосом сказал угольщик. — У меня есть бараний жир. Повернись. Я смажу им твою дырку, и тогда все пройдет.
— А я повторяю тебе, что не согласен! Я тебе искренне благодарен за все, что ты сегодня для меня сделал, но, к сожалению, я не могу тебя удовлетворить... — Гонорий немного повысил голос к концу последней фразы.
— Если ты будешь слишком громко говорить, — прошептал Хотий, — то разбудишь остальных, и они тоже захотят попробовать, ведь ты же новенький...
Гонорий, который уже начал терять всякую надежду, замолчал. После паузы его сосед сказал:
— Если ты не повернешься, то я попрошу двоих подержать тебя, но тогда и они тоже засунут свое. Вот чего ты добьешься... — Хотий, опираясь на локти, держал в руке маленький горшочек с бараньим жиром, как по запаху чувствовал Гонорий. — Ну так? — спросил угольщик. — Ты поворачиваешься или мне их будить?
Гонорий, вздохнув, повернулся.
* * *
Лепид шел за плугом по длинному полю, извивавшемуся у подножия холма, поросшего лесом, по берегу реки, пересекавшей его владения. Земля была такой свежей — утром и вечером от реки на нее опускался туман, — что можно было начинать полевые работы рано утром.
Ощущая приятный запах отбрасываемой лемехом земли, бывший префект Анноны старался забыть о разочаровании, которым закончилась его авантюра во дворце Менезия. Со дня на день его все больше занимали каждодневные фермерские заботы. Тем не менее когда бывший претендент на должность трибуна один шел за упряжкой, то в его голове возникали воспоминания о поражении Суллы.
Четыре быка спокойным шагом дошли до конца вспаханного поля. Лепид развернул их на жирной, распаханной земле, они потянули за собой тяжелый плуг.
Повернув за животными, он вдруг увидел на дороге, которая шла вдоль реки, двух человек с посохами путешественников, направляющихся к нему. Тщедушный силуэт одного из них показался ему знакомым. Он подождал, пока эти двое приблизятся, и, только когда человечек помахал ему и позвал по имени, Лепид узнал в нем молодого адвоката, который тоже на какое-то время связал свою судьбу с неудавшейся жизнью бывшего офицера-легионера.
Пахарь оставил свою упряжку и пошел к небольшому деревянному мостику, через который могли перейти речку Гонорий и его спутник.
— Vale, Лепид! — сказал молодой адвокат.
— Vale, мой сын! Какой добрый ветер тебя занес? Или это все еще злой ветер, который пока не перестал дуть?
Его взгляд переходил с засаленной и наскоро починенной туники Гонория на лицо и грубую одежду того, кто держался с ним рядом.
— Хотий — угольщик, нашедший меня почти мертвым в лесу, куда я был завезен людьми Лацертия для того, чтобы помешать мне выступить защитником на процессе Суллы, — объяснил адвокат.
Лепид покачал головой:
— Так вот как! Когда я увидел, что тебя нет в зале суда, то я подумал, что ты тоже покинул галла... А ты меня, по крайней мере, успокоил на этот счет! Что касается меня, то я покинул Рим в тот же вечер. Как только услышал этот постыдный приговор...
— Какой приговор, Лепид? — забеспокоился Гонорий.
— Да звери! Офицер-легионер отдается на растерзание зверям на арене. Как какой-нибудь гнусный вор или мерзкий убийца! Ах! — простонал он. — Фемида отсутствовала в зале суда во время этого рокового процесса, как я думаю, иначе бы это огорчило богов...
— Звери... — удрученно произнес Гонорий.
— Да, мой сын! Сулла был признан виновным в изготовлении поддельного завещания, а несчастный Халлиль под страшными угрозами, в которых не приходится сомневаться, подтвердил, что они оба подделали руку Менезия. Я был единственным, кто сказал слова в его защиту, но они натыкались на стену, так что тебе не о чем жалеть: твою защитительную речь, как бы ловко она ни была составлена, постигла бы та же участь... — Тут он остановился, заметив, в каком жалком состоянии находятся путешественники, какая усталость читалась на лице молодого человека, явно менее выносливого, чем его компаньон. — Но ты сейчас больше нуждаешься в отдыхе, чем в моих жалобах, мой дорогой Гонорий! Иди без меня на ферму и скажи моему управляющему Луцию, что ты идешь от меня и что они должны без промедления выдать вам одежду и накормить... Я приду, как только закончу распахивать это поле.
* * *
Гонорий, вымытый рабами хозяина, одетый в несколько большую для него тунику, после сытного угощения лакомился виноградом. Лежа напротив него в триклинии, где рабы убирали со стола, Лепид наблюдал через открытое окно за угольщиком Хотием, тоже наевшимся и заснувшим на скамейке во дворе.
