Скоро он уже вошел во двор заведения Спора, пересек этот двор и, войдя в отдел конторы, занимавшейся сдачей внаем лошадей и повозок, о чем говорила вывеска, спросил на несколько дней мула. Пока служащий просматривал список всех имевшихся в наличии свободных лошадей, Гонорий искал глазами в зале, заполненном доброй дюжиной писцов, сидевших за конторками с папирусами и табличками, того, кто помог ему три дня назад и был так любезен.
В этот момент тот самый юноша поднял на него глаза и улыбнулся так же, как и в первую встречу. А когда клиент, оставив обычный залог в четыреста сестерциев, вышел из конторы вслед за рабом, провожавшим его к мулу под номером XIV, то увидел, что юноша тоже поднялся из-за конторки. Пока раб-конюх чистил животное, чтобы сдать его заказчику в лучшем виде, в соответствии с правилами такого серьезного заведения, как контора Спора «Любой наем и аренда», юноша подошел к Гонорию, стоявшему перед конюшней.
— Ave! — сказал он, краснея.
— Ave! Как твои дела?
— Благодарю вас. У меня все хорошо, а было бы еще лучше, если бы вы сдержали свое обещание и подошли, как мы договаривались, к выходу из конторы...
И он попытался улыбнуться своей грустной улыбкой, которая, как он знал, очаровывала людей.
— Прости меня, — сказал Гонорий. — Я часто думал о тебе, но мне нужно было уладить сложные дела, и различные обстоятельства помешали узнать то удовольствие, которое, несомненно, ожидало нас.
— На сколько дней вы берете этого мула?
— Я сказал, что на пять, но надеюсь вернуться раньше. И на этот раз, обещаю тебе...
Тот покачал головой:
— Пусть боги и сам Эрос сделают так, чтобы это было правдой и чтобы я смог провести вместе с вами вечер того дня, когда вы вернетесь вместе с этим животным...
Гонорий осторожно взял его за руку, смотря в это время в направлении конторы.
— Не навлечешь ли ты на себя гнев за то, что отсутствуешь на месте и кто-то другой должен делать за тебя записи?
— Да нет. Мы здесь пользуемся относительной свободой, и к тому же Спора нет на месте.
— Так он не всегда бывает в конторе? — продолжал расспрашивать молодой адвокат, пока конюх выводил из конюшни мула с цифрой «XIV» на пластинке и который действительно был в прекрасном состоянии.
— Очень часто, — сказал юноша.
— А на этот раз его уже давно нет?
— Никто его не видел уже три дня. Но такое бывает. Как он находит новую подружку по вкусу, то некоторое время не показывается.
— А дела от этого не страдают?
— Нет. Его вольноотпущенник Флор ведет их лучше, чем хозяин.
— А его жена? — развеселился Гонорий. — Она должна устраивать ему сцены...
— Да что вы! — ответил юноша, пожимая плечами. — Она любит девушек и обрыскивает все рынки, где торгуют рабами, чтобы купить малышек и потом всему обучить. Таким образом, они хорошо ладят друг с другом. Их брак — это денежное дело, которое устроили две их семьи.
Гонорий поблагодарил раба, державшего мула, и дал ему монету в один сестерций, взяв у него из рук повод.
— Я уверен, — сказал он, собираясь сесть на мула верхом, — что Спор заинтересовался таким красивым лицом, как твое, когда ты поступил сюда...
Юноша понимающе улыбнулся:
— Я должен сказать, что такое действительно случается с новенькими, но потом он уже больше не обращает на них внимания.
Гонорий сидел уже в седле.
— Он любит только что-то новое, ведь так?
— Именно так, — ответил эфеб.
— А ты тоже такой? — спросил Гонорий, наклонившись к нему.
— Нет! — протестующе ответил тот. — Совсем не такой!
— Но у тебя же есть друг, который с тобой живет, а ты хочешь увидеться со мной?
— Мой друг уехал. Он поехал жить с одним ретиарием в Геркуланум, тот просто животное, покрытое рыжей шерстью; однажды он привел его к нам переночевать, так от него пахло чесноком и всю ночь он шумно пускал газы. Я люблю мужественных мужчин. Но у того все было преувеличено. Поэтому-то я теперь совсем один, и я был бы счастлив, если бы вы поселились у меня... Это небольшое жилище, но у меня есть лоджия, которая выходит в сад, и вечером на ней очень хорошо.
— Я благодарю тебя... Я подумаю над твоим предложением, но сначала нам надо понять, сможем ли мы поладить друг с другом.
— Я уверен, что сможем! — с необычайной живостью воскликнул молодой писец, имевший такое нежное сердце, а Гонорий уже натянул поводья и ударил коленями мула, чтобы тот тронулся с места. — И я уверяю вас, что, когда мы останемся наедине, я сделаю для вас все, что вы ни попросите, чтобы доставить вам удовольствие!
