Как вы думаете, Милли?
Милли вращала глазами и качала головой, выжимая пиджак Стэна. Она разложила в умывальнике размокшие остатки блокнота, карандаш, складной карманный ножик, две катушки пленки, фляжку.
– Я все равно хотел принять ванну, – сказал Стэн.
– Я, кажется, побью тебя… Хорошо, что ты по крайней мере трезв.
– Трезв, как пингвин.
– Прекрасно, тогда надевай мое платье.
– Я не стану надевать женское платье.
– Придется… У тебя ведь даже нет дождевика. Если ты не переоденешься, я запру тебя в ванной.
– Ну хорошо, Элли… Честное слово, я ужасно огорчен.
Милли заворачивала платье в газету, предварительно выжав его над ванной. Стэн смотрел на себя в зеркало.
– У меня прямо неприличный вид в этом платье… Какая мерзость!
– В жизни не видала ничего более отвратительного… Нет-нет, ты выглядишь очень мило… Только платье немного узковато. Ради Бога, повернись ко мне лицом, когда мы будем проходить мимо швейцара.
– Мои ботинки совсем размокли.
– Ничего не поделаешь… Благодари Бога, что у меня есть дождевик… Милли, вы прямо ангел.
– Спокойной ночи, дорогая, и помните, что я вам сказала… Я вам говорю, все это…
– Стэн, делай мелкие шаги. Если кого-нибудь встретишь, продолжай идти прямо и прыгай в первое попавшееся такси… Ты проскользнешь незаметно, если пройдешь быстро.
Руки Эллен дрожали, когда они спускались по лестнице. Она взяла Стэна под руку и оживленно защебетала:
– Знаешь, дорогая, папочка пришел к нам в театр посмотреть пьесу два или три дня тому назад. Он был шокирован до смерти. Он сказал, что девушка унижает себя, обнажая свои сокровенные чувства перед толпой… Не правда ли, ужасно?… Все же отзывы обо мне в воскресных номерах произвели на него большое впечатление… Спокойной ночи, Барней, какая скверная погода… А вот и такси. Куда ты поедешь?
В темном чреве такси его глаза под голубым капором казались такими черными и яркими, что она испугалась, словно она заглянула в глубокий колодец.
– Поедем ко мне… Шофер, поезжайте, пожалуйста, на Банк-стрит.
Такси тронулось. Они мчались по Бродвею сквозь зигзаги красного света, желтого света, зеленого света, унизанного бусами реклам. Вдруг Стэн наклонился и быстро, крепко поцеловал ее в губы.
– Стэн, ты должен перестать пить. Это уже выходит за пределы шутки.
– А почему нельзя выйти за пределы шутки? Вот ты, например выходишь за пределы шутки, и я очень доволен этим.
– Но, дорогой, ты убьешь себя.
– Ну и что же?
– Я не понимаю тебя, Стэн.
– А я не понимаю тебя, Элли, но я очень, очень люблю тебя.
В его тихом голосе послышалась дрожь, которая наполнила ее счастьем.
Эллен расплатилась с такси. Сирена завыла, забралась наверх и оборвалась глухим стоном. Промчалась пожарная машина, красная и сверкающая, за ней – выдвижная лестница с звенящим колокольчиком.
– Пойдем на пожар, Эллен.
– В таком костюме?… Нет-нет.
Он молча вошел вслед за нею в дом и поднялся по лестнице. В длинной комнате было прохладно и пахло свежестью.
– Элли, ты не сердишься на меня?
Она развязала мокрый узел с платьем и унесла его в кухню, чтобы высушить на газовой плите. Звуки граммофона заставили ее вернуться. Стэн снял с себя платье. Он танцевал по комнате со стулом, ее голубой купальный халатик развевался вокруг его тонких волосатых ног.
– О, Стэн, дорогой глупыш…
Он поставил стул и направился к ней, коричневый, мужественный, стройный, в дурацком халатике. Граммофон доиграл песенку до конца, а пластинка все еще крутилась и крутилась, хрипя.
V. Пошли на базар к зверям
Красный свет. Колокол.
Сбитая в четыре ряда масса автомобилей застыла на скрещенье дорог, фонари сияют, жарко мурлычут моторы, тянет бензином, автомобили из Вавилона и с Ямайки, автомобили из Монтока, Порт Джефферсона, Патчога, лимузины с Лонг-Бич, Фар-Рокэвей, дорожные машин с Грейт-Нек… автомобили, полные астр и влажных купальных костюмов, спаленных солнцем шей, ртов, пересохших от содовой и пирожков… автомобили, осыпанные пыльцой золотарника и бессмертника.
Зеленый свет. Моторы рвутся вперед, рычаги скрежещут, переходя на первую скорость. Автомобили расползаются, текут длинной лентой по призрачной асфальтовой дороге, между темнооконными глыбами фабричных зданий, между грязными, яркими красками рекламных щитов, к зареву над городом, вздымающемуся неправдоподобно в ночное небо, точно зарево огромного шатра, точно желтый, высокий купол цирка.
«Сараево»… Слово застревало у нее в горле, когда она пыталась произнести его.