— Отдыхай здесь столько времени, сколько тебе потребуется, — сказал он. — Я предполагаю, что люди Лацертия посоветовали тебе не спешить с возвращением в город?
— Они действительно говорили такое и угрожали убить в следующий раз. Но у меня нет намерения отказываться от борьбы!
— От какой борьбы, мой друг?
— Я собираюсь потребовать пересмотреть этот бесчестный процесс, который бросает тень на юриспруденцию империи! У меня есть золото, оно хранится в доме, который мне помог снять в Риме Сулла, и до последней монеты и до последнего вздоха я буду бороться за него и за память Менезия! Я смешаю небо с землей, я поговорю с каждым сенатором, по очереди, и я докажу, что Лацертий и его приспешники совершали преступления...
— Великие боги! До того, как ты что-либо начнешь доказывать и встречаться с сенаторами, ты будешь проткнут кинжалом в толпе на улице или убит скамьей, которую выбросят из окна, чтобы проломить тебе череп!
Но адвокатик гордо Поднял подбородок:
— Люди Лацертия оскорбили и побили меня! И сделали худшее! Они не дали мне защитить человека... Они совершили страшный проступок! И они узнают, что нельзя безнаказанно устранить из зала суда Гонория, сына Кэдо!
— Я восхищен твоей решимостью и назвал бы ее отвагой. Но они отравили Менезия, одного из самых влиятельных людей в Риме и армии. Они, наконец, расправились с Суллой, который не уступал им ни в смелости, ни в ловкости. Они значительно сильнее нас.
Но Гонорий не сдавался:
— Остается только выжидать удобного момента, Лепид! Боги, разгневанные их преступлениями, в конце концов оставят их... И тогда придет мой час! Я выступлю с речью перед объединенным сенатом. Я вызову гнев сенаторов тем, что представлю свидетельские показания, которые тайно соберу. Они установят истину!
Лепид не мог не улыбнуться:
— Но у тебя нет и десяти сестерциев, чтобы вернуться в Рим...
— Я пойду пешком!
— Ну нет, мой друг! Я дам тебе деньги и лошадь. А если ты передумаешь, что я и советую тебе сделать для твоего же блага, то возвращайся сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Гонорий попытался решительно отказаться.
— Я не хочу этого делать, — объявил он. — Ублажи себя сам... К тому же я к этому не привык, и ты мне сделаешь больно.
— Нет, — спокойным голосом сказал угольщик. — У меня есть бараний жир. Повернись. Я смажу им твою дырку, и тогда все пройдет.
— А я повторяю тебе, что не согласен! Я тебе искренне благодарен за все, что ты сегодня для меня сделал, но, к сожалению, я не могу тебя удовлетворить... — Гонорий немного повысил голос к концу последней фразы.
— Если ты будешь слишком громко говорить, — прошептал Хотий, — то разбудишь остальных, и они тоже захотят попробовать, ведь ты же новенький...
Гонорий, который уже начал терять всякую надежду, замолчал. После паузы его сосед сказал:
— Если ты не повернешься, то я попрошу двоих подержать тебя, но тогда и они тоже засунут свое. Вот чего ты добьешься... — Хотий, опираясь на локти, держал в руке маленький горшочек с бараньим жиром, как по запаху чувствовал Гонорий. — Ну так? — спросил угольщик. — Ты поворачиваешься или мне их будить?
Гонорий, вздохнув, повернулся.
* * *
Лепид шел за плугом по длинному полю, извивавшемуся у подножия холма, поросшего лесом, по берегу реки, пересекавшей его владения. Земля была такой свежей — утром и вечером от реки на нее опускался туман, — что можно было начинать полевые работы рано утром.
Ощущая приятный запах отбрасываемой лемехом земли, бывший префект Анноны старался забыть о разочаровании, которым закончилась его авантюра во дворце Менезия. Со дня на день его все больше занимали каждодневные фермерские заботы. Тем не менее когда бывший претендент на должность трибуна один шел за упряжкой, то в его голове возникали воспоминания о поражении Суллы.
Четыре быка спокойным шагом дошли до конца вспаханного поля. Лепид развернул их на жирной, распаханной земле, они потянули за собой тяжелый плуг.
Повернув за животными, он вдруг увидел на дороге, которая шла вдоль реки, двух человек с посохами путешественников, направляющихся к нему. Тщедушный силуэт одного из них показался ему знакомым. Он подождал, пока эти двое приблизятся, и, только когда человечек помахал ему и позвал по имени, Лепид узнал в нем молодого адвоката, который тоже на какое-то время связал свою судьбу с неудавшейся жизнью бывшего офицера-легионера.
