Катажина все-таки заставила Влодека пообещать, что — ради нее! — он ни в коем случае не станет досаждать магистру.
Пацулка наблюдал за ними с добродушной улыбкой: двухлетнему малышу было ясно, что скажет на это Влодек.
— Ну… если ты… — торжественно произнес Влодек. — Если ради тебя…
Остальное он выразил взглядом, отчего щеки Катажины стали цвета губной помады номер три фирмы Елены Рубинштейн.
Пацулка проследил, как они вошли в часовню, и перевел взгляд на Толстого. Толстый, покончив с завтраком, сидел на завалинке и бессмысленно таращился в небо. В глазах у Пацулки вспыхнули яркие огоньки. Прихватив мешочек с бобами, он не спеша потопал к сараю.
Остановившись перед Толстым, Пацулка вежливо поклонился и вместо «здравствуйте» сказал «ку-ку». Толстый смерил его сердитым взглядом, но указал место рядом с собой. И принялся раскуривать трубку. Тогда Пацулка протянул ему мешочек. Толстый отложил трубку, запустил в мешочек лапу и набрал целую горсть объемом в поллитра.
Потом он угрожающе произнес:
— Вообще-то ты поосторожнее. И похитрей тебя садились в калошу.
— Э-э-э, — ухмыльнулся Пацулка.
В часовне Влодек и Катажина молча наблюдали за магистром, который, покончив с первым беглым осмотром картины, бережно устанавливал ее на прежнее место.
Ика и Брошек тем временем погрузились в чтение газет. На их лицах изредка появлялись улыбки — вполне добродушные. Понятно было, что они разделяют точку зрения Катажины и Пацулки.
Один Влодек все еще дулся на магистра. В конце концов он отобрал у друзей газеты, в которых была напечатана заметка о Черном Камне, и вручил их магистру.
— Пан магистр, — сказал он, — вот вам первые любопытные сообщения о вашем великом открытии.
Магистр Потомок немедленно оторвал восхищенный взгляд от картины. Щеки его залились темным румянцем.
— Где?! — воскликнул он и схватил газеты.
Подойдя к двери, где было немного светлее, он прочел каждую заметку по два раза. Потом, провияв, гордо поглядел на ребят. В эту минуту он был как две капли воды похож на Дон Кихота, одержавшего победу над великанами.
— Вы читали? — спросил он. — Читали? Послушайте!
И прочел следующее:
НОВОЕ ОТКРЫТИЕ В ЧЕРНОМ КАМНЕ
(От нашего специального корреспондента)
Вчера в Черном Камне близ Соколицы было сделано новое поразительное открытие, в очередной раз подтверждающее высказанное нами предположение о культурном богатстве южных районов Польши — богатстве, зачастую еще недоступном общественности. Так, известный исследователь и собиратель произведений народного творчества магистр Алджернон Потомок, проводя изыскания в окрестностях Соколицы, обнаружил в заброшенной старой часовне в Черном Камне уникальное произведение искусства, а именно: необычайно ценную картину художника-примитивиста, относящуюся, по-видимому, к концу пятнадцатого — началу шестнадцатого века. Эта написанная на доске, прекрасно сохранившаяся картина, великолепная по колориту, отличается исключительным своеобразием. Открытие магистра Потомка — событие, по своей значимости выходящее за пределы нашей страны. Полностью оценить художественное и научное значение открытия пока не представляется возможным. Но уже сейчас следует от лица всего нашего общества принести сердечные поздравления и выразить благодарность заслуженному исследователю магистру Алджернону Потомку.
Голос магистра, зачитывающего хвалебный гимн во славу заслуженного исследователя, дважды обрывался от волнения, но под конец зазвучал торжественно и чисто — точь-в-точь как победные фанфары на олимпийском стадионе.
— Ну и что вы на это скажете? — с гордостью вопросил магистр. — Мастерски написанная заметка, настоящее литературное произведение. Все тут есть: и оценка по заслугам, и богатая информация, и сжатая, ясная манера изложения. Вы согласны?
— Конечно, — подтвердил Брошек, — но…
— Но, — резко перебил его Влодек, — хотелось бы знать, кто автор этого замечательного литературного произведения? Кто он, этот «специальный корреспондент»?
— Как кто? — изумился магистр. — Разумеется, я!
Воцарилась тишина. Иного ответа, собственно, никто и не ждал. Но в устах магистра Потомка эти слова прозвучали наивно и так комично, что всем, не исключая Влодека, безумно захотелось расхохотаться. Чего делать ни в коем случае не следовало. Магистр тем временем принялся читать вслух эту же заметку, напечатанную в другой газете. Он читал, держа газету в вытянутой руке, а вторую руку прижав к сердцу. В часовне раздались покашливание и сдавленный смех. К счастью, магистр слышал только себя, и эти звуки ему нисколько не мешали.