– Это ужасно, ужасно, – стонал Джордж Болдуин. – Биржа полетит ко всем чертям… Ее надо закрыть – это единственный исход.
– А я никогда не была в Европе… Должно быть, война – страшно интересная штука. Вот бы посмотреть! – Эллен, в синем бархатном платье и манто, откинулась на подушки плавно катившегося такси. – Я всегда представляла себе историю, как на литографиях в учебниках. Генералы произносят зажигательные речи, маленькие фигурки, растопырив руки, перебегают по полям, факсимиле подписей…
Конусы света врезаются в конусы света вдоль горячего, жужжащего шоссе, фонари окатывают деревья, дома, рекламные щиты, телеграфные столбы широкими мазками белил. Такси завернуло и остановилось перед гостиницей, источавшей розовый свет и звуки рэгтайма из всех щелей.
– Большой съезд сегодня, – сказал шофер Болдуину, когда тот платил.
– Почему это? – спросила Эллен.
– Наверно, из-за убийства в Кэнэрси.
– Что за убийство?
– Я видел… Ужасная штука!
– Вы видели убийство?
– Нет, как убивали, я не видел. Я видел только труп перед тем, как его унесли в морг. Мы называли старика Санта-Клаусом, потому что у него была седая борода… Я помню его еще, когда был мальчишкой. – Позади них гудели и хрипели автомобильные клаксоны. – Ну, надо двигаться… Будьте здоровы, леди.
В красном вестибюле пахло омарами, креветками и коктейлем.
– Хелло, Гэс!.. Элайн, позвольте представить вам мистера и миссис Мак-Нийл… Мисс Оглторп…
Эллен пожала широкую руку курносого человека с красной шеей и маленькую, туго обтянутую перчаткой руку его жены.
– Гэс, мы еще увидимся перед уходом.
Эллен последовала за фрачными фалдами метрдотеля в конец танцевального зала. Они сели за столик у стены. Оркестр играл «Все это делают». Болдуин подпевал. Он на секунду склонился над ней, укладывая манто на спинку ее стула.
– Элайн, вы очаровательная женщина… – начал он, усевшись напротив нее. – Ужас! Я не могу понять, как это возможно.
– Что именно?
– Война. Я ни о чем другом не могу думать.
– А я могу… – Она внимательно просматривала меню.
– Вы обратили внимание на ту пару, с которой я вас познакомил?
– Да. Это тот Мак-Нийл, о котором все время пишут в газетах? Какой-то шум по поводу забастовки строительных рабочих, интербороуских бумаг…
– Это все политика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Милли вращала глазами и качала головой, выжимая пиджак Стэна. Она разложила в умывальнике размокшие остатки блокнота, карандаш, складной карманный ножик, две катушки пленки, фляжку.
– Я все равно хотел принять ванну, – сказал Стэн.
– Я, кажется, побью тебя… Хорошо, что ты по крайней мере трезв.
– Трезв, как пингвин.
– Прекрасно, тогда надевай мое платье.
– Я не стану надевать женское платье.
– Придется… У тебя ведь даже нет дождевика. Если ты не переоденешься, я запру тебя в ванной.
– Ну хорошо, Элли… Честное слово, я ужасно огорчен.
Милли заворачивала платье в газету, предварительно выжав его над ванной. Стэн смотрел на себя в зеркало.
– У меня прямо неприличный вид в этом платье… Какая мерзость!
– В жизни не видала ничего более отвратительного… Нет-нет, ты выглядишь очень мило… Только платье немного узковато. Ради Бога, повернись ко мне лицом, когда мы будем проходить мимо швейцара.
– Мои ботинки совсем размокли.
– Ничего не поделаешь… Благодари Бога, что у меня есть дождевик… Милли, вы прямо ангел.
– Спокойной ночи, дорогая, и помните, что я вам сказала… Я вам говорю, все это…
– Стэн, делай мелкие шаги. Если кого-нибудь встретишь, продолжай идти прямо и прыгай в первое попавшееся такси… Ты проскользнешь незаметно, если пройдешь быстро.
Руки Эллен дрожали, когда они спускались по лестнице. Она взяла Стэна под руку и оживленно защебетала:
– Знаешь, дорогая, папочка пришел к нам в театр посмотреть пьесу два или три дня тому назад. Он был шокирован до смерти. Он сказал, что девушка унижает себя, обнажая свои сокровенные чувства перед толпой… Не правда ли, ужасно?… Все же отзывы обо мне в воскресных номерах произвели на него большое впечатление… Спокойной ночи, Барней, какая скверная погода… А вот и такси. Куда ты поедешь?
В темном чреве такси его глаза под голубым капором казались такими черными и яркими, что она испугалась, словно она заглянула в глубокий колодец.
– Поедем ко мне… Шофер, поезжайте, пожалуйста, на Банк-стрит.
Такси тронулось. Они мчались по Бродвею сквозь зигзаги красного света, желтого света, зеленого света, унизанного бусами реклам. Вдруг Стэн наклонился и быстро, крепко поцеловал ее в губы.