Выезжая на улицу, молодой адвокат обернулся, чтобы еще раз посмотреть на завоеванного им юношу, который все еще стоял около конюшни и с грустной улыбкой смотрел ему вслед. В этот момент Везувий вновь начал сердиться, как несколько часов назад, когда Палфурний и его гость разговаривали на террасе, одновременно и любуясь грандиозным зрелищем, и ужасаясь силе слепой стихии. Встревоженные этим угрожающим ворчанием, все окружавшие Гонория в смятении замерли, глядя на величественный силуэт, возвышавшийся над городом.
Но Гонорий твердо решил во что бы то ни стало помочь Сулле, поэтому он не стал раздумывать о нешуточной опасности, грозившей ему на склонах дымящегося гиганта, готового вот-вот разгневаться.
Глава 41
Везувий захватывает власть
Августовское солнце уже многие часы нещадно накаляло ступеньки, высеченные в слепящей глаза серной породе, проклятых миром рудокопов, изнывающих в адском пекле, бессмысленно нагроможденные бараки, жалкие лавки и две харчевни, отупевших от жары рабов, которые разливали теплую воду из цистерн по кувшинам, облепленных мухами мулов, привязанных к своим колышкам. Наконец наступила ночь, со стороны морского берега и с залива подул бриз, скоро должна была взойти луна, цвет которой помогал забыть все зло и все несправедливости еще одного каторжного дня.
Котий снова сидел с держателем харчевни Литиасом под навесом, где тот любил поговорить о делах. Они то разглядывали темную массу лагерных ворот прямо напротив, то смотрели отсюда, сверху, вдаль — на море, на поверхности которого играли лунные блики, и на берег, где на темной прибрежной полосе угадывались огни Помпеи и Геркуланума.
Литиас, отложивший две тысячи сестерциев за посредничество в том деле, когда заключенному Сулле было позволено переспать со своей молоденькой рабыней, знал, что у Котия есть и другие идеи в голове, да и Котий понимал, что Литиас обо всем догадывался. Разговор, который они сейчас начнут, будет решающим, и Литиас мысленно подсчитывал возможные барыши. Главной мечтой держателя харчевни был большой дом с садом в окрестностях Геркуланума, который он хотел построить между морем и дорогой, ведущей в Неаполис. Как только он вытянет из лагеря и рудников все возможные деньги, то уедет из этого безнадежного места, куда приехал семь лет назад, имея всего три тысячи сестерциев и двух нескладных рабов, купленных по дешевке, спустится вниз и станет там жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
В этот момент тот самый юноша поднял на него глаза и улыбнулся так же, как и в первую встречу. А когда клиент, оставив обычный залог в четыреста сестерциев, вышел из конторы вслед за рабом, провожавшим его к мулу под номером XIV, то увидел, что юноша тоже поднялся из-за конторки. Пока раб-конюх чистил животное, чтобы сдать его заказчику в лучшем виде, в соответствии с правилами такого серьезного заведения, как контора Спора «Любой наем и аренда», юноша подошел к Гонорию, стоявшему перед конюшней.
— Ave! — сказал он, краснея.
— Ave! Как твои дела?
— Благодарю вас. У меня все хорошо, а было бы еще лучше, если бы вы сдержали свое обещание и подошли, как мы договаривались, к выходу из конторы...
И он попытался улыбнуться своей грустной улыбкой, которая, как он знал, очаровывала людей.
— Прости меня, — сказал Гонорий. — Я часто думал о тебе, но мне нужно было уладить сложные дела, и различные обстоятельства помешали узнать то удовольствие, которое, несомненно, ожидало нас.
— На сколько дней вы берете этого мула?
— Я сказал, что на пять, но надеюсь вернуться раньше. И на этот раз, обещаю тебе...
Тот покачал головой:
— Пусть боги и сам Эрос сделают так, чтобы это было правдой и чтобы я смог провести вместе с вами вечер того дня, когда вы вернетесь вместе с этим животным...
Гонорий осторожно взял его за руку, смотря в это время в направлении конторы.
— Не навлечешь ли ты на себя гнев за то, что отсутствуешь на месте и кто-то другой должен делать за тебя записи?
— Да нет. Мы здесь пользуемся относительной свободой, и к тому же Спора нет на месте.
— Так он не всегда бывает в конторе? — продолжал расспрашивать молодой адвокат, пока конюх выводил из конюшни мула с цифрой «XIV» на пластинке и который действительно был в прекрасном состоянии.
— Очень часто, — сказал юноша.
— А на этот раз его уже давно нет?
— Никто его не видел уже три дня. Но такое бывает. Как он находит новую подружку по вкусу, то некоторое время не показывается.
