Но какое мне было до этого
дело? Я знала, что позвоню Жанне. Я отдам в ее руки мое прошлое и будущее,
а сама лягу спать. И пусть она наводит порядок и разбирается, кто кого
убил.
Вторая комната была ничьей, третья - той, где, наверное, спала Жанна,
пока я находилась в клинике. Указывали на это и огромные размеры платьев,
висевших в шкафу, и запах духов, застоявшийся в соседней ванной.
Наконец я открыла ту комнату, которую искала. В ней не осталось
ничего, кроме мебели, кое-какого белья в комоде, халатика в сине-зеленую
клетку (на верхнем кармашке вышито: "До") и трех чемоданов, стоявших в ряд
у кровати.
Чемоданы были полны. Вытряхнув на ковер содержимое, я поняла, что
Жанна привезла эти чемоданы с мыса Кадэ. В двух были вещи Ми, которые
Жанна от меня утаила. Если они находились в этой комнате, то потому, может
быть, что у Жанны не хватало мужества войти в комнату умершей. А может, и
не потому.
В третьем чемодане, который был поменьше, оказалось очень мало
одежды, но зато лежали письма и бумаги, принадлежавшие до. Мне не
верилось, что это все, но я сказала себе, что, наверное, старикам Лои
отдали другие вещи их дочери, уцелевшие от пожара.
Я развязала веревочку, которой была связана пачка писем. это были
письма крестной Мидоля (она так и подписывалась) к кому-то, кого я сначала
приняла за Ми, потому что они начинались словами: "моя милочка", "carina"
(дорогая), "моя крошка". Читая их, я поняла, что хотя в них много
говорилось о Ми, обращены они к До. Возможно, у меня теперь было довольно
своеобразное представление об орфографии, но, помоему, письма крестной
просто пестрели ошибками. Однако они были очень нежные, и от того, что я
читала между строк, у меня снова стыла кровь.
Я отложила осмотр своего имущества и пошла искать телефон. Он
оказался в спальне Ми. Я позвонила в нейи. было около часу ночи, но Жанна,
должно быть, держала руку на телефонной трубке, потому что сразу ответила.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, Жанна закричала, что она изнывает
от тревоги; на меня посыпались оскорбления вперемежку с мольбами. Тогда я
тоже крикнула:
- Да погоди же!
- Где ты?
- На Курсель.
Внезапная пауза, которая затягивалась и могла означать все что
угодно: удивление, признание. Наконец я сказала:
- Приезжай, я жду!
- Как ты себя чувствуешь?
- Плохо. Привези мне перчатки.
Я повесила трубку. Вернувшись в спальню До, я продолжала рыться в
МОИХ бумагах. затем взяла смену белья, которая принадлежала МНЕ, клетчатый
халатик и переоделась. Я сняла с себя даже туфли и босиком спустилась в
первый этаж. Единственное, что я оставила себе от "той, другой", были
перчатки, они-то были МОИМИ перчатками.
В столовой я зажгла все лампы, достала коньяк и выпила глоток прямо
из бутылки. затем я долго возилась с проигрывателем, пока не сообразила,
как он устроен. Поставила я чтото шумное. От коньяка я чувствовала себя
лучше, но побоялась пить еще. На всякий случай я взяла его с собой в
соседнюю комнату, где, кажется, было теплее, и улеглась там в темноте,
прижимая к груди бутылку.
Минут через двадцать после моего телефонного звонка я услышала, что
где-то отворилась дверь. спустя еще минуту в столовой смолкла музыка. Шаги
приближались к моей комнате. Жанна не зажигала света. Я увидела ее темный
длинный силуэт в проеме, ее рука легла на ручку двери - точный негатив
изображения той молодой женщины, что явилась мне солнечным утром в
клинике. Несколько секунд Жанна молчала, затем проговорила своим мягким,
глубоким и спокойным голосом:
- Здравствуй, До.
4
Все это началось однажды днем в феврале, в банке, где работала До,
началось с того, что Ми впоследствии называла (и слушателям, конечно,
полагалось смеяться) "счастливым случаем". Чек был похож на все другие
чеки, которые проходили через руки До с девяти утра до пяти вечера, не
считая сорокапятиминутного перерыва на завтрак. На нем имелась подпись
владельца текущего счета, Франсуа Шанса, и только когда до внесла выплату
в дебет, она прочла на обороте чека передаточную надпись на имя Мишель
Изоля.
