С. Коневым находившемуся у нас командующему ВВС генералу П. Ф. Жигареву. Думал, заступится, а он говорит: «Разбирайтесь сами. Я вмешиваться не буду».
Решил написать командующему фронтом доклад. В резких тонах я обвинял командиров, которые не понимают, как надо применять авиацию. Они вызывают самолеты, не учитывая условий, в которых летчики могут действовать. А это приводит к ненужным потерям, которые мы не в силах сейчас восполнить. Кое-кто пытается использовать авиацию даже по мелким целям. Если удовлетворять такие заявки, авиацию можно растерять в течение одного дня.
Свой доклад я передал по телеграфу порученцу Конева и попросил передать его лично командующему. Через некоторое время поинтересовался, дошел ли мой документ по назначению.
— Вручил, — сказал мне порученец. — Командующий прочитал доклад и молчит.
Я знал вспыльчивый характер Ивана Степановича, но сделал такой шаг только потому, что обстоятельства требовали безотлагательной постановки вопроса об использовании авиации.
С командующим фронтом у нас установились хорошие деловые отношения. В любое время он принимал меня с докладами, давал свою оценку обстановки, посвящал в собственные замыслы. У него стало правилом: перед тем как идти отдыхать (в час или два ночи), звонить к нам на командный пункт.
— Доложите обстановку и планы на завтрашний день, — обычно спокойно говорил он.
До его звонка я с КП не уходил. Теперь почему-то наступило молчание. Меня оно, разумеется, волновало.
Утром мне сообщили, что в штабе фронта состоится совещание командармов и руководящих штабных работников. Пригласили туда и меня. Ну, думаю, начинается…
Все собрались точно в указанный срок. Генерал И. С. Конев встал и без всякой преамбулы повел речь о результатах боевых действий войск. Я с нетерпением и нарастающим волнением ожидал, когда он перейдет к авиации. И этот момент наступил.
— Авиацию использовать не умеете, — с нескрываемым недовольством говорил командующий. — Что это за порядки? Вы хотите, чтобы она вас, как артиллерия, всюду колесами сопровождала. Погоду не учитываете. Это мощное, но дорогостоящее средство нужно применять массированно, на решающих направлениях. — И он стал давать практические указания* как это лучше делать.
Все опасения мои рассеялись. Командующий фронтом понял, что я подал ему не жалобу, а обстоятельный, хотя и резкий, доклад, что действовал так только в интересах дела. Приятно было сознавать, что тебя правильно поняли.
Когда совещание закончилось, Конев бросил мне лишь одно слово:
— Понял?
— Так точно, — ответил я.
— То-то, — заключил он с улыбкой.
Так командующий выразил свое одобрение.
Войска нашего фронта, действовавшие под Ржевом, изо дня в день наращивали активность. Наземные части при поддержке авиации вели упорные наступательные бои против крупной вражеской группировки. В этих боях особенно отличились штурмовики.
Метеорологические условия оставались сложными, поэтому штурмовики летали в основном парами. 12 января летчики Дубенсков и Марков обнаружили возле одного из населенных пунктов около 50 автомашин. У некоторых из них были на прицепе орудия. Удар по противнику с воздуха оказался внезапным. Фашистам, видимо, показалось невероятным появление советских самолетов в такую погоду. Штурмовики вели огонь с бреющего полета. Одна за другой вспыхнуло несколько автомашин, начали рваться снаряды. Врагу был нанесен немалый урон.
На обратном пути наши летчики попали в метель. Плотная белесая сетка закрыла и аэродром. Но советские летчики, обладавшие железной волей и высоким мастерством, сумели при свете ракет благополучно посадить машины.
На следующий день капитан Пахнин, лейтенанты Романов и Маркелов получили задание найти и уничтожить цель в районе Воробьеве, Инчиково. Сделать это было очень нелегко, поскольку противник тщательно маскировался.
В заданном районе оказался лес. Звено капитана Пахнина сделало над ним круг, но снизу не последовало ни одного выстрела. Тогда ведущий дал по предполагаемому месту расположения противника несколько пулеметных очередей. Хитрость удалась. Лес ожил, между деревьями в панике забегали гитлеровцы. Очередной удар штурмовики обрушили на обнаруженные, несмотря на маскировку, автомашины и выявившие себя огневые точки противника. Едва звено успело выйти из атаки, как внизу произошел мощный взрыв. О силе его можно было судить по тому, как самолет лейтенанта Романова подбросило. Опытный летчик с трудом удержал машину. На земле забушевало пламя, окутанное все разрастающимся облаком дыма. Это взорвался неприятельский склад с боеприпасами.