— А дела от этого не страдают?
— Нет. Его вольноотпущенник Флор ведет их лучше, чем хозяин.
— А его жена? — развеселился Гонорий. — Она должна устраивать ему сцены...
— Да что вы! — ответил юноша, пожимая плечами. — Она любит девушек и обрыскивает все рынки, где торгуют рабами, чтобы купить малышек и потом всему обучить. Таким образом, они хорошо ладят друг с другом. Их брак — это денежное дело, которое устроили две их семьи.
Гонорий поблагодарил раба, державшего мула, и дал ему монету в один сестерций, взяв у него из рук повод.
— Я уверен, — сказал он, собираясь сесть на мула верхом, — что Спор заинтересовался таким красивым лицом, как твое, когда ты поступил сюда...
Юноша понимающе улыбнулся:
— Я должен сказать, что такое действительно случается с новенькими, но потом он уже больше не обращает на них внимания.
Гонорий сидел уже в седле.
— Он любит только что-то новое, ведь так?
— Именно так, — ответил эфеб.
— А ты тоже такой? — спросил Гонорий, наклонившись к нему.
— Нет! — протестующе ответил тот. — Совсем не такой!
— Но у тебя же есть друг, который с тобой живет, а ты хочешь увидеться со мной?
— Мой друг уехал. Он поехал жить с одним ретиарием в Геркуланум, тот просто животное, покрытое рыжей шерстью; однажды он привел его к нам переночевать, так от него пахло чесноком и всю ночь он шумно пускал газы. Я люблю мужественных мужчин. Но у того все было преувеличено. Поэтому-то я теперь совсем один, и я был бы счастлив, если бы вы поселились у меня... Это небольшое жилище, но у меня есть лоджия, которая выходит в сад, и вечером на ней очень хорошо.
— Я благодарю тебя... Я подумаю над твоим предложением, но сначала нам надо понять, сможем ли мы поладить друг с другом.
— Я уверен, что сможем! — с необычайной живостью воскликнул молодой писец, имевший такое нежное сердце, а Гонорий уже натянул поводья и ударил коленями мула, чтобы тот тронулся с места. — И я уверяю вас, что, когда мы останемся наедине, я сделаю для вас все, что вы ни попросите, чтобы доставить вам удовольствие!
Выезжая на улицу, молодой адвокат обернулся, чтобы еще раз посмотреть на завоеванного им юношу, который все еще стоял около конюшни и с грустной улыбкой смотрел ему вслед. В этот момент Везувий вновь начал сердиться, как несколько часов назад, когда Палфурний и его гость разговаривали на террасе, одновременно и любуясь грандиозным зрелищем, и ужасаясь силе слепой стихии. Встревоженные этим угрожающим ворчанием, все окружавшие Гонория в смятении замерли, глядя на величественный силуэт, возвышавшийся над городом.
Но Гонорий твердо решил во что бы то ни стало помочь Сулле, поэтому он не стал раздумывать о нешуточной опасности, грозившей ему на склонах дымящегося гиганта, готового вот-вот разгневаться.
Глава 41
Везувий захватывает власть
Августовское солнце уже многие часы нещадно накаляло ступеньки, высеченные в слепящей глаза серной породе, проклятых миром рудокопов, изнывающих в адском пекле, бессмысленно нагроможденные бараки, жалкие лавки и две харчевни, отупевших от жары рабов, которые разливали теплую воду из цистерн по кувшинам, облепленных мухами мулов, привязанных к своим колышкам. Наконец наступила ночь, со стороны морского берега и с залива подул бриз, скоро должна была взойти луна, цвет которой помогал забыть все зло и все несправедливости еще одного каторжного дня.
Котий снова сидел с держателем харчевни Литиасом под навесом, где тот любил поговорить о делах. Они то разглядывали темную массу лагерных ворот прямо напротив, то смотрели отсюда, сверху, вдаль — на море, на поверхности которого играли лунные блики, и на берег, где на темной прибрежной полосе угадывались огни Помпеи и Геркуланума.
Литиас, отложивший две тысячи сестерциев за посредничество в том деле, когда заключенному Сулле было позволено переспать со своей молоденькой рабыней, знал, что у Котия есть и другие идеи в голове, да и Котий понимал, что Литиас обо всем догадывался. Разговор, который они сейчас начнут, будет решающим, и Литиас мысленно подсчитывал возможные барыши. Главной мечтой держателя харчевни был большой дом с садом в окрестностях Геркуланума, который он хотел построить между морем и дорогой, ведущей в Неаполис. Как только он вытянет из лагеря и рудников все возможные деньги, то уедет из этого безнадежного места, куда приехал семь лет назад, имея всего три тысячи сестерциев и двух нескладных рабов, купленных по дешевке, спустится вниз и станет там жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153