До почти непроизвольно вскинула глаза, посмотрев через головы
товарок, и увидела по другую сторону стола кассиров девушку в бежевом
пальто, голубоглазую, с длинными черными волосами. До продолжала сидеть,
ошеломленная не столько появлением Ми, сколько ее красотой. Между тем
одному богу известно, как часто рисовала она в своем воображении эту
встречу: иногда она встречала Ми на теплоходе (на шикарном теплоходе!),
иногда в театре (куда До никогда не ходила), а однажды встретила где-то на
пляже в Италии (до в жизни не была в Италии). Вобщем, происходило это
неведомо где, в мире на грани сна, когда можно, засыпая, выдумывать без
оглядки все, что душе угодно.
А нынешняя встреча за пятнадцать минут до звонка, возвещающего конец
рабочего дня, у стола, который До видела перед собой ежедневно вот уже два
года, воспринималась как нечто еще менее рельное, и все же не удивляла.
Однако Ми была так красива, так ослепительно хороша, она казалась таким
законченным воплощением счастья, что, увиденная воочию, развеяла все
прежние мечты.
В мечтах жизнь представлялась проще. Случайно найдя свою осиротевшую
подругу, До на поверку оказывалась выше ее по всем статьям: и ростом брала
(168 см), и примерным прилежанием (аттестат зрелости с оценкой "хорошо" по
всем предметам), и сметкой (она округляла капиталец Ми какими-то не вполне
ясными операциями на бирже), и отвагой (спасала крестную Мидоля во время
кораблекрушения, а Ми думала только о себе и утонула), и у мужчин До
пользовалась большим успехом (жених Ми, некий итальянский князь, за три
дня до их свадьбы предлагал руку и сердце бедной кузине - кошмарные
переживания), словом, До брала всем. И, само собой разумеется, красотой
тоже.
Девушка в бежевом пальто - издали она казалась старше двадцати лет, и
движения у нее были очень уверенные - спрятала врученные ей деньги в
сумочку, на миг сверкнула улыбкой и направилась к выходу из банка, где ее
ждала приятельница.
Доменика пробиралась между конторками с каким-то странным чувством
внутреннего сопротивления. Она говорила себе: "Я ее потеряю, я ее больше
не увижу. А если увижу, если наберусь храбрости с ней заговорить, она
снизойдет до улыбки и тут же забудет обо мне, равнодушно отвернется".
Так оно примерно и случилось. До догнала обеих девушек на бульваре
Сен-Мишель, в метрах пятидесяти от банка, когда они собирались сесь в
белую "MG", стоявшую в запрещенном для стоянки месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
дело? Я знала, что позвоню Жанне. Я отдам в ее руки мое прошлое и будущее,
а сама лягу спать. И пусть она наводит порядок и разбирается, кто кого
убил.
Вторая комната была ничьей, третья - той, где, наверное, спала Жанна,
пока я находилась в клинике. Указывали на это и огромные размеры платьев,
висевших в шкафу, и запах духов, застоявшийся в соседней ванной.
Наконец я открыла ту комнату, которую искала. В ней не осталось
ничего, кроме мебели, кое-какого белья в комоде, халатика в сине-зеленую
клетку (на верхнем кармашке вышито: "До") и трех чемоданов, стоявших в ряд
у кровати.
Чемоданы были полны. Вытряхнув на ковер содержимое, я поняла, что
Жанна привезла эти чемоданы с мыса Кадэ. В двух были вещи Ми, которые
Жанна от меня утаила. Если они находились в этой комнате, то потому, может
быть, что у Жанны не хватало мужества войти в комнату умершей. А может, и
не потому.
В третьем чемодане, который был поменьше, оказалось очень мало
одежды, но зато лежали письма и бумаги, принадлежавшие до. Мне не
верилось, что это все, но я сказала себе, что, наверное, старикам Лои
отдали другие вещи их дочери, уцелевшие от пожара.
Я развязала веревочку, которой была связана пачка писем. это были
письма крестной Мидоля (она так и подписывалась) к кому-то, кого я сначала
приняла за Ми, потому что они начинались словами: "моя милочка", "carina"
(дорогая), "моя крошка". Читая их, я поняла, что хотя в них много
говорилось о Ми, обращены они к До. Возможно, у меня теперь было довольно
своеобразное представление об орфографии, но, помоему, письма крестной
просто пестрели ошибками. Однако они были очень нежные, и от того, что я
читала между строк, у меня снова стыла кровь.
Я отложила осмотр своего имущества и пошла искать телефон. Он
оказался в спальне Ми. Я позвонила в нейи. было около часу ночи, но Жанна,
должно быть, держала руку на телефонной трубке, потому что сразу ответила.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, Жанна закричала, что она изнывает
от тревоги; на меня посыпались оскорбления вперемежку с мольбами. Тогда я
тоже крикнула:
- Да погоди же!
- Где ты?
- На Курсель.