— …открытие магистра Потомка, — читал он проникновенным басом, — событие…
В этот момент в часовне вспыхнул ослепительно яркий свет, подобный синей вспышке молнии. Магистр умолк, а ребята зажмурились в ожидании удара грома.
Однако вместо грома за дверью послышался жалобный и усталый, но довольно приятный голос:
— Хороший… ой… получится снимок. Магистр Алджернон Потомок… ой… если не ошибаюсь? Попрошу… ой… не шевелиться. Повторим!
Опять полумрак часовни озарила вспышка, осветившая лицо магистра, успевшего повернуться к двери.
— Фоторепортер, — шепнула Ика, давясь от смеха. — Почему только он так ойкает?
Она не ошиблась. Минуту спустя порог часовни переступил очередной кандидат в альбом достопримечательностей нынешнего лета: крохотный человечек со старческим лицом, молодыми глазами и венчиком седых волос на макушке. Его шею опутывало множество ремешков, на которых болтались разной величины фотоаппараты и мощная батарея, подключенная к вспышке. Поэтому не было ничего удивительного в том, что фоторепортер казался смертельно усталым и издавал жалобные стоны.
— Ой… — сказал человечек, — моя фамилия Мицкевич. Конечно… ой… не тот, а другой, из Центрального… ой… фотоагентства. Ага, — продолжал он, страдальчески морщась, — значит, вот она, эта картинка… Сейчас мы ее… Чик! Раз… ой… два! Чик… три, четыре, пять… А это кто? — спросил он у магистра, указывая на скромно отошедших в сторонку молодых людей. — Это… ой!
— Никакие не «ой»! — грозно сказала Ика.
— Ой, извините, — сказал человечек. — Вы меня неправильно поняли… ой… я хотел спросить, ваше ли это потомство, пан магистр?
— Мое потомство? — недоуменно переспросил магистр.
— Немедленно перестаньте ойкать! — решительно потребовала Ика.
Фоторепортер Мицкевич покорно кивнул.
— Сейчас, сейчас! — смиренно пообещал он.
А затем повел себя как-то странно. А именно: сел на пол и молниеносно стянул с ног новенькие кроссовки.
— Уф-ф! — вздохнул он, с наслаждением шевеля пальцами в чистехоньких белых носках. — Уф-ф… понимаете ли, при моем росте… у меня должен был бы быть самое большее тридцать восьмой размер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Пацулка наблюдал за ними с добродушной улыбкой: двухлетнему малышу было ясно, что скажет на это Влодек.
— Ну… если ты… — торжественно произнес Влодек. — Если ради тебя…
Остальное он выразил взглядом, отчего щеки Катажины стали цвета губной помады номер три фирмы Елены Рубинштейн.
Пацулка проследил, как они вошли в часовню, и перевел взгляд на Толстого. Толстый, покончив с завтраком, сидел на завалинке и бессмысленно таращился в небо. В глазах у Пацулки вспыхнули яркие огоньки. Прихватив мешочек с бобами, он не спеша потопал к сараю.
Остановившись перед Толстым, Пацулка вежливо поклонился и вместо «здравствуйте» сказал «ку-ку». Толстый смерил его сердитым взглядом, но указал место рядом с собой. И принялся раскуривать трубку. Тогда Пацулка протянул ему мешочек. Толстый отложил трубку, запустил в мешочек лапу и набрал целую горсть объемом в поллитра.
Потом он угрожающе произнес:
— Вообще-то ты поосторожнее. И похитрей тебя садились в калошу.
— Э-э-э, — ухмыльнулся Пацулка.
В часовне Влодек и Катажина молча наблюдали за магистром, который, покончив с первым беглым осмотром картины, бережно устанавливал ее на прежнее место.
Ика и Брошек тем временем погрузились в чтение газет. На их лицах изредка появлялись улыбки — вполне добродушные. Понятно было, что они разделяют точку зрения Катажины и Пацулки.
Один Влодек все еще дулся на магистра. В конце концов он отобрал у друзей газеты, в которых была напечатана заметка о Черном Камне, и вручил их магистру.
— Пан магистр, — сказал он, — вот вам первые любопытные сообщения о вашем великом открытии.
Магистр Потомок немедленно оторвал восхищенный взгляд от картины. Щеки его залились темным румянцем.
— Где?! — воскликнул он и схватил газеты.
Подойдя к двери, где было немного светлее, он прочел каждую заметку по два раза. Потом, провияв, гордо поглядел на ребят. В эту минуту он был как две капли воды похож на Дон Кихота, одержавшего победу над великанами.
— Вы читали? — спросил он. — Читали? Послушайте!