Вечером нам стало известно, что населенные пункты Воробьеве и Инчиково заняты нашими наземными войсками. Мощными ударами с воздуха штурмовики помогли своей пехоте сломить яростное сопротивление врага.
Звену младшего лейтенанта Черного, совершавшему свой пятьдесят шестой вылет, предстояло нанести удар по артиллерии и живой силе противника в районе Гусево, Грибоедове. Низкая облачность прижимала самолеты к земле. Штурмовики вышли к цели с тыла. В момент атаки от разрыва зенитного снаряда загорелся задний бак самолета ведущего. Летчик был ранен осколками в голову. На мгновение он даже потерял сознание. Но, придя в себя, он сумел собраться с силами и сбросить бомбы. Пламя тем временем перекинулось в кабину. Летчику обожгло лицо, у него загорелся комбинезон. Кровь слепила ему глаза. А до своих было еще далеко. Внизу простиралась территория, занятая противником.
Чувствуя, что силы постепенно уходят, Черный думал только об одном: во что бы то ни стало дотянуть до расположения своих войск. А если случится иначе, умереть, но не попасть в плен. Боль становилась невыносимой. Летчик повел самолет на посадку. Вдруг он увидел внизу группу немецких солдат. Черный ударил по ним длинными пулеметными очередями и взял ручку управления на себя, чтобы набрать высоту. Но не смог, силы покинули его. Самолет снова пошел вниз. Резкий удар привел летчика в сознание. Самолет его, грохнувшись о землю, развалился. Пламя разрасталось. Открыть фонарь Черному не удалось: его заклинило. Разбив целлулоид, летчик выбрался на плоскость. По глубокому снегу отполз от горящей машины. Вокруг — ни души. У раненого хватило сил только на то, чтобы добраться до какого-то сарая. Потом он потерял сознание.
Полуживого летчика подобрали наши пехотинцы и сразу отправили в госпиталь. После продолжительного лечения младший лейтенант Черный вновь вернулся в родной полк. Перед отъездом на фронт в Кремле ему были вручены два ордена — Красного Знамени и Красной Звезды.
Запомнился еще один эпизод. Это случилось в феврале 1942 года. Из Мигалово в расположение 39-й армии мы послали несколько самолетов У-2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Решил написать командующему фронтом доклад. В резких тонах я обвинял командиров, которые не понимают, как надо применять авиацию. Они вызывают самолеты, не учитывая условий, в которых летчики могут действовать. А это приводит к ненужным потерям, которые мы не в силах сейчас восполнить. Кое-кто пытается использовать авиацию даже по мелким целям. Если удовлетворять такие заявки, авиацию можно растерять в течение одного дня.
Свой доклад я передал по телеграфу порученцу Конева и попросил передать его лично командующему. Через некоторое время поинтересовался, дошел ли мой документ по назначению.
— Вручил, — сказал мне порученец. — Командующий прочитал доклад и молчит.
Я знал вспыльчивый характер Ивана Степановича, но сделал такой шаг только потому, что обстоятельства требовали безотлагательной постановки вопроса об использовании авиации.
С командующим фронтом у нас установились хорошие деловые отношения. В любое время он принимал меня с докладами, давал свою оценку обстановки, посвящал в собственные замыслы. У него стало правилом: перед тем как идти отдыхать (в час или два ночи), звонить к нам на командный пункт.
— Доложите обстановку и планы на завтрашний день, — обычно спокойно говорил он.
До его звонка я с КП не уходил. Теперь почему-то наступило молчание. Меня оно, разумеется, волновало.
Утром мне сообщили, что в штабе фронта состоится совещание командармов и руководящих штабных работников. Пригласили туда и меня. Ну, думаю, начинается…
Все собрались точно в указанный срок. Генерал И. С. Конев встал и без всякой преамбулы повел речь о результатах боевых действий войск. Я с нетерпением и нарастающим волнением ожидал, когда он перейдет к авиации. И этот момент наступил.
— Авиацию использовать не умеете, — с нескрываемым недовольством говорил командующий. — Что это за порядки? Вы хотите, чтобы она вас, как артиллерия, всюду колесами сопровождала. Погоду не учитываете. Это мощное, но дорогостоящее средство нужно применять массированно, на решающих направлениях. — И он стал давать практические указания* как это лучше делать.
