А теперь я хочу спать с тобой, прямо теперь я буду спать с тобой!
— Только попробуй, сука! — угрожающе ответил Распутин, встал и принял оборонительную позу. — Только пошевелись, я отшвырну тебя к стене, ты и родных никогда не увидишь!
— Я не понимаю, — снова сказала госпожа Головина, — почему вы намеренно раздражаете Григория Ефимовича?
Лохтина повернулась и коротко презрительно ответила: „Tiens, je troue v?tre facon de poiler assez di?le, madame, vous, vous addressez ? une personne sans la nommer…“
Старая Головина смутилась и делано безразлично вежливым голосом произнесла: „Mille excusses, chere Olga Wladimirowna, je n'avais aucune intention de vous offenser!“
„O, de gr?ce, point d'excusses“ — ответила Лохтина просто и спокойно, как истинная светская дама, но тут же опять начала визгливо кричать и посылать воздушные поцелуи расхаживавшему взад и вперед по комнате Распутину.
Он остановился рядом со мной, указал на Лохтину и произнес с искренней жалостью в голосе:
— Ну пусть она спросит сама себя, почему она разыгрывает эту дурацкую комедию и, кроме того, клевещет на меня, будто я благословил ее на это!
— Кто же, если не ты? — пронзительно закричала Лохтина. Вдруг она начала танцевать, размахивать руками и петь: — Ты мой бог, мой спаситель! Воспоем все ему, падайте ниц!
Внезапно она заметила, что вуаль соскользнула назад и мы ее разглядываем, она мгновенно плотно закрылась, быстро спросив:
— Вы что-нибудь видели?
— Ну хорошо, делай, что хочешь, — махнул рукой Распутин в сердцах. — Я бы свернул ей шею, так она мне противна, изверг! Если бы только она убралась с моих глаз! Я ненавижу эту стерву и ее дьявольский маскарад! Она сумасшедшая, вот и все!
Зазвонил телефон. Распутин подошел к аппарату и начал обычный разговор:
— Ну да, у меня гости, я как раз пью чай. Ты придешь завтра?
Некоторое время он разговаривал с незнакомой собеседницей. Затем быстрее обычного сел на свое место и деревянной ложкой начал есть суп из миски. Некоторые дамы тоже принялись за еду. Дуня принесла огромную кастрюлю и поставила на маленький стол у стены.
— Ну, ешь же суп! — сказал мне Распутин, но я вежливо отказалась.
— Ну, хорошо, так скажи мне, — продолжал он, вытирая ладонью усы, — ты, значит, думаешь, что никого нельзя проклинать?
— Конечно, нет, — ответила я.
— Ну, хорошо, согласен, но как же я могу не проклинать Ольгу, когда из-за нее все начали называть меня Христом?
— Не Христом, а Богом, — закричала Лохтина, — ты и есть живой Бог Саваоф, живой Бог!
— Ну ты видишь сама! Вот и поговори с ненормальной, — вздохнул Распутин.
— Вы все-таки спросите ее, почему она считает вас Богом.
Распутин пренебрежительно дернулся:
— Моя душечка, я уже давно спрашивал! Если хочешь, спроси сама! Она тебе тут же ответит: из-за моих добрых дел!
— Разве достаточно делать добро, — заметила я, — чтобы считаться Богом?
— Попытайся сама образумить ее, дуру, — быстро проговорил Распутин, — можно ли вообще с ней разговаривать? Я охотно бы объяснил ей все, но это же бесполезно!
— А что она ответила?
Распутин грустно махнул рукой:
— Я спросил у нее: спит ли Бог с какой-нибудь женщиной? Есть ли у Бога дети? Но она все время отвечает одно и то же: не пытайся увильнуть, я же знаю, что ты Бог Саваоф!