И прочел следующее:
НОВОЕ ОТКРЫТИЕ В ЧЕРНОМ КАМНЕ
(От нашего специального корреспондента)
Вчера в Черном Камне близ Соколицы было сделано новое поразительное открытие, в очередной раз подтверждающее высказанное нами предположение о культурном богатстве южных районов Польши — богатстве, зачастую еще недоступном общественности. Так, известный исследователь и собиратель произведений народного творчества магистр Алджернон Потомок, проводя изыскания в окрестностях Соколицы, обнаружил в заброшенной старой часовне в Черном Камне уникальное произведение искусства, а именно: необычайно ценную картину художника-примитивиста, относящуюся, по-видимому, к концу пятнадцатого — началу шестнадцатого века. Эта написанная на доске, прекрасно сохранившаяся картина, великолепная по колориту, отличается исключительным своеобразием. Открытие магистра Потомка — событие, по своей значимости выходящее за пределы нашей страны. Полностью оценить художественное и научное значение открытия пока не представляется возможным. Но уже сейчас следует от лица всего нашего общества принести сердечные поздравления и выразить благодарность заслуженному исследователю магистру Алджернону Потомку.
Голос магистра, зачитывающего хвалебный гимн во славу заслуженного исследователя, дважды обрывался от волнения, но под конец зазвучал торжественно и чисто — точь-в-точь как победные фанфары на олимпийском стадионе.
— Ну и что вы на это скажете? — с гордостью вопросил магистр. — Мастерски написанная заметка, настоящее литературное произведение. Все тут есть: и оценка по заслугам, и богатая информация, и сжатая, ясная манера изложения. Вы согласны?
— Конечно, — подтвердил Брошек, — но…
— Но, — резко перебил его Влодек, — хотелось бы знать, кто автор этого замечательного литературного произведения? Кто он, этот «специальный корреспондент»?
— Как кто? — изумился магистр. — Разумеется, я!
Воцарилась тишина. Иного ответа, собственно, никто и не ждал. Но в устах магистра Потомка эти слова прозвучали наивно и так комично, что всем, не исключая Влодека, безумно захотелось расхохотаться. Чего делать ни в коем случае не следовало. Магистр тем временем принялся читать вслух эту же заметку, напечатанную в другой газете. Он читал, держа газету в вытянутой руке, а вторую руку прижав к сердцу. В часовне раздались покашливание и сдавленный смех. К счастью, магистр слышал только себя, и эти звуки ему нисколько не мешали.
— …открытие магистра Потомка, — читал он проникновенным басом, — событие…
В этот момент в часовне вспыхнул ослепительно яркий свет, подобный синей вспышке молнии. Магистр умолк, а ребята зажмурились в ожидании удара грома.
Однако вместо грома за дверью послышался жалобный и усталый, но довольно приятный голос:
— Хороший… ой… получится снимок. Магистр Алджернон Потомок… ой… если не ошибаюсь? Попрошу… ой… не шевелиться. Повторим!
Опять полумрак часовни озарила вспышка, осветившая лицо магистра, успевшего повернуться к двери.
— Фоторепортер, — шепнула Ика, давясь от смеха. — Почему только он так ойкает?
Она не ошиблась. Минуту спустя порог часовни переступил очередной кандидат в альбом достопримечательностей нынешнего лета: крохотный человечек со старческим лицом, молодыми глазами и венчиком седых волос на макушке. Его шею опутывало множество ремешков, на которых болтались разной величины фотоаппараты и мощная батарея, подключенная к вспышке. Поэтому не было ничего удивительного в том, что фоторепортер казался смертельно усталым и издавал жалобные стоны.
— Ой… — сказал человечек, — моя фамилия Мицкевич. Конечно… ой… не тот, а другой, из Центрального… ой… фотоагентства. Ага, — продолжал он, страдальчески морщась, — значит, вот она, эта картинка… Сейчас мы ее… Чик! Раз… ой… два! Чик… три, четыре, пять… А это кто? — спросил он у магистра, указывая на скромно отошедших в сторонку молодых людей. — Это… ой!
— Никакие не «ой»! — грозно сказала Ика.
— Ой, извините, — сказал человечек. — Вы меня неправильно поняли… ой… я хотел спросить, ваше ли это потомство, пан магистр?
— Мое потомство? — недоуменно переспросил магистр.
— Немедленно перестаньте ойкать! — решительно потребовала Ика.
Фоторепортер Мицкевич покорно кивнул.
— Сейчас, сейчас! — смиренно пообещал он.
А затем повел себя как-то странно. А именно: сел на пол и молниеносно стянул с ног новенькие кроссовки.
— Уф-ф! — вздохнул он, с наслаждением шевеля пальцами в чистехоньких белых носках. — Уф-ф… понимаете ли, при моем росте… у меня должен был бы быть самое большее тридцать восьмой размер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64