Внезапная пауза, которая затягивалась и могла означать все что
угодно: удивление, признание. Наконец я сказала:
- Приезжай, я жду!
- Как ты себя чувствуешь?
- Плохо. Привези мне перчатки.
Я повесила трубку. Вернувшись в спальню До, я продолжала рыться в
МОИХ бумагах. затем взяла смену белья, которая принадлежала МНЕ, клетчатый
халатик и переоделась. Я сняла с себя даже туфли и босиком спустилась в
первый этаж. Единственное, что я оставила себе от "той, другой", были
перчатки, они-то были МОИМИ перчатками.
В столовой я зажгла все лампы, достала коньяк и выпила глоток прямо
из бутылки. затем я долго возилась с проигрывателем, пока не сообразила,
как он устроен. Поставила я чтото шумное. От коньяка я чувствовала себя
лучше, но побоялась пить еще. На всякий случай я взяла его с собой в
соседнюю комнату, где, кажется, было теплее, и улеглась там в темноте,
прижимая к груди бутылку.
Минут через двадцать после моего телефонного звонка я услышала, что
где-то отворилась дверь. спустя еще минуту в столовой смолкла музыка. Шаги
приближались к моей комнате. Жанна не зажигала света. Я увидела ее темный
длинный силуэт в проеме, ее рука легла на ручку двери - точный негатив
изображения той молодой женщины, что явилась мне солнечным утром в
клинике. Несколько секунд Жанна молчала, затем проговорила своим мягким,
глубоким и спокойным голосом:
- Здравствуй, До.
4
Все это началось однажды днем в феврале, в банке, где работала До,
началось с того, что Ми впоследствии называла (и слушателям, конечно,
полагалось смеяться) "счастливым случаем". Чек был похож на все другие
чеки, которые проходили через руки До с девяти утра до пяти вечера, не
считая сорокапятиминутного перерыва на завтрак. На нем имелась подпись
владельца текущего счета, Франсуа Шанса, и только когда до внесла выплату
в дебет, она прочла на обороте чека передаточную надпись на имя Мишель
Изоля.
До почти непроизвольно вскинула глаза, посмотрев через головы
товарок, и увидела по другую сторону стола кассиров девушку в бежевом
пальто, голубоглазую, с длинными черными волосами. До продолжала сидеть,
ошеломленная не столько появлением Ми, сколько ее красотой. Между тем
одному богу известно, как часто рисовала она в своем воображении эту
встречу: иногда она встречала Ми на теплоходе (на шикарном теплоходе!),
иногда в театре (куда До никогда не ходила), а однажды встретила где-то на
пляже в Италии (до в жизни не была в Италии). Вобщем, происходило это
неведомо где, в мире на грани сна, когда можно, засыпая, выдумывать без
оглядки все, что душе угодно.
А нынешняя встреча за пятнадцать минут до звонка, возвещающего конец
рабочего дня, у стола, который До видела перед собой ежедневно вот уже два
года, воспринималась как нечто еще менее рельное, и все же не удивляла.
Однако Ми была так красива, так ослепительно хороша, она казалась таким
законченным воплощением счастья, что, увиденная воочию, развеяла все
прежние мечты.
В мечтах жизнь представлялась проще. Случайно найдя свою осиротевшую
подругу, До на поверку оказывалась выше ее по всем статьям: и ростом брала
(168 см), и примерным прилежанием (аттестат зрелости с оценкой "хорошо" по
всем предметам), и сметкой (она округляла капиталец Ми какими-то не вполне
ясными операциями на бирже), и отвагой (спасала крестную Мидоля во время
кораблекрушения, а Ми думала только о себе и утонула), и у мужчин До
пользовалась большим успехом (жених Ми, некий итальянский князь, за три
дня до их свадьбы предлагал руку и сердце бедной кузине - кошмарные
переживания), словом, До брала всем. И, само собой разумеется, красотой
тоже.
Девушка в бежевом пальто - издали она казалась старше двадцати лет, и
движения у нее были очень уверенные - спрятала врученные ей деньги в
сумочку, на миг сверкнула улыбкой и направилась к выходу из банка, где ее
ждала приятельница.
Доменика пробиралась между конторками с каким-то странным чувством
внутреннего сопротивления. Она говорила себе: "Я ее потеряю, я ее больше
не увижу. А если увижу, если наберусь храбрости с ней заговорить, она
снизойдет до улыбки и тут же забудет обо мне, равнодушно отвернется".
Так оно примерно и случилось. До догнала обеих девушек на бульваре
Сен-Мишель, в метрах пятидесяти от банка, когда они собирались сесь в
белую "MG", стоявшую в запрещенном для стоянки месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39