Пахарь оставил свою упряжку и пошел к небольшому деревянному мостику, через который могли перейти речку Гонорий и его спутник.
— Vale, Лепид! — сказал молодой адвокат.
— Vale, мой сын! Какой добрый ветер тебя занес? Или это все еще злой ветер, который пока не перестал дуть?
Его взгляд переходил с засаленной и наскоро починенной туники Гонория на лицо и грубую одежду того, кто держался с ним рядом.
— Хотий — угольщик, нашедший меня почти мертвым в лесу, куда я был завезен людьми Лацертия для того, чтобы помешать мне выступить защитником на процессе Суллы, — объяснил адвокат.
Лепид покачал головой:
— Так вот как! Когда я увидел, что тебя нет в зале суда, то я подумал, что ты тоже покинул галла... А ты меня, по крайней мере, успокоил на этот счет! Что касается меня, то я покинул Рим в тот же вечер. Как только услышал этот постыдный приговор...
— Какой приговор, Лепид? — забеспокоился Гонорий.
— Да звери! Офицер-легионер отдается на растерзание зверям на арене. Как какой-нибудь гнусный вор или мерзкий убийца! Ах! — простонал он. — Фемида отсутствовала в зале суда во время этого рокового процесса, как я думаю, иначе бы это огорчило богов...
— Звери... — удрученно произнес Гонорий.
— Да, мой сын! Сулла был признан виновным в изготовлении поддельного завещания, а несчастный Халлиль под страшными угрозами, в которых не приходится сомневаться, подтвердил, что они оба подделали руку Менезия. Я был единственным, кто сказал слова в его защиту, но они натыкались на стену, так что тебе не о чем жалеть: твою защитительную речь, как бы ловко она ни была составлена, постигла бы та же участь... — Тут он остановился, заметив, в каком жалком состоянии находятся путешественники, какая усталость читалась на лице молодого человека, явно менее выносливого, чем его компаньон. — Но ты сейчас больше нуждаешься в отдыхе, чем в моих жалобах, мой дорогой Гонорий! Иди без меня на ферму и скажи моему управляющему Луцию, что ты идешь от меня и что они должны без промедления выдать вам одежду и накормить... Я приду, как только закончу распахивать это поле.
* * *
Гонорий, вымытый рабами хозяина, одетый в несколько большую для него тунику, после сытного угощения лакомился виноградом. Лежа напротив него в триклинии, где рабы убирали со стола, Лепид наблюдал через открытое окно за угольщиком Хотием, тоже наевшимся и заснувшим на скамейке во дворе.
— Отдыхай здесь столько времени, сколько тебе потребуется, — сказал он. — Я предполагаю, что люди Лацертия посоветовали тебе не спешить с возвращением в город?
— Они действительно говорили такое и угрожали убить в следующий раз. Но у меня нет намерения отказываться от борьбы!
— От какой борьбы, мой друг?
— Я собираюсь потребовать пересмотреть этот бесчестный процесс, который бросает тень на юриспруденцию империи! У меня есть золото, оно хранится в доме, который мне помог снять в Риме Сулла, и до последней монеты и до последнего вздоха я буду бороться за него и за память Менезия! Я смешаю небо с землей, я поговорю с каждым сенатором, по очереди, и я докажу, что Лацертий и его приспешники совершали преступления...
— Великие боги! До того, как ты что-либо начнешь доказывать и встречаться с сенаторами, ты будешь проткнут кинжалом в толпе на улице или убит скамьей, которую выбросят из окна, чтобы проломить тебе череп!
Но адвокатик гордо Поднял подбородок:
— Люди Лацертия оскорбили и побили меня! И сделали худшее! Они не дали мне защитить человека... Они совершили страшный проступок! И они узнают, что нельзя безнаказанно устранить из зала суда Гонория, сына Кэдо!
— Я восхищен твоей решимостью и назвал бы ее отвагой. Но они отравили Менезия, одного из самых влиятельных людей в Риме и армии. Они, наконец, расправились с Суллой, который не уступал им ни в смелости, ни в ловкости. Они значительно сильнее нас.
Но Гонорий не сдавался:
— Остается только выжидать удобного момента, Лепид! Боги, разгневанные их преступлениями, в конце концов оставят их... И тогда придет мой час! Я выступлю с речью перед объединенным сенатом. Я вызову гнев сенаторов тем, что представлю свидетельские показания, которые тайно соберу. Они установят истину!
Лепид не мог не улыбнуться:
— Но у тебя нет и десяти сестерциев, чтобы вернуться в Рим...
— Я пойду пешком!
— Ну нет, мой друг! Я дам тебе деньги и лошадь. А если ты передумаешь, что я и советую тебе сделать для твоего же блага, то возвращайся сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153