— Жи-и-и-вой Бо-о-о-г, вечная слава тебе! — пропела Лохтина. — Вы все находитесь в Содоме и не замечаете этого! Одна я в поте лица своего кричу вам об этом, но у вас сердца каменные, и вы не хотите ничего слышать!
— Ах, что же мне с ней делать, с этим извергом? — Распутин встал, но тут же к нему потянулись руки женщин:
— Отец, успокойся!
Зазвонил телефон, Распутин подошел к аппарату. Вошла горничная Дуня, собрала тарелки и обратилась к молодой Головиной:
— Муня, унеси посуду на кухню.
Муня быстро встала и послушно взяла грязную посуду.
— Что за невоспитанность, так обращаться к кому-либо, — возмутилась старая Головина. — Вы могли бы обратиться к моей дочери как полагается, по имени-отчеству!
— Но, мама, оставь, зачем… — тихо прошептала Муня, вернувшись.
— Бог любит работу, — возвестила Лохтина.
— Ну да, ничего особенного, у меня как раз гости… Я пью чай… — говорил в трубку хозяин.
Лохтина неожиданно успокоилась, тихо соскользнула с дивана и отправилась в спальню. Распутин, только что вернувшийся в столовую, дал Муне знак последовать за ней. Быстрыми кошачьими шагами Муня проскользнула мимо сидевших на диване дам за Лохтиной. Та вдруг остановилась у дверей спальни, повернулась и высокомерно сказала Муне:
— Ты что, хочешь не пустить?
Она произнесла это так гордо и властно, что в эту минуту полностью забылась ее шутовская одежда и поведение вообще. Сам Распутин немного смутился, и его голос прозвучал иначе:
— Она не идет за тобой, она только хочет убрать мои рубашки!
— Я не интересуюсь новыми вещами, — презрительно бросила Лохтина. — Мне нужна только твоя, твоя! Я сниму ее с тебя! Если я захочу, я возьму ее, и ты мне ее дашь! Но я должна посмотреть, что там!
Она кинулась в спальню, Муня в несколько прыжков, как кошка, пустилась за ней. Распутин пересек комнату и скрылся за дверьми, плотно прикрыв их за собой.
Немедленно вслед за этим начался яростный шум, слышно было, как что-то упало на пол и разбилось, затем удары по чему-то мягкому; все это заглушил нечеловеческий рев и визг. Крики становились все отчаяннее, наконец, распахнулась дверь, послышались шаги, и в столовую вбежала растрепанная, с разорванной вуалью Лохтина. Она что-то бессвязно кричала и размахивала руками.
В ту же минуту из спальни вышел Распутин, красный, весь в поту, он тяжело дышал. Сбоку, словно рыбка, скользнула Муня, что-то держа в руке, осторожно прошла мимо дам и, прерывисто дыша, села рядом с матерью. Лохтина увидела ее и тут же подбежала к столу, неожиданно остановилась, погрозила Муне обеими руками.
— Свинья! — закричала она, все более возбуждаясь. — Дрянь, свинья! Чудовище! Если ты его любишь, то должна бы знать, что ему нужно не это дерьмо, а драгоценные часы с рубинами, бриллиантами, изумрудами и янтарем! Такие, как я видела на Невском проспекте! Он должен их иметь, он должен их иметь! А эти дай сюда! Дай сюда! Их надо истолочь в ступе, истолочь в пыль и выбросить на помойку, в печку! О, ты его не любишь, несчастная, и ты собираешься со мной спорить! — Мария быстро переложила какой-то маленький предмет из одной руки в другую. Это были золотые часы Распутина, подарок царя. В течение нескольких минут в комнате были слышны только крики, рев, проклятия и неприличные ругательства. Голоса Распутина и Лохтиной перемешались, перекрывали друг друга; дамы тем не менее сидели тихо и спокойно, как и прежде, только лица слегка побледнели, а у некоторых на щеках появился румянец. Лохтина сдалась первая, отпрянула от наступавшего на нее Распутина, подошла к дивану, бросилась на него и в изнеможении замолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
— Только попробуй, сука! — угрожающе ответил Распутин, встал и принял оборонительную позу. — Только пошевелись, я отшвырну тебя к стене, ты и родных никогда не увидишь!