– Стэн, ты должен перестать пить. Это уже выходит за пределы шутки.
– А почему нельзя выйти за пределы шутки? Вот ты, например выходишь за пределы шутки, и я очень доволен этим.
– Но, дорогой, ты убьешь себя.
– Ну и что же?
– Я не понимаю тебя, Стэн.
– А я не понимаю тебя, Элли, но я очень, очень люблю тебя.
В его тихом голосе послышалась дрожь, которая наполнила ее счастьем.
Эллен расплатилась с такси. Сирена завыла, забралась наверх и оборвалась глухим стоном. Промчалась пожарная машина, красная и сверкающая, за ней – выдвижная лестница с звенящим колокольчиком.
– Пойдем на пожар, Эллен.
– В таком костюме?… Нет-нет.
Он молча вошел вслед за нею в дом и поднялся по лестнице. В длинной комнате было прохладно и пахло свежестью.
– Элли, ты не сердишься на меня?
Она развязала мокрый узел с платьем и унесла его в кухню, чтобы высушить на газовой плите. Звуки граммофона заставили ее вернуться. Стэн снял с себя платье. Он танцевал по комнате со стулом, ее голубой купальный халатик развевался вокруг его тонких волосатых ног.
– О, Стэн, дорогой глупыш…
Он поставил стул и направился к ней, коричневый, мужественный, стройный, в дурацком халатике. Граммофон доиграл песенку до конца, а пластинка все еще крутилась и крутилась, хрипя.
V. Пошли на базар к зверям
Красный свет. Колокол.
Сбитая в четыре ряда масса автомобилей застыла на скрещенье дорог, фонари сияют, жарко мурлычут моторы, тянет бензином, автомобили из Вавилона и с Ямайки, автомобили из Монтока, Порт Джефферсона, Патчога, лимузины с Лонг-Бич, Фар-Рокэвей, дорожные машин с Грейт-Нек… автомобили, полные астр и влажных купальных костюмов, спаленных солнцем шей, ртов, пересохших от содовой и пирожков… автомобили, осыпанные пыльцой золотарника и бессмертника.
Зеленый свет. Моторы рвутся вперед, рычаги скрежещут, переходя на первую скорость. Автомобили расползаются, текут длинной лентой по призрачной асфальтовой дороге, между темнооконными глыбами фабричных зданий, между грязными, яркими красками рекламных щитов, к зареву над городом, вздымающемуся неправдоподобно в ночное небо, точно зарево огромного шатра, точно желтый, высокий купол цирка.
«Сараево»… Слово застревало у нее в горле, когда она пыталась произнести его.
– Это ужасно, ужасно, – стонал Джордж Болдуин. – Биржа полетит ко всем чертям… Ее надо закрыть – это единственный исход.
– А я никогда не была в Европе… Должно быть, война – страшно интересная штука. Вот бы посмотреть! – Эллен, в синем бархатном платье и манто, откинулась на подушки плавно катившегося такси. – Я всегда представляла себе историю, как на литографиях в учебниках. Генералы произносят зажигательные речи, маленькие фигурки, растопырив руки, перебегают по полям, факсимиле подписей…
Конусы света врезаются в конусы света вдоль горячего, жужжащего шоссе, фонари окатывают деревья, дома, рекламные щиты, телеграфные столбы широкими мазками белил. Такси завернуло и остановилось перед гостиницей, источавшей розовый свет и звуки рэгтайма из всех щелей.
– Большой съезд сегодня, – сказал шофер Болдуину, когда тот платил.
– Почему это? – спросила Эллен.
– Наверно, из-за убийства в Кэнэрси.
– Что за убийство?
– Я видел… Ужасная штука!
– Вы видели убийство?
– Нет, как убивали, я не видел. Я видел только труп перед тем, как его унесли в морг. Мы называли старика Санта-Клаусом, потому что у него была седая борода… Я помню его еще, когда был мальчишкой. – Позади них гудели и хрипели автомобильные клаксоны. – Ну, надо двигаться… Будьте здоровы, леди.
В красном вестибюле пахло омарами, креветками и коктейлем.
– Хелло, Гэс!.. Элайн, позвольте представить вам мистера и миссис Мак-Нийл… Мисс Оглторп…
Эллен пожала широкую руку курносого человека с красной шеей и маленькую, туго обтянутую перчаткой руку его жены.
– Гэс, мы еще увидимся перед уходом.
Эллен последовала за фрачными фалдами метрдотеля в конец танцевального зала. Они сели за столик у стены. Оркестр играл «Все это делают». Болдуин подпевал. Он на секунду склонился над ней, укладывая манто на спинку ее стула.
– Элайн, вы очаровательная женщина… – начал он, усевшись напротив нее. – Ужас! Я не могу понять, как это возможно.
– Что именно?
– Война. Я ни о чем другом не могу думать.
– А я могу… – Она внимательно просматривала меню.
– Вы обратили внимание на ту пару, с которой я вас познакомил?
– Да. Это тот Мак-Нийл, о котором все время пишут в газетах? Какой-то шум по поводу забастовки строительных рабочих, интербороуских бумаг…
– Это все политика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105