После того как этот допрос продлился достаточно долгое время, характер его начал существенно меняться: если сначала высокообразованные молодые семинаристы позволяли себе подшучивать над простым мужиком, то теперь они почувствовали что-то вроде восхищения этим человеком, который никому не позволял сбить себя с толку, а напротив, на все давал простой, серьезный и правильный ответ. И если теперь они задавали ему вопросы, то не для того, чтобы привести Распутина в замешательство, а потому, что им действительно хотелось получить от него разъяснение какой-либо для них самих непонятной проблемы. Теперь они уже стыдились своего высокомерия и впервые в них закралось подозрение, что книжные познания не есть единственный путь к мудрости. То один, то другой из них обращался к Евангелию и вспоминал, что и слова Священного Писания были просты и бесхитростны, как и речь этого крестьянина. То, что они напрасно пытались понять долгими ночами, склонившись над книгами, для старца казалось само собой разумеющимся. Как же случилось, что он не запутался в длинных разглагольствованиях, рассуждениях, подобно им самим или даже их учителям, и более того, сумел в нескольких словах ясно и твердо выразить самую сущность.
Студенты так активно втянулись в дискуссию с Григорием Ефимовичем, что совсем не заметили, как их почитаемый учитель отец Феофан, ректор Духовной академии, тихо подошел к группе. Маленький дряхлый старик долго наблюдал своими умными мечтательными глазами за пилигримом, пока вдруг не зазвучал его хорошо знакомый мягкий голос; в тот момент вокруг стало совершенно тихо, и с величайшим интересом студенты ожидали беседы между почтенным ректором и удивительным крестьянином.
Отец Феофан обратился к старцу в характерной для него манере, с величайшей скромностью:
— Если ты позволишь, батюшка, только один вопрос. — Он сказал это слабым голосом, так что его слова едва можно было понять. Распутин поднял глаза и прямым добрым взглядом посмотрел на дряхлого архимандрита. Тот попросил его дать толкование одному месту в Священном Писании. Помолчав немного, Распутин ответил без тени смущения, не обращая никакого внимания на высокий сан духовного лица. И снова его ответ был ясным, сжатым и точным.
С удивлением заметили ученики, что ответ пилигрима произвел на отца Феофана сильное впечатление. Он кивнул ему изящной седой головой и сказал:
— Да, батюшка, это верно, ты говоришь истину. — Затем он задал ряд других вопросов, которые были раскрыты подобным же образом, пока, наконец, не дошел до толкования греха и греховности и поинтересовался, что старец об этом думает.
— Ты сказал перед этим, батюшка, — начал он еще более робко, чем раньше, — что грех перед Богом неизбежен. Как же так может быть, ведь наш Спаситель и все великие святые православной Церкви прокляли грех как дело рук сатаны?
На этот раз Григорий отвечал, не задумываясь ни на секунду, в его водянисто-голубых глазах на мгновение появилось странное выражение — некая смесь смирения, доброты, хитрости и лукавства.
— Воистину так, батюшка, — заметил он, — как Спаситель, так и святые отцы прокляли грех, потому что это порождения зла. Но как ты, батюшка, можешь изгнать из себя зло, если не откровенным раскаянием? И как же ты сможешь искренне раскаяться, если не согрешишь?
Он немного помолчал, и смиренное выражение сменилось иным; речь свою он продолжал, но не спокойно и дружелюбно, как раньше, а шумно, запальчиво, почти укоризненно. Теперь его речь напоминала ругань возмущенного крестьянина.
— Прочь ваши писания! — Бушевал он. — Писания! Поистине, я предостерегаю вас, батюшка, откажитесь, наконец, от этой пустой ненужной ерунды, которой вы хотите подкупить Господа! Принимайте жизнь такой, какая она есть, потому что только она одна дана вам Богом. И потом, позвольте еще раз сказать всем: не ломайте себе вечно голову, откуда берется грех, сколько молитв в день должен произнести человек, как долго ему следует поститься, чтобы избежать греха; только так вы сможете одолеть его! Грешите, тогда вы раскаетесь, и зло покинет вас! Но до тех пор, пока вы скрытно носите этот грех в себе, трусливо прикрываетесь постом, молитвами и вечным спором о Писании, вы останетесь лицемерами и бездельниками, и Господу уже тошно от этого. Нечистоты должны выйти из вас наружу, слышите, вы, батюшка? Только тогда возрадуется Господь!
Боязливо смотрели ученики на своего учителя; безумство этих слов и непристойностей, непочтительный тон, которым они были произнесены, озадачили и ошеломили их. Некоторых из них охватило сильное возмущение, им хотелось грубо поставить этого мужика на место, несмотря на всю его славу; но мягкий, деликатный отец Феофан оставался совершенно спокойным и глядел перед собой, как если бы собирался возразить ему. Тогда замолчали и семинаристы и, затаив дыхание, ждали, что же последует дальше.
Но ничего не случилось. Ректор начал медленно говорить, приводить возражения, но как только он взглянул на крестьянина, вдруг запнулся, повторился, пришел в замешательство, забормотал что-то бессвязное. Веки его опустились, он покачнулся, все поплыло перед ним, и только горящие глаза Распутина светились перед ним яркими точками. Между тем, Григорий Ефимович продолжал говорить, и его слова бросали архимандрита в дрожь.
Отец Феофан быстро переборол этот странный приступ слабости. Когда он снова пришел в себя, фигура Распутина перестала быть зловещей. Глаза его смотрели ясно и дружелюбно, голос звучал спокойно, слова были просты и умны, архимандрит был поражен и очарован. Он продолжал задавать вопросы, и ученики заметили, как после каждого ответа, даже после каждого слова, он одобрительно кивал маленькой птичьей головкой и, соглашаясь, приговаривал:
— Да, батюшка, это верно, ты говоришь истину.
Тем временем стало уже поздно, и архимандрит наконец собрался отдохнуть. Решив по обычаю благословить всех стоявших рядом, он подошел к паломнику и поднял руку, но как будто какая-то сила опустила его правую руку, и с его уст сорвалось:
— Благослови меня, батюшка! — Когда он немного смущенно, быстрыми мелкими шажками поспешил в свою келью, на лестнице он обернулся и крикнул крестьянину на прощание:
— Приходи завтра утром в мой покой, батюшка! Его преосвященство епископ Гермоген будет у меня, и я хотел бы, чтобы он поговорил с тобой!
Ученики в этот вечер еще долго не ложились спать, обсуждали странное происшествие и никак не могли успокоиться. Некоторые были охвачены тревожными сомнениями, для чего же все эти учения и старания, если простой крестьянин, похоже, ближе к истине, чем они. Они чувствовали, что сегодня в этой ученой обители впервые прозвучало живое слово и что они, к стыду своему, должны признать свое бессилие перед этим живым словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118