— Я не понимаю, — снова сказала госпожа Головина, — почему вы намеренно раздражаете Григория Ефимовича?
Лохтина повернулась и коротко презрительно ответила: „Tiens, je troue v?tre facon de poiler assez di?le, madame, vous, vous addressez ? une personne sans la nommer…“
Старая Головина смутилась и делано безразлично вежливым голосом произнесла: „Mille excusses, chere Olga Wladimirowna, je n'avais aucune intention de vous offenser!“
„O, de gr?ce, point d'excusses“ — ответила Лохтина просто и спокойно, как истинная светская дама, но тут же опять начала визгливо кричать и посылать воздушные поцелуи расхаживавшему взад и вперед по комнате Распутину.
Он остановился рядом со мной, указал на Лохтину и произнес с искренней жалостью в голосе:
— Ну пусть она спросит сама себя, почему она разыгрывает эту дурацкую комедию и, кроме того, клевещет на меня, будто я благословил ее на это!
— Кто же, если не ты? — пронзительно закричала Лохтина. Вдруг она начала танцевать, размахивать руками и петь: — Ты мой бог, мой спаситель! Воспоем все ему, падайте ниц!
Внезапно она заметила, что вуаль соскользнула назад и мы ее разглядываем, она мгновенно плотно закрылась, быстро спросив:
— Вы что-нибудь видели?
— Ну хорошо, делай, что хочешь, — махнул рукой Распутин в сердцах. — Я бы свернул ей шею, так она мне противна, изверг! Если бы только она убралась с моих глаз! Я ненавижу эту стерву и ее дьявольский маскарад! Она сумасшедшая, вот и все!
Зазвонил телефон. Распутин подошел к аппарату и начал обычный разговор:
— Ну да, у меня гости, я как раз пью чай. Ты придешь завтра?
Некоторое время он разговаривал с незнакомой собеседницей. Затем быстрее обычного сел на свое место и деревянной ложкой начал есть суп из миски. Некоторые дамы тоже принялись за еду. Дуня принесла огромную кастрюлю и поставила на маленький стол у стены.
— Ну, ешь же суп! — сказал мне Распутин, но я вежливо отказалась.
— Ну, хорошо, так скажи мне, — продолжал он, вытирая ладонью усы, — ты, значит, думаешь, что никого нельзя проклинать?
— Конечно, нет, — ответила я.
— Ну, хорошо, согласен, но как же я могу не проклинать Ольгу, когда из-за нее все начали называть меня Христом?
— Не Христом, а Богом, — закричала Лохтина, — ты и есть живой Бог Саваоф, живой Бог!
— Ну ты видишь сама! Вот и поговори с ненормальной, — вздохнул Распутин.
— Вы все-таки спросите ее, почему она считает вас Богом.
Распутин пренебрежительно дернулся:
— Моя душечка, я уже давно спрашивал! Если хочешь, спроси сама! Она тебе тут же ответит: из-за моих добрых дел!
— Разве достаточно делать добро, — заметила я, — чтобы считаться Богом?
— Попытайся сама образумить ее, дуру, — быстро проговорил Распутин, — можно ли вообще с ней разговаривать? Я охотно бы объяснил ей все, но это же бесполезно!
— А что она ответила?
Распутин грустно махнул рукой:
— Я спросил у нее: спит ли Бог с какой-нибудь женщиной? Есть ли у Бога дети? Но она все время отвечает одно и то же: не пытайся увильнуть, я же знаю, что ты Бог Саваоф!
— Жи-и-и-вой Бо-о-о-г, вечная слава тебе! — пропела Лохтина. — Вы все находитесь в Содоме и не замечаете этого! Одна я в поте лица своего кричу вам об этом, но у вас сердца каменные, и вы не хотите ничего слышать!