Все опасения мои рассеялись. Командующий фронтом понял, что я подал ему не жалобу, а обстоятельный, хотя и резкий, доклад, что действовал так только в интересах дела. Приятно было сознавать, что тебя правильно поняли.
Когда совещание закончилось, Конев бросил мне лишь одно слово:
— Понял?
— Так точно, — ответил я.
— То-то, — заключил он с улыбкой.
Так командующий выразил свое одобрение.
Войска нашего фронта, действовавшие под Ржевом, изо дня в день наращивали активность. Наземные части при поддержке авиации вели упорные наступательные бои против крупной вражеской группировки. В этих боях особенно отличились штурмовики.
Метеорологические условия оставались сложными, поэтому штурмовики летали в основном парами. 12 января летчики Дубенсков и Марков обнаружили возле одного из населенных пунктов около 50 автомашин. У некоторых из них были на прицепе орудия. Удар по противнику с воздуха оказался внезапным. Фашистам, видимо, показалось невероятным появление советских самолетов в такую погоду. Штурмовики вели огонь с бреющего полета. Одна за другой вспыхнуло несколько автомашин, начали рваться снаряды. Врагу был нанесен немалый урон.
На обратном пути наши летчики попали в метель. Плотная белесая сетка закрыла и аэродром. Но советские летчики, обладавшие железной волей и высоким мастерством, сумели при свете ракет благополучно посадить машины.
На следующий день капитан Пахнин, лейтенанты Романов и Маркелов получили задание найти и уничтожить цель в районе Воробьеве, Инчиково. Сделать это было очень нелегко, поскольку противник тщательно маскировался.
В заданном районе оказался лес. Звено капитана Пахнина сделало над ним круг, но снизу не последовало ни одного выстрела. Тогда ведущий дал по предполагаемому месту расположения противника несколько пулеметных очередей. Хитрость удалась. Лес ожил, между деревьями в панике забегали гитлеровцы. Очередной удар штурмовики обрушили на обнаруженные, несмотря на маскировку, автомашины и выявившие себя огневые точки противника. Едва звено успело выйти из атаки, как внизу произошел мощный взрыв. О силе его можно было судить по тому, как самолет лейтенанта Романова подбросило. Опытный летчик с трудом удержал машину. На земле забушевало пламя, окутанное все разрастающимся облаком дыма. Это взорвался неприятельский склад с боеприпасами.
Вечером нам стало известно, что населенные пункты Воробьеве и Инчиково заняты нашими наземными войсками. Мощными ударами с воздуха штурмовики помогли своей пехоте сломить яростное сопротивление врага.
Звену младшего лейтенанта Черного, совершавшему свой пятьдесят шестой вылет, предстояло нанести удар по артиллерии и живой силе противника в районе Гусево, Грибоедове. Низкая облачность прижимала самолеты к земле. Штурмовики вышли к цели с тыла. В момент атаки от разрыва зенитного снаряда загорелся задний бак самолета ведущего. Летчик был ранен осколками в голову. На мгновение он даже потерял сознание. Но, придя в себя, он сумел собраться с силами и сбросить бомбы. Пламя тем временем перекинулось в кабину. Летчику обожгло лицо, у него загорелся комбинезон. Кровь слепила ему глаза. А до своих было еще далеко. Внизу простиралась территория, занятая противником.
Чувствуя, что силы постепенно уходят, Черный думал только об одном: во что бы то ни стало дотянуть до расположения своих войск. А если случится иначе, умереть, но не попасть в плен. Боль становилась невыносимой. Летчик повел самолет на посадку. Вдруг он увидел внизу группу немецких солдат. Черный ударил по ним длинными пулеметными очередями и взял ручку управления на себя, чтобы набрать высоту. Но не смог, силы покинули его. Самолет снова пошел вниз. Резкий удар привел летчика в сознание. Самолет его, грохнувшись о землю, развалился. Пламя разрасталось. Открыть фонарь Черному не удалось: его заклинило. Разбив целлулоид, летчик выбрался на плоскость. По глубокому снегу отполз от горящей машины. Вокруг — ни души. У раненого хватило сил только на то, чтобы добраться до какого-то сарая. Потом он потерял сознание.
Полуживого летчика подобрали наши пехотинцы и сразу отправили в госпиталь. После продолжительного лечения младший лейтенант Черный вновь вернулся в родной полк. Перед отъездом на фронт в Кремле ему были вручены два ордена — Красного Знамени и Красной Звезды.
Запомнился еще один эпизод. Это случилось в феврале 1942 года. Из Мигалово в расположение 39-й армии мы послали несколько самолетов У-2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128