— Ах, что же мне с ней делать, с этим извергом? — Распутин встал, но тут же к нему потянулись руки женщин:
— Отец, успокойся!
Зазвонил телефон, Распутин подошел к аппарату. Вошла горничная Дуня, собрала тарелки и обратилась к молодой Головиной:
— Муня, унеси посуду на кухню.
Муня быстро встала и послушно взяла грязную посуду.
— Что за невоспитанность, так обращаться к кому-либо, — возмутилась старая Головина. — Вы могли бы обратиться к моей дочери как полагается, по имени-отчеству!
— Но, мама, оставь, зачем… — тихо прошептала Муня, вернувшись.
— Бог любит работу, — возвестила Лохтина.
— Ну да, ничего особенного, у меня как раз гости… Я пью чай… — говорил в трубку хозяин.
Лохтина неожиданно успокоилась, тихо соскользнула с дивана и отправилась в спальню. Распутин, только что вернувшийся в столовую, дал Муне знак последовать за ней. Быстрыми кошачьими шагами Муня проскользнула мимо сидевших на диване дам за Лохтиной. Та вдруг остановилась у дверей спальни, повернулась и высокомерно сказала Муне:
— Ты что, хочешь не пустить?
Она произнесла это так гордо и властно, что в эту минуту полностью забылась ее шутовская одежда и поведение вообще. Сам Распутин немного смутился, и его голос прозвучал иначе:
— Она не идет за тобой, она только хочет убрать мои рубашки!
— Я не интересуюсь новыми вещами, — презрительно бросила Лохтина. — Мне нужна только твоя, твоя! Я сниму ее с тебя! Если я захочу, я возьму ее, и ты мне ее дашь! Но я должна посмотреть, что там!
Она кинулась в спальню, Муня в несколько прыжков, как кошка, пустилась за ней. Распутин пересек комнату и скрылся за дверьми, плотно прикрыв их за собой.
Немедленно вслед за этим начался яростный шум, слышно было, как что-то упало на пол и разбилось, затем удары по чему-то мягкому; все это заглушил нечеловеческий рев и визг. Крики становились все отчаяннее, наконец, распахнулась дверь, послышались шаги, и в столовую вбежала растрепанная, с разорванной вуалью Лохтина. Она что-то бессвязно кричала и размахивала руками.
В ту же минуту из спальни вышел Распутин, красный, весь в поту, он тяжело дышал. Сбоку, словно рыбка, скользнула Муня, что-то держа в руке, осторожно прошла мимо дам и, прерывисто дыша, села рядом с матерью. Лохтина увидела ее и тут же подбежала к столу, неожиданно остановилась, погрозила Муне обеими руками.
— Свинья! — закричала она, все более возбуждаясь. — Дрянь, свинья! Чудовище! Если ты его любишь, то должна бы знать, что ему нужно не это дерьмо, а драгоценные часы с рубинами, бриллиантами, изумрудами и янтарем! Такие, как я видела на Невском проспекте! Он должен их иметь, он должен их иметь! А эти дай сюда! Дай сюда! Их надо истолочь в ступе, истолочь в пыль и выбросить на помойку, в печку! О, ты его не любишь, несчастная, и ты собираешься со мной спорить! — Мария быстро переложила какой-то маленький предмет из одной руки в другую. Это были золотые часы Распутина, подарок царя. В течение нескольких минут в комнате были слышны только крики, рев, проклятия и неприличные ругательства. Голоса Распутина и Лохтиной перемешались, перекрывали друг друга; дамы тем не менее сидели тихо и спокойно, как и прежде, только лица слегка побледнели, а у некоторых на щеках появился румянец. Лохтина сдалась первая, отпрянула от наступавшего на нее Распутина, подошла к дивану, бросилась на него и в изнеможении замолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118